– Уверен: знает, – перебил ее Барретт. Ему не хотелось думать, что, возможно, Дойчу не сказали. – Он не из тех, кто берется за что-то, не получив полной информации.

– Но сто тысяч долларов!

Барретт улыбнулся:

– Мне и самому не поверилось. Будь я похож на свою мать, я бы, несомненно, счел это Божьим чудом. В жизни я не смог добиться двух вещей, и они связаны между собой – доказать мою теорию и обеспечить нашу старость. Поистине я не мог просить большего!

Эдит улыбнулась в ответ:

– Рада за тебя, Лайонел.

– Спасибо, дорогая.

Он потрепал ее по руке.

– К вечеру понедельника, – снова забеспокоилась Эдит. – У нас не так уж много времени.

– Мне кажется, что лучше поехать туда одному.

Она уставилась на него.

– Ну, конечно, я буду не один, – объяснил Барретт. – Будут еще двое.

– А как ты будешь там питаться?

– Все предусмотрено. Мне придется лишь работать.

– Но ведь я всегда тебе помогала.

– Знаю. Дело не в том…

– А в чем?

Он замялся:

– Может быть, на этот раз тебе лучше не быть рядом, вот и все.

– Почему, Лайонел? – Барретт не ответил, и она тревожно взглянула на него. – Дело во мне?

– Разумеется, нет. – Он смущенно улыбнулся. – Все дело в этом доме.

– Разве это не еще один так называемый дом с привидениями? – спросила она, используя его же слова.

– Боюсь, что нет, – признал он. – Можно сказать, это Эверест среди домов с привидениями. Было две попытки исследовать его – в тысяча девятьсот тридцать первом году, а потом в сороковом. Обе закончились несчастьем. Восемь участников или были убиты, или сами покончили с собой, или сошли с ума. Выжил лишь один, и не знаю, насколько уцелел его рассудок. Это Бенджамин Фишер – один из тех двоих, что будут работать со мной.

В общем-то, я боюсь не этого, – продолжил Барретт, попытавшись смягчить свои слова. – Я уверен в своих знаниях. Просто некоторые детали исследования могут оказаться, – он пожал плечами, – не слишком приятными.

– И при этом ты хочешь, чтобы я отпустила тебя одного?

– Дорогая…

– А что, если с тобой что-то случится?

– Ничего не случится.

– А если? Со мной в Нью-Йорке, а с тобой в Мэне?

– Эдит, ничего не случится.

– Тогда нет причин, почему бы мне не поехать. – Она попыталась улыбнуться. – Я не боюсь, Лайонел.

– Знаю.

– Я не буду тебе мешать.

Барретт вздохнул.

– Знаю, что я многого не понимаю в твоей работе, но всегда могу чем-то помочь. Упаковывать и распаковывать твое оборудование, например. Помогать ставить эксперименты. Допечатать твою рукопись – ты говорил, что хочешь закончить ее к началу года. И мне хочется быть с тобой, когда ты докажешь свою теорию.

Барретт кивнул:

– Позволь мне подумать.

– Я не буду мешать, – пообещала она. – И я знаю, что во многом могу помочь.

Он снова кивнул, пытаясь все обдумать. Ясно, она не хочет оставаться. Это похвально. Если не считать трех недель в Лондоне в 1962 году, они после женитьбы никогда не разлучались. Действительно, ведь никому не будет хуже оттого, что он возьмет ее с собой. На своем веку она достаточно встречалась с парапсихическими явлениями, чтобы привыкнуть к ним.

И все же было абсолютно неизвестно, что ждет их в этом доме. И Адским домом его прозвали совсем не случайно: там присутствовали какие-то силы, в результате действия которых физически или умственно оказались уничтожены восемь человек, причем трое из них, как и он, были учеными.

И если даже он не сомневается в собственной компетентности и знании природы этой силы, неужели он решится подвергнуть ее действию Эдит?

20 декабря 1970 г.

22 ч 39 мин

Флоренс Таннер пересекла двор, отделявший ее небольшой домик от церкви, и вышла по переулку на улицу. Встав на тротуаре, она полюбовалась церковным зданием. Это был всего лишь перестроенный склад, но для нее в последние шесть лет церковь стала всем. Взглянув на надпись на свежевыкрашенном окне: «Храм душевной гармонии», Флоренс улыбнулась. Вот уж действительно. Эти шесть лет были самыми душевно гармоничными в ее жизни.

Она подошла к двери, повернула ключ в замке и вошла внутрь. Ее встретила приятная теплота. Ощутив привычный трепет, Флоренс включила стенную лампу в вестибюле, и взгляд, как всякий раз, тут же упал на доску объявлений.

«Воскресное богослужение – 11:00, 20:00.

Исцеления и пророчества – по вторникам в 19:45.

Лекции и духовные наставления – по средам в 19:45.

Послания и откровения – по четвергам в 19:45.

Святое общение – первое воскресенье месяца».

Обернувшись, она посмотрела на фотографию на стене и напечатанные над ней слова: «Преподобная Флоренс Таннер». На несколько мгновений она ощутила удовольствие от осознания собственной красоты. Никто не дал бы ей сорока трех, в длинных рыжих волосах ни намека на седину, высокая статная фигура почти так же стройна, как на третьем десятке. Она с улыбкой упрекнула себя: «Суета сует».

Флоренс прошла по застеленному ковром проходу между рядами и, поднявшись на помост, встала в привычной позе за кафедрой. Перед ней открылись ряды кресел с возвышением для пения псалмов в каждом третьем, и, взглянув на паству перед собой, она прошептала: «Дорогие мои».

Она говорила с ними на утренней и вечерней службе. Говорила им о своей необходимости на следующей неделе побыть вдали от них. Говорила об ответе на их молитвы – о предстоящем строительстве новой, настоящей церкви, которая станет их собственностью, и обо всей значительности этого события. И просила молиться за нее, когда она будет вдали.

Флоренс вцепилась в кафедру и закрыла глаза. Ее губы слегка шевелились, она молила Бога дать ей сил, чтобы очистить дом Беласко. История этого дома была жуткой, полной смертей, самоубийств и сумасшествия. Он был страшнейшим образом осквернен, и она молилась, чтобы положить конец висящему над ним проклятию.

Закончив молитву, Флоренс подняла голову и обвела взглядом церковь. Она любила ее всей душой. И все же, чтобы построить настоящую церковь для своей паствы, нужно иметь истинный дар небес. А к Рождеству… Она улыбнулась, а в глазах блеснули слезы.

Бог милостив.

23 ч 17 мин

Эдит закончила чистить зубы и посмотрела на себя в зеркало – на коротко остриженные золотисто-каштановые волосы, сильные, почти мужские черты. На лице читалась тревога. Обеспокоенная этим, она выключила свет в ванной и вернулась в спальню.

Лайонел спал. Эдит села на кровать и посмотрела на него, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. «Бедняжка, – подумала она. – У него было столько работы». К десяти часам он совсем изнемог, и она заставила его лечь.

Эдит легла сбоку и продолжила смотреть на мужа. Никогда раньше она не видела его таким озабоченным. Лайонел взял с нее обещание, что она не отойдет от него ни на шаг, когда они прибудут в дом Беласко. Неужели там так опасно? Она бывала с ним в других домах с привидениями и никогда не боялась. Он всегда был спокоен и уверен; рядом с ним не приходило в голову чего-то бояться.

Да, дом Беласко настолько тревожил Лайонела, что он настаивал, чтобы она не отходила от него ни на шаг. Эдит поежилась. Неужели ее присутствие помешает ему? Неужели забота о ней потребует столько его и так не безграничных сил, что это отразится на работе? Она не хотела этого, зная, как много для него значит его работа.

И все же она должна ехать. И вынесет все, лишь бы не быть одной. Она не говорила Лайонелу, как близка была к психологическому срыву в те три месяца 1962 года, когда он уехал. Это бы только расстроило его, а для выполняемой работы ему требовалась полная сосредоточенность. И потому она лгала по телефону и прикидывалась веселой в те три раза, когда он звонил, а потом, в одиночестве, плакала и вся тряслась, принимала транквилизаторы, не могла спать и есть, потеряла в весе тринадцать фунтов и боролась с навязчивым желанием разом покончить со всеми переживаниями. Наконец, встретив его в аэропорту, бледная и улыбающаяся, она сказала, что переболела гриппом.

Эдит закрыла глаза и вытянула ноги. Она не перенесет этого снова. Самый страшный в мире дом с привидениями пугал ее меньше, чем одиночество.

23 ч 41 мин

Он не мог уснуть. Фишер открыл глаза и оглядел кабину личного самолета Дойча. «Странно сидеть в кресле в самолете», – подумалось ему. Вообще, странно сидеть в самолете. Никогда в жизни он не летал.

Фишер потянулся к кофейнику и налил себе еще чашку. Он потер глаза и выбрал один из журналов, лежавших на кофейном столике перед ним. Журнал оказался из тех, что издавал Дойч. «Ну да, как же иначе?» – усмехнулся он.

Вскоре его взгляд затуманился, и буквы перед глазами стали сливаться. «Вот я и возвращаюсь», – подумал Фишер. Единственный из девяти выбрался оттуда живым, и вот – возвращается за продолжением.

В то сентябрьское утро 1940 года его нашли лежащим на крыльце дома. Голый, он свернулся в клубок, как эмбрион, и, весь дрожа, смотрел в пустоту. Когда его положили на носилки, он начал кричать и блевать кровью, все мышцы свело напряжением, они словно окаменели. Три месяца Фишер пролежал в коме в больнице Карибу-Фолс. Когда за месяц до своего шестнадцатилетия он открыл глаза, то выглядел изможденным человеком лет тридцати. А теперь ему исполнилось сорок пять, это был худой поседевший мужчина с темными глазами, и лицо его не покидали подозрительная настороженность.

Фишер вытянулся в кресле. «Ну и что, это было давным-давно», – подумал он. Ему уже не пятнадцать, и он больше не наивен и легковерен, не такая доверчивая жертва, каким был в 1940-м. На этот раз все будет иначе.

Никогда в самых диких фантазиях ему не представлялось, что доведется попасть в этот дом. После смерти матери он переехал на Западное побережье. Возможно, как он понял позже, ему просто хотелось оказаться как можно дальше от Мэна. В Лос-Анджелесе и Сан-Франциско он несколько раз неуклюже смошенничал, намеренно оттолкнув от себя как спиритов, так и ученых. А потом тридцать лет влачил жалкое существование: мыл посуду, работал на ферме, торговал вразнос, служил сторожем – делал все, чтобы зарабатывать на жизнь, не напрягая ума.

И все же каким-то образом он сохранил свою способность и пестовал ее. Она оставалась – может быть, не такая эффектная, как когда ему было пятнадцать, но по сути почти не изменилась, – и теперь она подкреплялась рассудительностью мужчины, а не самоубийственным высокомерием подростка. Он был готов напрячь расслабленные психические мускулы, поупражнять и укрепить их, чтобы использовать вновь. Против этого очага заразы в Мэне.

Против Адского дома.

21 декабря 1970 г.

11 ч 19 мин

По дороге, петлявшей через густой лес, двигались два черных «кадиллака». В передней машине находился представитель Дойча, а доктор Барретт, Эдит, Флоренс Таннер и Фишер ехали во втором лимузине с шофером. Фишер сидел на откидном сиденье лицом к троим остальным.

Флоренс положила ладонь на руку Эдит.

– Надеюсь, я не показалась вам неприветливой, – сказала она. – Я лишь беспокоилась о вас. Поездка в этот дом…

– Я понимаю, – ответила Эдит и убрала руку.

– Я был бы благодарен, мисс Таннер, если бы вы не волновали мою жену раньше времени, – сказал Барретт.

– У меня нет такого намерения, доктор. Однако… – Чуть поколебавшись, Флоренс продолжила: – Я надеюсь, вы уже подготовили миссис Барретт.

– Моя жена предупреждена о том, что могут возникнуть… необычные явления.

Фишер хмыкнул.

– Можно сказать и так, – заметил он, и это были его первые слова за прошедший час.

Барретт повернулся к нему:

– Она также предупреждена, что эти явления никоим образом не будут означать присутствие умерших.

Фишер кивнул и достал пачку сигарет:

– Ничего, если я закурю?

Его взгляд пробежал по лицам, и он, не услышав возражений, закурил.