Ирина Бауэр: Снежные комья

Повернувшись к окну, все замерли, глядя на то, как издалека медленно надвигается белая, огромная стена, в которой исчезало все на ее пути – деревья, дома, дороги. Даже солнечный свет был поглощен этой ужасной бурей. Такое было увидено впервые всеми, кто сейчас смотрел в эти окна. И невидимая сила заставила детей попятиться назад, пока их спины не прижались к стене, а тела друг к другу. Будто ища защиту от ужаса, что возник внутри каждого. Лишь старый кочегар Генри, который отапливал эту небольшую школу на протяжении многих лет, не растерялся и, выбежав на улицу, принялся закрывать деревянные створки окон. А после вбежал обратно и закрыл единственную дверь на засов.

Так были взяты в плен одиннадцать ребят, две пожилые учительницы и старый Генри, который единственный не поддался страху и не замер. А делал все возможное, что в его силах, чтобы противостоять стихии и защитить всех внутри.

Дети были разных возрастов и разделены на две группы. В одной обучались мальчики, а в другой – девочки. Сама школа располагала всего двумя помещениями, в которых находились два класса, и одним небольшим подсобным, из которого школа отапливалась дровами. Но сейчас все до единой души были перемещены в один класс, в котором из-за закрытых окон было мрачно и темно, но все же было возможно разглядеть какие-либо силуэты.

Все замерли в тишине и слушали, как приближается ужасающий гул. А вскоре над головами раздался жуткий скрежет досок, которыми была устелена крыша. Чувство было такое, будто страшная сила пытается ее оторвать.

Так к четырнадцатилетнему Эдгорду страхом вместе с табуреткой была придвинута тринадцатилетняя Анна, которую он часто встречал, но ее красота не давала ему нужной смелости, для того чтобы с ней заговорить. А ему уже второй год хотелось с ней подружиться. В своих классах они были старшими и в школу уже ходили без сопровождения родителей. Сейчас Эдгорд пытался разобраться, чего больше в его душе – страха от этого гула или радости, что Анна сидит рядышком.

Тут из подсобной комнаты начал доноситься звук, похожий на вой. И вдобавок ко всему повалил густой дым, которым быстро наполнилась школа. Генри тут же пошел выяснять причину происходящего. Почти сразу после его ухода перестал доноситься вой из комнаты и поступать едкий дым. Но его уже было достаточно для того, чтобы все, задыхаясь, кашляли.

Вскоре Генри вернулся и подошел к окну с форточкой, открыв которую, уперся в створку, щель получилась приличной. А после направился к двери и, отодвинув засов, немного приоткрыл дверь. Так он создал сквозняк, что мигом выдул весь дым, а вместе с ним и тепло. После чего он закрыл все вновь.

–Мы лишены тепла, – произнес он, – ветер настолько силен, что, задувая в трубу весь дым заходит обратно. Я закрыл печную заслонку и затушил огонь, иначе мы бы все задохнулись. Он поставил на стоящую посреди класса парту две свечи и зажег их. От них было немного света, но достаточно, чтобы видеть лица друг друга.

Учителя усадили вокруг себя самых маленьких и, видя их напуганные лица, стали успокаивать, что это все скоро закончится и все пойдут по домам. Лишь Генри осознавал, насколько все это серьезно и что выдержать это сможет не каждый дом. Возможно, кому-то из детей пойти уже будет некуда.

И тут он вспомнил про своего старого пса Динго и про то, как он утром лаял и не выпускал Генри за калитку. Только сейчас он понял, что пес пытался предупредить его, а он только крикнул на него и ушел. Теперь это вызывало чувство вины перед псом. Динго – это единственное живое существо, которое осталось в жизни старого кочегара. И кроме него, его больше никто не ждет. Он начал переживать и думать, как же его пес там один.

–Я видел тебя много раз, но не думал, что ты такая интересная вблизи, – произнес Эдгорд, на что Анна, повернувшись, слегка улыбнулась.

–Меня Эдгорд зовут, – продолжил он.

–А меня Анна, – ответила следом она.

С этого и начался их ненавязчивый, но приятный для обоих разговор, время стало лететь незаметно. Эдгорд смотрел в глаза Анны и от того, как дрожат, отражаясь, огоньки свечей в ее глазах, ощущал теплоту от ее взгляда. И он становился для него так дорог. Все, о чем он с ней говорил, было в мыслях им запланировано задолго до сегодняшнего дня. Ведь он часто представлял, о чем будет говорить с ней. Так его мысли были воплощены в реальность. И сейчас ее улыбка стала для него той наградой, что получил за долгое ожидание и терпение.

Так, догорела последняя свеча и все погрузилось в темноту. Замерзшая Анна не заметила сама, как уснула под боком у Эдгорда, положив свою голову ему на плечо. И сейчас он понимал, что даже во тьме, где глаза ничего не видят, но, сидя рядом с Анной, он чувствует намного больше, чем способен увидеть при свете. Так открылась в нем первая тайна того мира, где глаза – это то, что чувствует сердце. И чем сильнее пробуждались в нем эти чувства, тем дальше он мог посмотреть. А может, это и есть то, что называется волшебство…

Множество вопросов начало возникать в его голове. Он уже позабыл, что природой загнан в ловушку. Его желания говорили лишь об одном: чтобы эти приятные чувства от того, что Анна прижалась и положила голову на плечо, не стихали ни на одно мгновение. Ведь это было самое лучшее, что ему довелось испытать за его жизнь. Он понимал, что страх и тревога никогда не позволят уснуть. А Анна спала. И это для него означало лишь одно: ей был найден в нем покой. Но чувствует ли она хоть частичку того, что происходит с ним? К его сожалению, только она знала и могла ответить на этот вопрос. Но чувства голода и холода начали постепенно вытеснять из него все эти чувства. Ведь прошел не только день, но и ночь подходила к концу. И уже не слышался тот ужасающий гул стихии.

Генри начал пробираться к двери. После отодвинул нащупанный в темноте засов и попытался открыть дверь. Какие только усилия он ни прилагал к этому, дверь была неподвижна. Но когда он по ней постучал, то понял, что дверь замело снегом. И, тяжело вздохнув, аккуратно направился к своей табуретке. Единственное, что он произнес после, что придется ждать родителей, которые придут, без всяких сомнений, как только это станет возможным. Они и проложат проход к своим детям и выход из этой западни.

Спустя еще некоторое время с обратной стороны что-то стукнуло в дверь и постепенно стало слышно нарастающее количество голосов. А вскоре распахнулась и сама дверь. И в помещение с облаком густого пара вошли родители.

Генри решил, что не задержится тут ни на минуту, и вышел на улицу, где увиденному не хотелось верить. От большинства домов виднелись только крыши, все остальное замело снегом. И он направился в сторону своего дома.

Его путь превратился в борьбу с огромными сугробами. Он брел, проваливаясь по пояс, и каждый шаг давался ему с большим трудом. Сейчас он думал не о том, что с его домом, а что с его псом? Так пришло осознание того, что пес намного дороже того дома, что он стережет. С такими мыслями он проделал почти весь свой путь. Но, как только услышал лай своего Динго, больше он этих сугробов не ощущал. Эта радость домчала его, и он увидел своего четвероногого друга, шерсть которого была покрыта ледяными сосульками. Он прыгал от радости, а вместе с ним и Генри. Первый раз в своей жизни он испытал такую радость, видя своего пса и обнимая его. Генри обратил внимание, что его будка была спрятана глубоко под снегом, в которую теперь вел длинный снежный тоннель. Судя по облезлому носу Динго, стало ясно, что он множество раз пробивался сквозь этот снег. Если бы он мог говорить, то сейчас бы, наверное, рассказал так много о том, что ему пришлось пережить за это время, пока бушевала стихия, подумал Генри.

Боль и страдания Тейси были невыносимы, ее сердце билось так сильно, что, казалось, будто оно хочет пробить грудь. Глаза беспрерывно наполнялись слезами. Рыдая, она не могла дышать и задыхалась. Рядом сидел Cтенли, обняв ее крепко, он впервые ощущал себя таким беспомощным. Cтенли пытался убедить ее, что с их Анной все в порядке, но материнские чувства отказывались наотрез воспринимать все то, что было им сказано. Для Стенли сейчас бушевали две стихии – одна за окном, а другая в душе у Тейси. И перед обеими он был слаб одинаково, понимая, что успокоить все это не в его силах, как и смотреть на страдания жены. Он решил, что пойдет к школе чего бы это ему ни стоило. Может, Анна сейчас действительно нуждается в помощи, и это чувствует Тейси. Но он также понимал, что из школы в такую погоду за дверь никого не выпустят. Здравый смысл и безумие перемешались в его голове, создавая ужасную путаницу. Он решил прогнать все мысли разом и начать действовать. Стенли сел напротив Тейси, положив свои руки на ее хрупкие плечи, и, немного тряся, попытался привести ее в чувство. Она подняла на него свои мутные, покрасневшие от слез глаза.

– Услышь меня, я тебя очень прошу, и пойми, что я тоже переживаю за нашу Анну. Сейчас я оденусь и пойду за ней в школу. Вернусь я с ней, лишь когда все утихнет. Но я буду с ней там, рядом. А сейчас прошу, чтобы ты взяла себя в руки.

И Стенли поднял с пола жену, где она сидела у окна, и положил на кровать, а сверху накрыл пледом. После чего сам направился к лестнице, ведущей на второй этаж их трехэтажного дома. Но третий этаж еще не был достроен, всего лишь возведен каркас и постелена крыша. На необходимый материал еще было недостаточно средств, но они постепенно откладывались. А туда пока сносили все то, чем не пользовались, и то, что просто занимало место в доме.

Так, третий этаж стал местом, где незаметно скопилось множество барахла, среди залежей которого Стенли сейчас необходимо было найти валенки со специально расширенной подошвой для ходьбы по сугробам. Они им использовались крайне редко, для ходьбы в лес, где этой зимой ему еще не довелось побывать. Лестница на третий этаж также не была еще построена и попасть на него можно было только через люк в потолке второго этажа.

Рядом с домом располагалась кузня, где и трудился Стенли уже много лет. Практически вся ковка в этой небольшой деревушке вышла из-под его рук. Свою работу он любил и относился с душой ко всему. Все его знали и считали настоящим мастером своего дела. Так, в каждом доме имелась вещь, которая была им выкована. Дверные петли или кочерга, стоящая у печи, даже все до единой лошади на копытах носили его подковы.

Когда он залез в люк на третий этаж, то понял, насколько все сложнее, чем он думал, ведь все внутри было засыпано снегом, большая часть крыши была безжалостно содрана ветром. Стенли принялся за поиски потонувших в снегу валенок, и поскольку на улице была уже ночь, то искать их пришлось вслепую, на ощупь.

Нет ничего сильнее в этом мире, чем любовь и материнские чувства. Они заставляют любую мать броситься за своим ребенком куда угодно. Будь то огонь, вода или снежная буря. Так, Тейси встала с кровати и пошла к двери. Боль, что сводила ее с ума, не давала ей покоя. Она собрала последние силы на понимание чего-либо. Поэтому вряд ли она могла осознавать до конца то, что делает. Ей управлял не разум, а чувства, которым неведом страх.

Кое-как она отодвинула дверной засов, пристывший от холода, и вышла за дверь. Где тут же была сбита порывом ветра и кубарем прокатилась по снегу. Но, попытавшись встать на ноги, была сбита вновь и отброшена дальше от своего дома. Продолжая свои попытки в неравной борьбе, она отдаляла себя все дальше и дальше, не понимая, что тем самым выносит себе приговор. Тейси не видела ничего вокруг в этом белом, холодном плену. И ощущала себя будто в огне, от холода, что обжигал ее тело. Мокрые глаза склеивались от мороза. Но она продолжала ползти, не видя ничего, словно слепой котенок. Вскоре она перестала чувствовать свои руки и ноги. Прошло еще немного времени, и она медленно погрузилась в сон, в котором душа ее покинула тело.