Ему что-то должны были делать с хромоногостью, но хирурги решили, что та, другая (неназванная) болезнь важнее, и переключились на нее. Жена Хозяина сказала, что это обычная практика и, возможно, верная при данных обстоятельствах. Но мистер Симмонс был явно огорчен – настолько огорчен, что даже раздраженно потрясал кулаком. Это свойственно частным клиникам, подумала я (про себя), в их интересах находить дополнительные болезни. Они совсем как ветеринары, парикмахеры и автомеханики.

Если исключить мои попытки угадать, что он любит на завтрак (овсянка на сливках, а я думала, мюсли), я с трудом удерживалась, чтобы не завыть от скуки.

Пока мы с Женой Хозяина готовили ему комнату, мистер Симмонс ждал в кабинете Жены Хозяина. Комната номер 8 была светлой, солнечной, с отдельной ванной, с ковровым покрытием вместо паркета и ковриков. Камин с резным декором создавал уютное впечатление гостиной, а сидя в глубоком кресле из дерматина, можно было видеть пруд и, теоретически, запустить орешком в принца Чарльза, когда тот трусит мимо на занятия кроссом со своим наставником мистером Олифантом (чем он, говорят, время от времени развлекается).

Обнаружилось много признаков пребывания предыдущего обитателя (именно насчет этого так паниковала Жена Хозяина) комнаты: квадратная щетка для волос и черепаховый гребень на полочке в ванной, пара серых брюк, затолканных в шкаф. Все это принадлежало мистеру Крессвеллу, который ушел от нас в четверг, как пояснила Жена Хозяина. Я уставилась на следы талька, оставленные двумя громадными ступнями на пробковом коврике в ванной, и ощутила прилив тревоги.

– Имей в виду, Лиззи, падчерица мистера Симмонса – вредная особа, – сказала Жена Хозяина. – Держи ухо востро, если придется иметь с ней дело.

– В каком смысле?

– Она считает, что мистеру Симмонсу тут нечего делать – думает, в этом нет необходимости.

– Это действительно так?

– Ну, мы так не думаем, но, полагаю, дело в том, что оплачивается все из ее наследства.

Жена Хозяина еще раз напоследок брызнула освежителем в комнате и отправила меня вниз за подносом с кофе и печеньем, а сама пошла к мистеру Симмонсу и его вредной падчерице, которая как раз подъехала.

Внизу лестницы мы разошлись в разные стороны, и я двинулась в кухню за кофе. А несколько минут спустя почти столкнулась с ними у комнаты номер 8. Мистер Симмонс медленно плелся, позади шагала Жена Хозяина вместе с падчерицей. Я пристроилась за ними, но когда на повороте лестницы они обернулись, я с ужасом поняла, что падчерица мистера Симмонса – это учительница из моей школы. И не какая-нибудь старая училка, а мисс Питт – завуч.

Я резко развернулась и метнулась – с подносом и все такое – обратно в кухню. Совершенно немыслимо было встретиться с мисс Питт в данных обстоятельствах. Я не делала ничего дурного, не курила и не прогуливала, но после того, как весь день со мной обращались уважительно, я не желала быть униженной перед своей новой наставницей/начальницей и выздоравливающим пациентом.

В кухне находились Миранда и старая Матрона, компанию им составляла сестра Салли-Энн. Матрона протирала край фарфоровой чашечки бумажным полотенцем.

– Отнеси это в комнату номер 8, – сунула я поднос Салли-Энн.

– А почему не ты? – пролепетала она.

– Она хочет, чтобы это был кто-то постарше, – сказала я.

Салли-Энн взяла поднос.

Мы с Мирандой застонали вслух, вообразив встречу с мисс Питт, и я рассказала Матроне, какая тиранша наша завуч, приведя несколько примеров: как однажды она оставила меня после уроков за фразу «От кашля и простуды принимайте “Винос”», как она впадает в ужас от одной мысли, что кто-то может пропустить уроки ради настоящей жизни или даже из-за похорон и чего-нибудь столь же экстренного.

В конце дня Жена Хозяина вручила нам маленькие бумажные пакеты, поблагодарила и сказала, что теперь мы можем пойти переодеться. А когда я уже покидала кухню, кухарка спросила, не против ли я отнести мистеру Симмонсу к чаю сэндвичи, пирог и таблетки, про которые забыли, потому что он прибыл на день раньше и его не внесли в список. Выбора у меня не было, поэтому я взяла поднос и мысленно приготовилась к встрече с завучем. Но, попав в комнату 8, с облегчением обнаружила мистера Симмонса в одиночестве. Он спал в кресле, низко склонившись, так что его голова почти легла на колени. Я поставила поднос на маленький столик рядом, и мистер Симмонс резко выпрямился, испуганный и растерянный.

– Где я? – спросил он.

– Комната восемь, – объяснила я, и опять сцена напомнила мне начало фильма ужасов.

Это была моя первая настоящая встреча с пациентом – не жалкий щебет по дороге в уборную, – и, должна сказать, мистеру Симмонсу было не по себе. Я показала на баночку с таблетками на подносе, и он разом проглотил все.

– Включить телик? – спросила я, подумав, что он не заметил пульт на комоде напротив. – Там, наверное, идет «Два Ронни» или «Дес О’Коннор».

– Спасибо, нет. Сегодня вечером я немного устал, чтобы смотреть телевизор, – сказал он и быстро добавил: – Но вы можете включить, если хотите.

Меня поразило, что мистер Симмонс выглядит слишком уж молодо для данного учреждения и совсем не похож на остальных пациентов. Наверное, то же самое он подумал обо мне.

– Вы слишком юны для работы здесь. Не в обиду вам будет сказано.

– Я учусь в школе. Вообще-то я ученица школы в Делвине, где работает ваша родственница, – призналась я.

– О, – сказал он. – Не повезло.

И мы оба рассмеялись.

– Вы выглядите гораздо моложе остальных пациентов, – сказала я.

– Ну, я не то чтобы сильно моложе, но, полагаю, остальные здесь суровые викторианцы, а я человек современного мира, в этом вся разница.

– О, – заметила я.

– Я, к примеру, знаю про Элвиса. – И уточнил: – Элвиса Пресли.

И мы немного поболтали о современном мире.

К тому моменту, как я спустилась обратно в кухню, день уже закончился. Жена Хозяина подогревала на плите вечернее молоко, я упустила шанс доехать до дома с Мирандой на машине Майка Ю, а дневные сестры собирались в паб. Все мне напоминало «Пьесу дня» – актеры настолько хороши, что ты оторваться не можешь, и хотя ничего особенного не происходит в смысле сюжета, хочется смотреть и смотреть.

Щипцы для завивки «Чокнутая крошка» переходили из рук в руки, а локоны твердели под лаком для волос. Тюбики с тушью для ресниц торчали из кружки с кипятком, сигареты прикуривались одна от другой, и комната полнилась табачным дымом, запахом одеколона, девчачьим щебетом, смехом и скрипом стульев.

Расставляя чашки на подносе, Жена Хозяина завела со мной беседу. Она сказала, что форменные платья маленького размера на вес золота.

– Я бы на твоем месте вцепилась вон в то, если подойдет, и прикрепила значок с твоим именем.

– Надену и устрою сюрприз для моей мамы.

– Отличная мысль, – сказала она. – А я непременно попробую твой шампунь.

– Пивной шампунь «Линко», – сказала я, чтобы убедиться, что она правильно запомнила название.

– Спасибо, Лиззи, ты будешь отличной помощницей. Я так рада, что ты теперь работаешь здесь.

Не зная, как правильно ответить, я произнесла:

– А я так рада, что вы работаете здесь.

Напрасно, наверное, я так сказала, потому что она сразу осеклась, а я спросила себя, зачем вообще это ляпнула.

На обратном пути, направляясь к черному ходу, я еще разок заглянула в морг. На этот раз на скамье что-то лежало. Я сунулась рассмотреть и ахнула, поняв, что это тело, накрытое простыней. Посиневшая ступня торчала наружу. С большого пальца свисала бумажная бирка: Крессвелл.

В любой другой ситуации я кинулась бы со всех ног домой, вниз по склону это легко, но сейчас бежать мне показалось неприличным – я же была в форменном платье, поэтому я двинулась быстрым шагом, ну, может, лишь чуточку вприпрыжку, когда машин поблизости не видно было. Странный выдался день. Скучный, волнительный и иногда даже жутковатый. Я не позволяла себе думать о бирке «Крессвелл». Говорила себе, что пациенты оказались вовсе не такими чокнутыми или болезненными, как я представляла, – особенно мистер Симмонс, человек из современного мира. Жене Хозяина я, похоже, понравилась, и карман платья слегка оттягивало заработанное за день. Чувство удовлетворения несколько омрачала тревога от мыслей, что я совершила необратимый шаг и никогда больше не буду прежней – даже если захочу. Никогда не буду безмятежно хрустеть чипсами на улице или сдавать пустые жестянки от газировки. Я видела большой палец покойника.

3
Дела домашние

Про пивной шампунь «Линко» все правда, от него волосам и впрямь приятно, и, разумеется, я собиралась потратить свою небольшую кубышку на первоочередные приятные мелочи и прочие предметы, упомянутые прежде. Но сейчас, понимая, что запросто могу зайти в аптечный отдел «Бутс» и купить что пожелаю и сдачи хватит еще и на кусок фирменного лимонного мыла на веревочке, приятные мелочи казались вовсе не такими уж необходимыми. А затем осознание данного факта каким-то образом поставило меня лицом к лицу с той истиной, что вообще дела идут не ошизительно прекрасно, в смысле школы. Я немножко в дерьме, и никакой приличный кофе или шампунь тут не помогут. Я пропустила несколько дней – по личным причинам – и внезапно безнадежно отстала по ряду предметов. Быть отстающей оказалось исключительно неприятным, особенно если вы к этому не привыкли. Стремление понравиться, которое подстегивало меня всю начальную школу, похоже, улетучивалось с каждым утром – курила ли я в постели свою первую сигарету или тряслась в автобусе.

Учителя были слишком заняты повседневными заботами, чтобы заметить, что мне нужна конкретная помощь. Моего исключительно милого наставника мистера Мейна раздражало откровенное отсутствие у меня амбиций. Он изо всех сил старался вдохновить меня, но был чрезвычайно загружен работой с более проблемными подопечными – которым предстояло освоить алфавит, – и я воображала, что мистер Мейн смотрит на меня и думает: «С Лиззи Вогел в конечном счете все будет в порядке», что, конечно, огромный комплимент (если он действительно думал именно так).

Мама и мистер Холт тоже были заняты – водили фургоны и собирали корзины грязного белья, пытаясь свести концы с концами после появления младенца и запустить новый бизнес по очистке деревянных поверхностей, – чтобы заметить, что я с трудом держусь на плаву. Сестра уже одной ногой была на пути в университет. Настольная лампа и полосатый коврик из «Хабитат» ждали ее отъезда в холле и стали ежедневным напоминанием, что совсем скоро ее здесь не будет. А пока она работала в «Вулворте» по гибкому графику и тусовалась с девушкой с Маврикия по имени Варша. И понятия не имела, чем я занимаюсь. Или не занимаюсь.

Когда сестра запретила курить в нашей общей спальне, это разрушило наши отношения. Она выступила с надуманным обвинением, будто я отравляю воздух и тем самым не только себя обрекаю на смертельные заболевания, останавливающие мой рост и пагубно влияющие на кожу и мозг, но и ее подвергаю всем этим рискам – когда она спит. Она якобы вынуждена была перенести свою постель в гостиную и забрать все музыкальные записи, за исключением одной – «Убийство Джорджи (части I и II)» Рода Стюарта, которую сестра все равно не могла слушать, потому что (а) песня грустная (Джорджи убила шпана из Нью-Джерси) и (b) она не могла вынести возникающего при этом образа весело скачущего Рода в белом костюме. А я любила Рода и его белый костюм и была рада, когда она отдала мне запись, но потом слушала так часто, что тоже разлюбила.