Уолден хотел было заверить его, что он не возражает, конечно нет, но не смог сдержать брезгливой гримаски.

– Ладно. Подожди.

Джек вернулся к ларю и нашел на сей раз две миски из березовой коры. Уолден не смотрел на него. Он уставился на кровать – задвинутую в угол, слева от печи, почти под единственным окном, а на ней, на досках, – матрас не толще циновки и одеяло. Пожалуй, лучше было бы поесть ложками из банки.

– Ты хочешь спросить, почему мы здесь, правда? И почему не там.

– Где?

– Там!

Стивенсон наклонился поднять свою парку, брошенную на пол у ножек табурета. За едой он не снял стетсон, только сдвинул его назад. В одном из больших карманов парки лежала книга, потертая, потрепанная, заложенная узенькими бумажными ленточками. «Уолден».

– Теперь она называется просто «Уолден», – сказал Джек. – Первое название было «Уолден, или Жизнь в лесах». На мой взгляд, лучше.

Автора звали Генри Дэвид Торо, Уолден все это знал. Торо был кем-то вроде феи, склонившейся над его колыбелью, чтобы нанести знак на чело новорожденного. Кроме того, Торо был философом, умершим полтора века назад.

– Если ты не знаешь, Уолден – это название места. Точнее, озера. Торо облюбовал берег этого озера, построил хижину и прожил там два года. Теперь я объясню тебе, почему мы здесь, на этой поляне, а не там, у озера. Сегодня хижина Торо годится разве что для рекламных буклетов. Туристических, если тебе так больше нравится. Место паломничества, если угодно. Полная противоположность тихому уголку. Жареная картошка, сорбеты, содовая и прочее.

Уолден почувствовал, что надо что-то сказать.

– Его хижина была похожа на эту?

– Он построил ее своими руками. Торо считал, что каждый человек должен уметь построить себе дом. Он думал, что это важнее, чем, например, учиться в университетах. Но он не был ни плотником, ни каменщиком, ни архитектором. Лачуга его была – сплошные щели. Он себе отморозил все места, если хочешь знать мое мнение. Но ему было наплевать. Этот парень мог часами лежать на льду озера и наблюдать воздушные пузырьки. Он был мудрец.

– Понятно.

Уолдену вдруг захотелось пошутить.

– Мы же не останемся здесь на два года, нет?

– Это сделает тебя мужчиной. Давно пора, ты не находишь? Что нужно, чтобы быть мужчиной, сынок?

Уолден знал ответ наизусть. Он отбарабанил его покорным тоном:

– Уметь стрелять, водить машину, танцевать, плавать, поцеловать девушку, выполнить хоум-ран…

– Чему же научился ты?

– Я умею стрелять. И плавать. Не так уж плохо.

Уолден готов был сблефовать. Отец не раз заставал его болтающим через ограду с Джеммой, соседской дочкой. Откуда ему знать, что он ее не целовал? Но он не решился. С Джека сталось бы потребовать описать ощущения. А на это Уолден был неспособен.

– Мне только двенадцать лет, – возразил он, желая, чтобы его голос прозвучал не так жалобно. – Я не имею права водить машину.

– Ты кое-что забыл. Заложить за воротник. Ты не мужчина, пока не заложишь хорошенько за воротник.

– Ты всегда запрещал мне пить.

– Я дам тебе знать. Когда увижу, что ты становишься мужчиной, сам принесу тебе бутылку. Кстати, тебе не двенадцать лет.

– Двенадцать.

– Учись быть точным. Сколько тебе лет?

Уолден закатил глаза, давая понять, что находит эту игру глупой.

– Это моя вина, – признал Джек. – Я первый был неточен. Видишь ли, Торо прожил в той хижине не два года, а два года, два месяца и два дня. Сколько тебе лет?

– Да двенадцать же!

– Двенадцать лет, семь месяцев и три дня. В четверг на будущей неделе тебе будет двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней. Поверь мне, это важно. Очень важно.

– Не понимаю, что это меняет.

– Всё. Если бы ты разбирался в бейсболе, то понимал бы такие вещи. Сантиметр вправо или влево иногда меняет все. Но ты интересуешься только своими деревянными макетами и пластмассовыми динозаврами.

– Мои макеты сделаны с точностью до миллиметра, а не сантиметра, – возразил Уолден.

– Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней, Уолден. Запечатлей это в своей голове. Двенадцать лет. Семь месяцев. Одиннадцать дней.

Оба молча погрузили оловянные ложки в миски из коры. Джек поровну разделил содержимое банки, где были перемешаны в томатном соусе бобы и кусочки сосисок. Месиво было еще твердое, едва разогретое на водяной бане. Взгляд Уолдена то и дело возвращался к узкому ложу у бревенчатой стены, за высоким конусом печи.

– Что тебя беспокоит?

– Вдвоем мы тут не поместимся, папа.

– А если потеснимся?

– Все равно…

– Чего же ты хочешь? Потянем жребий?

– Ты еще и храпишь, – буркнул Уолден. – И после бобов…

– Что?

– Ничего.

Джек проглотил кусок холодной сосиски. Он сидел, по своему обыкновению, чуть сгорбившись, одно плечо выше другого. Весь свет падал на него, вылеплял ему лицо, а затененные стетсоном глаза порой имели жутковатый вид. Уолден же сидел спиной к огню.

– Зря ты переживаешь. Кровать твоя. Всё здесь твое.

Джек нагнулся и поднял вторую книгу, лежавшую на парке. Уолден не видел, откуда он ее достал. Он с досадой отметил, что автор тот же. Торо. Книга называлась «Леса штата Мэн».

– И сколько времени он был на этот раз? – спросил Уолден.

– Это была экспедиция. Тебе будет полезно, потому что это гораздо ближе к месту, где мы находимся, чем озеро Уолден. Я думаю, что природа здесь осталась дикой. Вокруг нас наверняка есть деревья, которые уже были во времена Торо.

– Думаешь, и динозавры еще есть?

– Вот ты мне это и скажешь. Ты же у нас специалист.

Джек встал, опрокинув табурет. В банке не осталось больше ни бобов, ни сосисок.

– Мне надо еще кое-что взять в машине, – сказал он.

Он сделал две ходки туда и обратно и каждый раз возвращался нагруженный: принес, например, моток веревки, охотничий нож и что-то загадочное, завернутое в тряпицу. Еще он продолжал рыться в ларе, который называл «пещерой Али-Бабы», но там было мало интересного (топор, Библия, посуда…).

– Эге! Рыболовная леска. Вот это отличная находка.

– Мы забыли! – воскликнул Уолден. – Поймать щуку в три фунта.

Уметь стрелять, плавать, танцевать, водить машину, поцеловать девушку… И поймать щуку в три фунта.

– Верррно! – подтвердил Джек, он всегда произносил «верно» с немецким акцентом.

Помимо вестернов Джек Стивенсон любил фильмы, в которых местные парни отплывали в Европу, чтобы задать по первое число нацистам.

– Мы располагаемся надолго? – спросил Уолден.

– Озеро не очень далеко, в полумиле к северу, не больше. И щук там хватает. Всего хватает, когда знаешь, как действовать. Смотри.

Стивенсон набросал план на листке бумаги в клетку. Они прижались друг к другу, рассматривая приблизительные линии, их носы почти соприкасались. Выстроенные домиком поленья рухнули, и по углям пробегали лишь низкие языки пламени, дававшие мало света.

– Вот поляна с хижиной, а вот озеро. Их тут целая цепь. Озера, пруды, ручьи, речки. Бесконечная череда. А дальше горы. И повсюду лес. Теперь смотри хорошенько на эту черту. Это граница.

– Граница чего?

– Твоя. За нее ты не должен заходить никогда, ни под каким видом. Что бы ни случилось, не пересекай ее. Никогда. Договорились?

Джек провел границу наобум, но этого он не сказал.

– А что там такого ужасного по другую сторону?

– По другую сторону? Ну… ничего, я полагаю. Это твоя территория, и ты не должен за нее выходить, вот и все. Не будь ты таким нулем в бейсболе, знал бы, что такое база и когда ты «сейф», невредим то есть.

– Да знаю я.

– Пока ты находишься на своей территории, ты невредим, стало быть, в безопасности. А я хочу, чтобы ты был в безопасности.

Впервые за несколько часов Джек Стивенсон позволил себе расслабиться и сказал тоном почти сентиментальным:

– Все, что я здесь делаю, – это для тебя, чтобы ты был невредим. Надо будет побыть вдали от чужаков, ясно, Уолден? Вот что важно, очень важно.

И Джек, отодвинув миски, опустошил на откинутую столешницу коробку патронов. Он пальцем разделил ее на две кучки, пересчитал.

– Двенадцать тебе, двенадцать мне, по-честному, – сказал он, убирая свои в коробку.

– Мы собираемся кого-то убить, папа? Я шучу.

– Это для охоты.

Уолден наконец понял. Джек решил приобщить его к охоте. Мужское занятие, понятное дело.

– Или убить человека? – хихикнул он.

– Что?

– Я слышал, как ты сказал это однажды. Что ты не мужчина, если кого-то не убил. А ты уже убил кого-нибудь?

Джек вздрогнул.

– Тебе померещилось, или я был пьян. Если еще когда-нибудь услышишь от меня подобную чушь, сделай одолжение, Уолден, напомни мне, что с такими вещами не шутят.

– Как хочешь.

– Карабином пользуйся, только если не можешь этого избежать. Бывают такие случаи, когда избежать этого невозможно.

Джек отошел в сторонку и заглянул в свой телефон. Уолден увидел, как он что-то набирает. У него это всегда скверно получалось, потому что он для этого пытался пользоваться большими пальцами, а они у него были слишком широкие. Отец, наверное, хотел узнать сегодняшний результат «Ориолс». Уолден истолковал его гримасу как неблагоприятный знак. Самому ему было глубоко плевать на балтиморскую команду, иной раз он даже втайне радовался поражению героев города, но знал он и то, что за каждым проигрышем всегда следовал тягостный вечер дома. Когда «Ориолс» получали взбучку, Уолден мог огрести такую же в любой момент.

Словно чудом, когда он думал об «Ориолс», обязанных своим именем оранжево-черной иволге, послышался птичий щебет или скорее воркование (стало быть, ничего общего с певучим свистом иволги). Его взгляд упал на что-то, завернутое в тряпицу и по форме похожее на птичью клетку.

– Да, – сказал Джек, – я еще должен дать тебе указания на этот счет.

Он развернул тряпицу, и Уолден с удовлетворением увидел, что угадал верно. Это была клетка, а в ней голубь.

– Ты помнишь, что мы сделали с Ченом в прошлом месяце?

– Окольцевали?

– Верррно! А можешь мне сказать, чему ты научился?

– Что на кольце должны значиться имя и адрес хозяина.

– Что еще?

– Что хороший турман может пролететь шестьсот миль за день, чтобы вернуться в свою голубятню.

– В любых условиях?

– Нет. Его надо выпустить на открытом месте, в хорошую погоду, чтобы он мог ориентироваться по солнцу.

– А почему он так спешит вернуться?

– Потому что его ждет жена.

Джек расхохотался.

– Повезло ему.

Уже больше двух лет назад Лизбет, мать Уолдена, покинула дом Стивенсонов. Уолден много месяцев не мог изгнать из ночных кошмаров крики Джека в соседней комнате во время жестоких ссор, предшествовавших разрыву. Лизбет, насколько он знал, жила теперь с каким-то перуанским дипломатом.

– Ты сможешь это сделать, мой мальчик? Сможешь выпустить голубя в правильных условиях?

– Думаю, да.

– Но главное – письмо, не так ли?

Джек положил на стол конвертик из папиросной бумаги.

– Чен показывал тебе, как надо делать?

– Он говорил, что коломбограмму лучше всего прикреплять или под крыло, или под хвост. Так лучше, чем на лапку.

– Ты помнишь слово, это хорошо. Ты вообще любишь слова, Уолден. Но помни еще, что коломбограмма – не роман. И этот голубь – в каком-то смысле ружье с одним патроном. Иначе говоря, письмо должно быть коротким, и голубя следует выпускать только в случае необходимости. Крайней необходимости.

– Я думал, это чтобы выигрывать соревнования.

– Забудь о соревнованиях. Мы говорим не о голубятниках, а о твоем положении.

Уолден кивнул и, подумав, спросил:

– Что же у меня за положение, папа?