Киваю и тяну носом, как собака-поисковик, воздух. Аромат сшибает и вновь напоминает о прошлом.

Рина первые месяцы старалась проявить заботу и привыкнуть к новой важной роли – жены.

На подкорке всплывают такие давно забытые воспоминания бывшей в фартуке с рыжим котом на желто-полосатом фоне. Она переминается с ноги на ногу и создает какой-то кулинарный шедевр. Мука, соль, ванилин и корица…

В ее движениях столько грации, как будто не готовит, а летает. Улыбается, а глаза горят предвкушением моей ответной реакции.

Через полчаса вместо шедеврального пирога я слышу, как доносится плачь из кухни, и звуки битой посуды заставляют сорваться с места.

Может, обожглась или порезалась?

Ни первое, ни второе.

Пирог взорвался. Содержимое знатно растеклось по внутренности духовки. Запах горелого вперемешку с пряным – корица.

Рина сидит на полу и рыдает практически навзрыд. Ничего не могу придумать лучше, как пройти и открыть окно.

Затем присаживаюсь на корточки, веду пальцем по запачканной поверхности дверцы духовки. Слизываю полуготовую жижу. Катаю на языке нежное послевкусие бисквитного теста и чувствую на себе взгляд жены.

– Интересно получилось, – даю оценку ее стараниям и подмигиваю. – Рин, забей. Так бывает. Все хорошо.

Она больше не плачет. Смотрит с благодарностью.

И тут башню срывает обоим. Мы цепляемся друг за друга руками. Путаемся в лямках ее задорного передника. Смеемся и снова начинаем этот невероятный забег с препятствиями. Под мое яростное сопение. Под ее тихие стоны. В общем… Было не до уборки и ужина. Вечер секса плавно перетек в безудержную ночь. Я как сумасшедший, у которого срывает предохранители, не хочу останавливаться. Рина же… отвечает со всей ей присущей страстью и пылкостью.

– Нравится? – Вера заглядывает мне в глаза, и я понимаю, что уже как с минуту жую сдобную булку, прикрыв глаза в блаженстве. Наслаждаюсь не только выпечкой, но и воспоминаниями о бывшей.

Давлюсь.

Ну что я за идиот? Может, пора к психологу?

– Ян, выпейте, – предлагает радушная хозяйка, наливая из заварника в кружку чай.

Прокашливаюсь и понимаю, что чая одного мне мало. Может, чего покрепче?

– Папа, – кричит Надя, а я почему-то вздрагиваю.

Я тоже мог бы давно быть в статусе отца! Но разве она сохранила нашу семью?

Бросила. Испугалась. Предала.

Тяну узел галстука. А может, у них и кислородный баллон имеется? Пока у меня, как у астматика, не перекрыло дыхание. Душно. Какой болван придумал этот деловой стиль? Плевать, в другой раз обязательно одеваюсь по погоде, не загоняя себя в рамки.

Виталий Утесов выворачивает откуда-то из сосен. Теперь я ощущаю себя не просто жалким, а идиотом в кубе. На мужчине легкое поло и подвернутые до колен летние брюки. В шлепках. По-пляжному. С широченной улыбкой от уха до уха. Модной стрижкой.

И как его только комары не загрызли? Может, у него какая-то особенная группа крови?

А нет!

Утесов хлопает себя по шее, отгоняя назойливых насекомых. Значит, такой же смертный, как и я. Тогда легче. Тогда все шансы найти общий язык.

– Ян, добрый день, – приветственное рукопожатие, когда Виталий приближается ко мне.

И как только наши руки расцепляются по две стороны от него, на его кистях виснут дочери. Вера справа, Надя слева.

Идиллия.

Я смотрю на женщину и замечаю, что она просто на седьмом небе от счастья, глядя на эту троицу.

Почему же меня так ломает? Нервирует. Завидую или бешусь? Вот в чем вопрос…

Глава 7

Дома все валится из рук. Вода в чайнике выкипает, едва успеваю спасти творожную запеканку, которую так любит Саша, разбиваю свою любимую чашку.

– Не считай ворон, – назидательно делает замечание сын, отламывая кусочек лакомства под слоем сгущенки.

– Сама не знаю, почему так… – говорю это вслух, не скрываю ничего от своего ребенка. Я часто говорю сыну все, что у меня на уме. Конечно, мне не хватает взрослого собеседника. Поэтому я очень радуюсь прошедшей встрече с Лийкой.

Когда Сашка доедает все до крошки, я убираю со стола. Закидываю посуду в маленькую посудомойку. Читаю сыну сказку, целую в лоб и провожу рукой по его густым вихрям.

Всматриваюсь в спящее личико Сашки и удивляюсь такому внешнему сходству с его отцом.

Тут разве только слепой не заметит, что они похожи.

А Ян не заметил этого тогда, в машине. Потому что удобно не замечать очевидного. Легче верить тому бреду, что сфабриковала его мамашка. Я даже не стала тогда вникать, чем она объяснила мое исчезновение из его жизни. Нельзя было. Иначе бы Ильина приложила все усилия, чтобы я осталась не только без мужа, но и без ребенка.

Выхожу в кухню. Хочу отвлечься от тяжелых воспоминаний, которые разъедали изнутри долгие годы нашего одиночества с Сашкой. Да, мы были друг у друга, и я практически свыклась с тем, что моему ребенку не суждено расти под сильным и мужественным взглядом Яна.

Руки сами тянутся к телефону, и я начинаю искать любую информацию о Стембольских. Вот родители Яна на какой-то презентации фешенебельных вилл на отдаленных островах. Ильина как всегда в безупречном наряде: красный брючный костюм, волосы собраны в тугой пучок, и трость… На лице никогда нет улыбки. Строгость во взгляде. Что отец Яна в ней нашел? Провожу подушечкой пальца по экрану и приближаю изображение старшего Стембольского. Модельная стрижка, брендовый костюм с галстуком-бабочкой и смеющийся взгляд, на губах застыла полуулыбка. Интересно, он тоже с легкостью поверил в версию жены, вот так, не разобравшись, доверился ей и позволил рушить жизнь собственного сына?

Затем, просматривая новости, вижу, что практически не было никакой новой информации о самом Яне. Старые статьи лишь пестрят заголовками о том злополучном ДТП и долгой изнуряющей реабилитации. Как же так СМИ пропустили возвращение в страну сына одной из влиятельнейших персон столичного бизнеса?

Бесконечные ссылки, переходы по ним и мерцающий экран телефона в темноте наконец меня выбрасывают на какую-то фотосессию в Европе.

На фото Ян играет в гольф, а рядом с ним в спортивной форме призывно улыбается незнакомая девушка. Я не сильна в мире гламура и шоу-бизнеса, но внутреннее чутье подсказывает, что стройная красавица с яркой модельной внешностью явно оттуда. Делаю скрин и по поиску картинки пытаюсь узнать ее личность.

«Милена Перфильцева – вице-мисс мира, дочка нефтяного магната Анатолия Перфильцева».

Сказать, что я была расстроена, ничего не сказать. Голова уехала в плечи, а глаза заволокло слезами. Я стоически пытаюсь не моргать и часто дышать. С какой стати меня так взволновала эта фотосессия?

Подумаешь, мой бывшей придерживает за талию эту элегантную шпалу. Она призывно улыбается ему в ответ, а за их спинами открывается шикарный вид на оливковые и цитрусовые рощи, высокие холмы…

Сглотнув и смочив слюной пересохшее горло, я не жалею себя и продолжаю ковырять давно засохшую корку на старой ране.

Под фотографиями простая подпись: гольф-поле «Греческие дюны».

И тут меня прошибает озноб. Ян всегда любил Грецию.

Муж говорил, что только там его место силы, где он чувствует себя в ресурсе и готов покорить любую вершину. Мы давно планировали поехать туда вместе. Накануне поездки я узнала, что беременна, и мне необходимо было пройти обследование. Маленькой я упала зимой в прорубь на озере и сильно переохладилась. Врачи тогда давали неутешительные прогнозы, особенно о таком природном процессе, как материнство. Я не хотела спешить и думала сообщить Яну только тогда, когда буду уверена, что с ребенком все хорошо и ничего ему не грозит.

Как я ни сдерживаюсь, а слезы срываются с ресниц и болезненным жаром стекают по щекам.

Боль. Не прошла. Даже спустя пять лет.

Я смотрю в телефон расплывчатым взглядом. Я была уверена, что моя зависимость прошла. От Яна. От нас.

Ошибаюсь в очередной раз.

Не отболело. И кто придумал, что душевные раны лечит время? Сущий обман.

Вся моя попытка стать счастливой с любимым мужчиной рассыпалась, словно карточный домик, который я любила строить в детстве.

Соскребаю себя со стула. И выхожу в коридор. Накидываю палантин, что остался от бабули, на плечи. Проверяю, как спит Саша.

Сынок спокоен. Его ровное и тихое дыхание дает зеленый свет на то сумасшествие, что поселилось в моей голове.

Я выхожу из квартиры. И спускаюсь к злополучному палисаднику. Красивому решению ландшафтного дизайнера.

Двенадцатый час ночи. А я здесь. Туплю и рассматриваю в лунном свете цветы.

Не могу разобраться, зачем ему потребовалось все это. Почему не прошел мимо? В его идеальной жизни больше не было простушки Марины. Все ровно так, как хотела его семья. В частности Ильина – его мать.

Холостой миллиардер, не отягощенный ничем: ни женой не из своего круга, ни ребенком, что должен был родиться под фамилией Стембольский.

Сашка Вельский. Как и я. Отчество я взяла своего деда. Валерьевич.

Приближаюсь ближе к металлической ограде. Провожу пальцами по холодному крепкому металлу. Использую как опору. Потому даже сейчас я чувствую себя незащищенной. Разбитой и уничтоженной. Все то, о чем я мечтала, пошло прахом. В груди теплилась лишь одна надежда. Что Стембольские равнодушно проигнорируют наличие внука. И, возможно, Ян женится? Да хотя бы даже на той же Шпале. И настругает им своих, правильных внуков. Чистой крови. Знатного и богатого рода.

– Нравится? – раздается в тишине ночи.

Я боюсь дышать и тем более поворачиваться.

Бежать некуда. Да и было бы глупо рассчитывать на то, что он позволит это сделать.

– Зачем ты здесь? – глухо роняю и не оборачиваюсь.

Нельзя смотреть ему в глаза. Мне никогда не удавалось выдерживать натиск его янтарного взгляда.

Он прокашливается. Как будто собирается с мыслями, а затем выдает очередную отговорку:

– Дизайнер предложил внести изменения в проект.

– Это же какие? – уже более язвительно проговариваю. – Белку посадить в хрустальном дворце с золотыми орехами? Стембольский, – отгораживаюсь официальными нотками в голосе, – к чему такой апофеоз в спальном районе, для обычных людей? Или…

Вдох-выдох.

Набираюсь сил, чтобы максимально жестко отбрить нового дворового мецената.

– Или это очередная предвыборная кампания? В депутаты метишь? Ой, прости, в мэры?

– Рина, что не так? – хладнокровно спрашивает, как будто проводит анкетирование.

А мне хочется развернуться и врезать ему. За его вопрос: «Что не так?»

Все не так, Стембольский. И лучше бы тебе идти в свою красивую богатую жизнь и не мешать простым смертным проживать ту единственную жизнь, что предназначена им судьбой.

– Думаешь, кинул свою дизайнерскую клумбу, как кость собаке, и все рассыпались в признательности?! У Тимофеевны тут был огород. Она ковырялась в своих грядках с утра до вечера. Сеяла. Высаживала рассаду. А что теперь? Ты отнял у человека смысл жизни. Единственный. Помрет еще.

Я довольно откровенно и хлестко выплевываю каждое слово. В надежде его прогнать.

По правде, мне нравится клумба. Даже очень. Уютная красота в убогом старом дворе. Яркий участок иной жизни – без бед и горестей, маленький рай.

– Ты, Стембольский, так и не научился одному! – продолжаю словесно наступать, а спиной чувствую, что он подходит ближе.

Табун мурашек стремительно несется вдоль позвоночника, и хочется уже заорать, насколько это больно – чувствовать его вот так, как в ту ночь, когда у нас случилась первая близость.

– Интересно, чему?

– Согласовывать с другими свои планы!

В панике я пытаюсь отстраниться, и он сразу понимает, что к чему, и успевает меня остановить.

Я продолжаю стоять спиной. Никакого зрительного контакта, иначе это будет полный провал и мое очередное поражение.

– Отпусти, Ян, – мучительно выдыхаю и продолжаю словами бить наотмашь: – Все в прошлом. Я тебя больше не люблю.