Пленённая принцесса (страница 10)
Я не собираюсь подыгрывать Чудовищу в его психопатической игре. Я не стану питомцем в запертой комнате. Если он думает, что может неделями или месяцами держать меня здесь, только чтобы убить в конце, лучше уж я умру сейчас от голода, лишь бы помешать его планам.
Впрочем, я продолжаю пить воду из-под крана – мне не хватит духу вынести пытку жаждой. Но я вполне способна долго обходиться без еды. Ограничение калорий и балет идут рука об руку. Я знаю, что такое голод, и привыкла его игнорировать.
От недостатка пищи я чаще устаю, но это ничего. Мне все равно нечем заняться в этой проклятой комнате. Книг здесь нет, и бумаги в письменном столе тоже. Все, что мне остается – это смотреть в окно.
У меня нет станка, но я все равно повторяю плие, тандю, дегаже, рон де жамб партер, фраппе, адажио и даже гран батман[17]. Я не рискую практиковать какие-то серьезные прыжки или комбинации в диагонали, потому что ковры на полу такие древние, что я боюсь споткнуться и растянуть лодыжку.
Остальное время я сижу на подоконнике, глядя на сад за стеной. Он весь зарос – похоже, Чудовище не тратит деньги на садовника. Но там цветут астры, львиный зев и перовския. Пурпурные цветы ярко выделяются на фоне красных листьев. Чем дольше я сижу взаперти, тем отчаяннее мне хочется оказаться там внизу, вдыхать запахи цветов и травы вместо того, чтобы прозябать в этой темной и пыльной комнате.
На четвертый день горничная пытается убедить меня поесть. Она показывает на поднос с томатным супом и бутербродом с беконом, говоря что-то по-польски.
Я качаю головой.
– Нет, спасибо, – говорю я. – Я не голодна.
Я хочу попросить ее принести мне книг, но мое упрямство не позволяет мне обращаться за чем-либо к моим мучителям. Вместо этого я стараюсь припоминать лучшие моменты из моих любимых произведений, особенно из тех, которыми я зачитывалась в детстве. Заросли за стеной напоминают мне о «Таинственном саде», и я думаю о Мэри Леннокс[18]. Она была всего лишь ребенком, но обладала железной волей. Эта девочка не прогнулась бы ради тарелки супа, как бы вкусно он ни пах. Она бы швырнула миску в стену.
На пятый день горничная не приносит мне ни завтрака, ни обеда. Вместо этого она входит в мою комнату во второй половине дня, держа в руках чехол с зеленым шелковым платьем. Девушка начинает наполнять горячей водой гигантскую старинную ванну на львиных лапах и жестами велит мне раздеться.
– Ни за что, – говорю я, скрещивая руки на груди.
Каждый раз, приняв душ, я надеваю одну и ту же грязную одежду, отказываясь переодеваться во что-либо из шкафа.
Горничная вздыхает и выходит из комнаты, возвращаясь через пару минут с темноволосым здоровяком.
Я сразу узнаю его. Это тот урод, что притворялся, будто хочет починить мою машину, а затем сделал мне укол. Я леденею при мысли о том, как он трогал меня своими большими мясистыми волосатыми руками, пока я была без сознания.
Мне не нравится, как громила расползается в улыбке при виде меня. Его зубы слишком квадратные и слишком белые. Он похож на куклу чревовещателя.
– Раздевайся, – приказывает мужчина.
– С чего бы? – спрашиваю я.
– Потому что босс так сказал, – рычит он.
Когда кто-то велит мне что-то делать, мне сразу хочется подчиниться. Именно так я привыкла поступать дома и в танцевальной студии. Я следую указаниям.
Но не здесь. Не с этими людьми.
– В отличие от тебя, я не держу ответа перед твоим боссом, – говорю я.
Горничная посылает мне предостерегающий взгляд. Судя по тому, какую дистанцию она держит между собой и темноволосым, можно предположить, что девушка от него не в восторге. Ей хочется предупредить меня не связываться с ним, дать понять, что учтивость – не его конек.
Я и сама догадываюсь об этом. Сколь бы неприятен ни был монстр, похитивший меня, он хотя бы производит впечатление неглупого человека. Темноволосый же с этими своими бровями и тяжелым насупленным взглядом выглядит как настоящий неандерталец. Глупые люди не умеют широко мыслить. Они всегда выбирают насилие.
– Вот какая штука, – говорит верзила, недовольно хмуря брови. – Клара здесь, чтобы помочь тебе принять ванну и одеться. Если ты не позволишь ей этого сделать, тогда я лично раздену тебя догола и собственноручно намылю. И я точно не буду столь деликатным, как Клара. Так что сейчас в твоих же интересах быть паинькой.
При мысли об этом гамадриле, атакующем меня с куском мыла, мне становится дурно.
– Хорошо, – резко бросаю я. – Я приму ванну. Но только если ты уйдешь.
– Ты не в том положении, чтобы выдвигать условия, – смеется громила, кивая своей гигантской головой. – Я должен контролировать процесс.
Боже, меня тошнит при взгляде на его самодовольную рожу. Он не увидит, как я сажусь в ванну. Только через мой труп. Что бы сделала Мэри Леннокс?
– Если вы попытаетесь надеть на меня это платье, я изорву его на клочки, – спокойно предупреждаю я.
– У нас куча платьев, – отвечает гамадрил так, словно ему плевать.
Впрочем, я вижу, что он раздосадован. В инструкции верзилы входило заставить меня надеть именно это платье, а не любое.
– Убирайся, и Клара поможет мне одеться, – настаиваю я.
Самодовольное выражение сползает с его лица. Теперь он похож не на обезьяну, а на угрюмого младенца.
– Ладно, – бросает он. – Давай, не рассусоливай.
Оставив за собой последнее слово, мужчина уходит обратно в коридор.
На лице Клары читается облегчение оттого, что я так легко отделалась.
Девушка указывает мне на ванну, которая уже до краев наполнена горячей водой. Для аромата она добавила туда какое-то масло, миндальное или кокосовое.
Что ж, теперь я хотя бы знаю ее имя.
– Клара? – спрашиваю я.
Она кивает.
– Несса, – показываю я на себя.
Девушка снова кивает. Она и так уже это знает.
– Как зовут его? – Я показываю на дверь, за которой только что скрылся гамадрил.
Клара немного колеблется, затем произносит:
– Jonas.
– Йонас кретин, – бормочу я.
Горничная не отвечает, но, кажется, ее губы слегка тронула улыбка. Если она понимает, что я говорю, то явно со мной согласна.
– Что насчет твоего босса? – спрашиваю я. – Как его имя?
Повисает еще более долгая пауза, и я уже не жду ответа. Но, наконец, Клара шепчет:
– Mikołaj.
Она произносит это, словно имя дьявола. Словно после этого ей хочется перекреститься.
Похоже, его девушка боится гораздо больше, чем Йонаса.
Клара снова показывает на ванну и говорит: «Wejdź proszę». Я ни слова не понимаю по-польски, но подозреваю, что это означает «Пожалуйста, садись» или «Пожалуйста, поторопись».
– Хорошо, – отвечаю я.
Я стягиваю с себя довольно неприятного уже вида свитер и джинсы, расстегиваю лифчик и снимаю трусики.
Клара смотрит на мое обнаженное тело. Как и большинство европейцев, она не смущается наготы.
– Piękna figura, – говорит девушка.
Figura, по всей видимости, означает «фигура». Надеюсь, piękna значит «красивая», а не «нескладная» или «ужасная».
Я всегда любила языки. В детстве родители учили меня гэльскому[19], а в школе я изучала французский и латынь. К сожалению, польский относится к славянским языкам, так что знакомых слов в нем не много. Интересно, удастся ли мне разговорить Клару, чтобы понять его лучше.
Я знаю, что горничной не положено болтать со мной. Но ей предстоит помочь мне собраться. Так что чем больше я докучаю ей, тем более уступчивой она становится, в надежде, что это сделает меня покладистее. Вскоре я узнаю слова «мыло» (mydło