Коллежский советник промолчал, как будто ничего не слышал, и только глядел на приближающийся серый борт фрегата. Пока они плыли, Путята вкратце рассказал Загорскому биографию Ваховича, чтобы тот случайно не проговорился в беседе с кем-нибудь на борту фрегата.

Наследник принял рапорт полковника, а затем с интересом посмотрел на стоявших за его спиной Покотилова и Загорского. Путята поспешил представить их августейшему собеседнику как молодых драгоманов-китаистов.

– Молодых? – удивился двадцатидвухлетний цесаревич. – Сколько им лет – тридцать, тридцать пять?

Однако полковник ловко выкрутился.

– У нас, ориенталистов, есть поговорка: главные трудности в китайском языке начинаются после первых пятнадцати лет изучения. Так что этих господ вполне можно считать молодыми китаистами, хотя люди они вполне уже зрелые.

Наследник засмеялся и благосклонно кивнул драгоманам – каждому в отдельности.

После этого «молодые» синологи были представлены их сиятельному коллеге князю Ухтомскому. Перебросившись с ними несколькими общими фразами, он отошел с Путятой в сторону – о чем-то переговорить.

– Поздравляю, господин Загорский, – негромко, но ядовито заметил Покотилов. – Теперь ваше существование на фрегате можно считать узаконенным.

Нестор Васильевич бросил на него быстрый взгляд.

– Не знаю, сказал ли вам полковник, что я выполняю очень важное и очень секретное государственное поручение, – проговорил он так же негромко. – Всех деталей я вам раскрыть не могу, но могу сказать одно: если вы, Дмитрий Дмитриевич, еще хоть раз назовете меня Загорским, вас повесят.

С этими словами он растворился в воздухе, оставив Покотилова в полнейшем оцепенении. На горизонте сгущались темные грозовые облака.

Глава четвертая
Бой с флейтистом

Загорский уже знал, что около 12 часов дня цесаревич запланировал визит к губернатору Гонконга. Визит мог быть сорван из-за начинающейся грозы, а мог еще и состояться. Выезд наследника в город не слишком беспокоил Нестора Васильевича. Он понимал, что при необыкновенном стечении охраны, полиции и войск, которым будет сопровождаться поездка августейшего русского гостя, убийцам, если они вдруг добрались до Гонконга, действовать будет чрезвычайно сложно. Гораздо удобнее им будет выполнить страшную свою миссию в континентальном Китае, при общей расхлябанности и неразберихе, которая вечно сопровождает тамошнюю жизнь.

Правду сказать, самому Загорскому эта неразбериха и расхлябанность нравилась. Ну, или, скажем так, он против нее ничего не имел. Но расхлябанность, умилительная в обычное время, грозит бедами во времена переломные. И вот тут-то она могла сыграть дурную роль. Впрочем, на то и был нынче послан коллежский советник сопровождать будущего государя, чтобы не случилось, упаси Боже, чего-нибудь трагического или даже просто огорчительного для августейшей особы.

Оставшееся недолгое время Нестор Васильевич решил посвятить осмотру фрегата. Он вел себя, как хороший полководец, который перед битвой производит разведку местности. Даже если битва не состоится, изучение это не пройдет даром: идеи, которые возникнут в это время, можно будет использовать в другой раз.

Коллежский советник, как любой почти разведчик со стажем, умел быть малозаметным и делать свое дело так, чтобы не вызвать не только подозрений, но даже и ненужного внимания к своей персоне. Хочешь быть незаметным – не встречайся взглядом с окружающими. Смотри поверх, в сторону, в крайнем случае – сквозь человека. Самое худшее, что про тебя подумают: вот, дескать, какой забавный чудак, да тут же и забудут. Если ищешь определенную вещь, делай вид, что ищешь что-то совсем другое. Мельчайшие сигналы, которые подает тело окружающим, будут вводить их в заблуждение относительно твоих истинных намерений. В этом случае распознать разведчика может только другой такой же разведчик. Так гласила сложная наука шпионажа, не говоря уже о собственном опыте Загорского.

В своих блужданиях по фрегату Нестор Васильевич наткнулся на каюты оркестра или, как называл его князь Ухтомский, хора музыки. И лишний раз убедился в правильности своего выбора. Конечно, при желании он мог просто надувать щеки и беззвучно изображать игру на какой-нибудь валторне. Однако очень скоро товарищи все равно бы его раскусили, и слух о странном музыканте, которого зачем-то сунули в оркестр, разнесся бы по всему кораблю. И это не говоря уже о том, что места проживания музыкантов выглядели не слишком-то комфортабельно.

Несмотря на всю осторожность Загорского, во время обхода корабля случилось все-таки странное происшествие. Точнее сказать, не случилось, и не происшествие, а, как бы это выразиться поточнее? Вокруг него, как некий миазм, стало сгущаться предощущение чего-то нехорошего. Проанализировав на ходу свои ощущения, Нестор Васильевич пришел к выводу, что за ним, возможно, началась слежка. Что ж, само по себе дело не удивительное: на корабле есть охрана, и в этой охране наверняка есть филеры. Удивительно было, что Нестор Васильевич ни разу не увидел того, кто за ним наблюдает. Впрочем, он, однако, и не пытался. Если бы за ним следили просто так, на всякий случай, как за новым человеком, это было одно дело. Обнаружив свои навыки по изобличению слежки, он бы показал, что он человек неслучайный и что его следует опасаться. А вот этого Загорскому хотелось меньше всего. Поэтому он быстро свернул свои поиски неизвестно чего и вышел на палубу. И нос к носу столкнулся с князем Ухтомским.

– Ага, – сказал Эспер Эсперович, – вот и наш любезный драгоман… Простите, запамятовал ваше драгоценное имя?

– Моя, как говорят китайцы, драгоценная фамилия и прославленное имя – Александр Степанович Вахович, – очаровательно улыбнулся Загорский.

– Именно так я и думал, – кивнул князь. – Между нами, уважаемый Александр Степанович, я тоже имею некоторое отношение к ориенталистике…

Это скромное заявление почему-то вызывало у Загорского улыбку.

– Некоторое отношение, – повторил он, как бы пробуя фразу на вкус. – Работы вашего сиятельства в области буддологии хорошо известны синологам. Скажу больше: некоторые из них послужат к украшению русской науки.

– Оставляю это заявление на вашей совести, – засмеялся довольный князь. – Скажите, кто из вас намерен сопровождать цесаревича во время визита к губернатору – вы или Покотилов?

– Полагаю, что это будет ваш покорный слуга.

– Прекрасно, – сказал Ухтомский, – я уверен, что вы блистательно объясните все его императорскому высочеству…

Сказав так, он вдруг осекся и посмотрел на коллежского советника с некоторым удивлением. Позвольте, а что же будут делать драгоманы при губернаторе, говорил его взгляд? Ведь он прекрасно владеет своим родным английским языком, да и некоторыми другими европейскими тоже.

Загорский очаровательно улыбнулся и сообщил, что, хотя губернатор, безусловно, говорит по-английски, но вокруг него много китайцев. И по этой причине помощь драгоманов может оказаться неоценимой.

Сказав так, Нестор Васильевич откланялся и исчез.

Несмотря на дождливую погоду, цесаревич все-таки решил визит к губернатору не отменять. В его свите проследовал и коллежский советник. Он, помимо прочего, хотел заодно проверить свое ощущение – не возникнет ли чувство слежки за пределами фрегата? Однако все было тихо. Итак, шпион не принадлежал к свитским и, скорее всего, входил в корабельную обслугу. Однако, учитывая, что только команда фрегата составляла несколько сотен человек, определить шпиона, не увидев его, было достаточно сложно.

Впрочем, имелась одна зацепка. Неприятное ощущение возникло сразу после того, как Нестор Васильевич побывал в каюте музыкантов. Там было несколько человек, но ни один из них при беглом взгляде не произвел на Загорского впечатления филера. Может быть, он ошибся и, как говорится, своя своих не познаша. А может быть и такое, что совпадение оказалось случайным. Впрочем, это не так уж и важно, утро вечера мудренее. Вернемся на фрегат и будем по мере сил разбираться.

Визит к губернатору оказался обычным, хотя и чрезмерно пышным протокольным мероприятием. Сход на берег был ознаменован многочисленными салютами, на набережной выстроили длиннейший почетный караул со знаменем и оркестром. Пока цесаревич шел вдоль караула, над ним гремел русский гимн. Его императорское высочество усадили в фаэтон губернатора, который сопровождали внушительного вида верховые, набранные из индийских сикхов. По пути в губернаторскую резиденцию шпалерами расположились шотландские солдаты. Одним словом, приняли нашего наследника с настоящей восточной пышностью. В визите этом, впрочем, было одно несомненное достоинство – он весь кончился в полчаса. После чего цесаревич со свитой благополучно вернулся на фрегат.

Остаток дня Загорский провел весьма беззаботно, знакомясь с командой корабля. Люди неопытные сказали бы, что знакомиться ему нужно не с командой, а со свитой цесаревича. Но если всякий раз оглядываться на профанов, никакое дело не будет сделано в срок и должным образом. Убийца, полагал коллежский советник, едва ли попытается добраться до его императорского высочества со стороны свиты. А вот команда фрегата в этом смысле являет собой среду куда более опасную.

Среди членов команды, с которыми Загорскому удалось поговорить, особый интерес у него вызвал мичман Менделеев. Он оказался старшим сыном русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева – и завзятым фотографом к тому же. Загорский чрезвычайно заинтересовался фотографиями, которые Менделеев делал во время восточного путешествия, и с большим любопытством изучил их. С особенным вниманием, однако, изучал он не чудеса Востока, а лица команды фрегата и окружения цесаревича. Физиономия одного матроса привлекла его живое внимание.

– Кто это? – сказал он, потыкав пальцем в изображение.

– Не помню точно, – рассеянно отвечал Владимир Дмитриевич, – кажется, один из оркестрантов.

Ах, вот оно что! Значит, все-таки оркестрант. А вот Загорский определил бы его профессию несколько иначе. Знающему человеку внешность может сказать больше, чем подробное досье. Мастер боевых искусств всегда распознает другого мастера – по тому, как он двигается, стоит, сидит, по плечам, по положению рук, по взгляду, повороту головы и по множеству других малозаметных факторов. Так же и шпион по одному виду определяет другого шпиона, иной раз – просто по исходящему от него электричеству. И сразу становится ясно, что перед ним шпион, хотя в корабельной табели он значится матросом или музыкантом.

Нет, конечно, шпионы могут быть и музыкантами, некоторые шпионы вообще люди способные в изящных искусствах. Но музыка, литература, живопись – это лишь увлечения настоящего шпиона, единственное призвание и всепоглощающая страсть у него одна – шпионаж.

Следовательно, Нестор Васильевич не ошибся, на хвост ему сели возле каюты оркестрантов. Что ж, проверим свои догадки ближе к ночи.

Ночь, как пишут в бульварных романах, не заставила себя долго ждать. Выждав, пока на верхней палубе все утихнет, Загорский осторожно выскользнул из своей небольшой каюты. Поначалу их с Покотиловым хотели поселить вместе, но коллежский советник с неожиданной твердостью настоял, чтобы каюты им дали отдельные. И вот ему досталась совсем небольшая, но изолированная каюта. В ней было, разумеется, не так просторно, как в двухместной, однако за комфортом Нестор Васильевич не гнался, для него важнее была приватность.

Надо сказать, что Покотилов старался теперь без нужды на глаза коллеге не показываться. После предыдущего разговора возмущенный драгоман явился к полковнику с претензией.

– Дмитрий Васильевич, я определенно не понимаю, что происходит, – заявил Покотилов срывающимся от негодования голосом.

– А что именно происходит? – спросил Путята, ласково оглядывая молодого китаиста.

– Этот ваш бородач заявил, что если я еще раз назову его Загорским, меня повесят!

Полковник хмыкнул: неужто прямо так и заявил? Да, прямо так и заявил, отвечал Покотилов. Путята успокоил его.