Димка хотел возмутиться, что он никогда не болтался под ногами и вообще не болтался, но увидел насмешку в глубине капитанского взгляда и не стал развивать мысль. Еще и похвалил сам себя, что не поддался на провокацию. Кроме того, в словах Тиморского была доля истины: во время вынужденного простоя у навигатора и в самом деле не так уж много занятий на «Алкионе».

– Ну, войди в мое положение, – почти ласково продолжил Тиморский. – Шеф попросил передать посылку, когда узнал, что мы будем в этих краях. Могу я шефу отказать? Это вас я разбаловал до того, что пытаетесь спорить по любому поводу. А с моим шефом такое не пройдет. Сам понимаешь, официально не могу, на шефа «пользование служебным положением» повесят. Но кто придерется к пилоту, который «гуляет в поле» застоявшуюся шлюпку?

Кэп и тут был прав. Что не работает, то ржавеет. А «Застреха» и в самом деле не один месяц скучала в отсеке.

– Игорь тоже мог бы… – проворчал Димка напоследок, уже совсем для вида.

Дмитрий Ветров, единственный сын межпланетников-биологов, пропавших без вести в одной из удаленных систем, своей семьей считал экипаж «Алкиона». Конечно, вслух он никогда бы этого не сказал даже под страхом смерти. Наоборот, как подросток в сложный период пубертата, всячески ерепенился и дерзил тем, кого на самом деле обожал до потери пульса. Впрочем, сермяжная правда иногда в его поведении была: товарищи и коллеги гоняли Ветрова, как младшего члена экипажа, в хвост и в гриву по многочисленным поручениям. Приходилось показывать характер, чтобы не остаться до глубоких седин в качестве «салаги».

Это был Димкин первый звездолет и первая команда.

Воспитанный бабушкой, сразу после школы Димка воспользовался своей сиротской льготой и поступил в навигационное училище. Честно говоря, в немалой степени его выбор диктовался желанием немного «разгрузить» бабушку, так как, став курсантом, он переходил на полное государственное обеспечение. Родители числились пропавшими без вести, а не героями, погибшими за дело освоения космоса, так что хоть ему полагались некоторые льготы, но они не покрывали все расходы по воспитанию мальчишки.

Жилось им с бабушкой не очень просто, но весело и интересно. Людмила Ивановна была женщиной легкой, к проблемам относилась без подобающего уважения, а к внуку – как к равному. Казалось, она даже входила в некий азартный кураж перед сложными ситуациями и бросалась разрушать жизненные препятствия с восторженным пылом, привлекая к их решению внука.

Димка многому у нее научился, но главное – не унывать ни при каких обстоятельствах.

Ближе к Димкиному выпускному бабушка, подключив какие-то связи, рьяно принялась устраивать его на звездолеты, уходящие в дальние рейсы. Те, которые длились месяцами, и Димка даже несколько обиделся: чего она так рьяно старалась избавиться от него?

Удивительно, но представители «Ю-мы» сами вышли на них. Людмила Ивановна, припомнив командованию пропавших зятя и дочь, уже практически добилась Димкиного распределения на небольшое исследовательское судно, когда на пороге дома появились вежливые, но полные внутреннего достоинства люди и сделали предложение, от которого трудно было отказаться. Про небывалые сверхурочные за каждый день на «Алкионе» ходили легенды. Звездолет принадлежал многопрофильной земной компании, которую финансировали сразу несколько крупных конгломератов. «Ю-ма» занималась и полезными ископаемыми, и продуктами питания, и перевозками, и экзотическими животными. «Алкион» был только одним из целого парка ее звездолетов. Радость от такой необыкновенной удачи затмила неприятный привкус: а чего ради представители столь гигантской компании сами предложили желторотому выпускнику навигационного училища работу, которой годами добиваются опытные специалисты?

А почему Людмила Ивановна так старательно спроваживала внука, Димка понял далеко-далеко от Земли, когда пришло известие о ее смерти. Он уже вовсю осваивался на «Алкионе» со свойственным ему любопытством веселого щенка. Успел влюбиться издалека и безнадежно попеременно в медика Оль Дьяченко и биолога Дилару Ильясову; проникнуться тщательно скрываемым обожанием к капитану Вадиму Тиморскому, в котором почувствовал отца; пытался стать «другом на всю жизнь» с бортинженером Игорем Богдановым.

В один из таких счастливых и полных мелкими событиями дней его вызвал к себе кэп и сообщил, что единственный Димкин близкий человек скончался после долгой и продолжительной болезни.

Тут-то Ветров и вспомнил, какой бледной и изможденной бабушка казалась в его редкие побывки весь выпускной год. Людмила Ивановна не хотела, чтобы внук запомнил ее умирающей.

Это был последний урок. Никто не должен видеть твою боль. Оставляй после себя только радость.

Димка отгоревал положенное время, твердо зная, что родной облик останется с ним до конца жизни теплым светом. Теперь его и вовсе ничто не привязывало к Земле, разве что та самая пресловутая тоска по голубому небу. Экипаж заменил ему семью уже окончательно, а «Алкион» стал «домом родным». Димке было хорошо везде, если рядом с ним находились люди. Это особенно ярко проявлялось в бездушном пространстве среди холодных звезд – здесь, как нигде, ценилось близкое человеческое тепло. И Тиморский потакал этому, поддерживая режим семейного общения. Не всегда, конечно, в свободное от работы время. В ином случае команда рисковала погрязнуть в тщательно скрываемых интригах. В тихом омуте, как известно, кто только не водится. Лучше уж пусть эмоции в разумных пределах и дозах выплескиваются в управляемое поле.

Если сам экипаж оставался неизменным, то пассажиры принимались на борт каждый раз другие. Например, в рейсе на Ламию, где произошло первое крупное в жизни Димки приключение, звездолет вез целую делегацию на переговоры по разработке месторождений какого-то редкого ископаемого. Что-то сначала шло не так, и они застряли на Ламии на целый месяц, пока переговорщики пытались решить несостыковки в контракте. Тогда случилось увлекательное и опасное событие – экипаж на прогулке потревожил крупного ящера, которого Димка сразу окрестил драконом. От ящера удалось отбиться, не нанеся ему существенного вреда.

Сейчас пассажиров не было – «Алкион» загрузился по полной тюками с семенами пшеницы и гречки, доставил их на опытную станцию «Ю-мы» недалеко от Минтаки в созвездии Ориона. «По пути» он намеревался «заскочить» в звездную систему Альнитак – забрать группу первопроходцев-геодезистов, закончивших свои исследования одной из пока необжитых планет. В промежуточный рывок кэп затеял генеральную «уборку» – проверку всех систем перед приемом пассажиров.

– Ладно, – буркнул, сдаваясь, Ветров, – что там за Диоген? И что за посылка?

– Вот это совсем другое дело, – одобрительно кивнул Тиморский. – Знаешь, я тебе даже завидую. Мы будем тут в замкнутом пространстве заниматься скучной бытовухой, а ты отправишься в небольшое путешествие. Насколько я могу видеть: планета еще и очень красива…

***

Да, сначала это было просто красиво, потом стало красиво и опасно.

Планета серебрилась ярким облаком. Словно гигантскую порцию сахарной ваты накрутили на стержень прямо в бездонном мраке, и теперь этот круглый кокон сиял отражением далеких солнц, отбрасывая невесомые клочковатые хвосты.

Проблемы начались, когда шлюпка со всей дури вошла в один из мохнатых протуберанцев.

– Ничего себе, – прошептал Ветров, увидел, что проклятый хвост тянет его в эпицентр бури.

Ватное облако окружило маленький звездолет, сжало в тиски, сбивая с курса. Словно слизнуло шарик мороженого: сначала с ласковым предвкушением, затем, распробовав, принялось нетерпеливо заталкивать в глотку. Киберштурман жалобно загудел, приемник прошипел что-то невнятное и вырубился. Тогда Ветров принял управление в свои руки.

Успела осенить запоздалая догадка, что Тиморский взял его на «слабо». Просто и элегантно.

–– А самое главное: никто, кроме тебя, Дим, – напоследок проникновенным голосом произнес кэп, – Никто не сможет посадить «Застреху» на Хорион так мастерски, как ты…

С одной стороны, это было правдой. Пилотом Дмитрий Ветров считался первоклассным, так что всегда принимал комплименты без ложной скромности. А с другой…

Наверняка сейчас экипаж «Алкиона», поставив системы на перезапуск, гоняет чаи. Все скучились в столовой, шутят, болтают, от больших чашек тянется вкусный пар, в комнате по-домашнему пахнет мятой и чабрецом. В горле запершило, захотелось пить.

Димка сглотнул.

Он не успел достать флягу, потому что в бок «Застрехи» бухнуло звуковой волной. Воздушный поток с силой ударил в плоскости. Димка с размаху приложился о пульт, а когда поднял голову, на секунду показалось, что ослеп: по лицевой панели шлема пошли трещина, а перед глазами запрыгали лиловые и зеленые кляксы. Он знал, что зрение сейчас вернется и не сильно обеспокоился, но тут кабину управления озарило всполохом. Лезвие молнии разорвало густой туман, в котором барахталась шлюпка.

Димка сунул под язык болеутоляющую таблетку из аптечки шлема. Не было времени даже вытереть кровь, капающую из носа сквозь выбитую защиту на сенсорную панель, которая сразу же стала скользкой и липкой.

Да, Ветров – отличный пилот, и, если бы это была привычная гроза, Димка, нисколько не сомневаясь, штопором вошел бы в нее и лихо развернулся в обратном направлении под бурные аплодисменты воображаемых зрителей. Но вокруг него бушевали тонны кварцевой пыли, в которой одновременно вспыхивали и гасли десятки, сотни молний. Шлюпку сотрясало отзвуками электрических разрядов, и это было, на самом деле, просто чудо, что «Застреху» зацепило только одним из них. Ветров не знал, сумеет ли выдержать максимальный крен между напором стихии, и достаточно ли погасилась инерционная скорость, и хватит ли мощности эжекторов. Можно было рассчитать траекторию до тысячной после запятой, но природа всегда оставляла последнее слово за собой.

В белом мареве «Застреху» все сильнее скручивало и забирало в сторону от цели.

Когда Димка уже до хруста в челюстях сжал зубы, намереваясь бороться до последнего и погибнуть героем, приемник очнулся далекой нежной мелодией. Это было неожиданно и умиротворяюще приятно. Ласкающие звуки прорезал металлический голос.

– Пристегнитесь,– скомандовал невидимый доброжелатель.

Словно издеваясь.

– «Пристегнитесь», – передразнил Ветров побелевшими от напряжения губами. – Самое главное, блин, сейчас – пристегнуться… Было бы чем…

Первый и последний раз он видел ремни безопасности в авиамузее.

Ветров тут же почувствовал, что шлюпку схватила невидимая рука и потянула в сторону от неотвратимого центра смерча. Мебель и приборы прекратили свою мелкую зубодробительную дрожь. Димка выдохнул и посмотрел на обзорный экран. Закрученная белыми массами верхушка ветроворота редела, разрываясь изнутри долгими волокнами. «Застреха» пробила смерч.

Он увидел, как внизу ворочается белый океан, с напряжением перекатывая пылевые волны. Над текучими дюнами клубилась песчаная взвесь, а прямо по курсу маячило выжжено-желтое пятно. Столица Хориона проявилась из плотного тумана – огромная, развернутая в небо чаша подсолнечника на тонкой ножке, уходящей в засасывающую бездну кварцевого океана.

– Вас принимает космопорт Понтона, – проскрипел металлический голос, и Димка снова вздрогнул от неожиданности.

Затем нервно рассмеялся: можно подумать, что, кроме этого острова в океане пыли, тут есть шанс еще где-нибудь «прихориониться».

В глазах снова закружили кристаллы кварца, пол и потолок поменялись местами, шлюпка вошла, ввинчиваясь штопором, в тугую воронку. Димке показалось, что он даже услышал короткий и громкий «чмок», когда ее засосало в ставшую податливой материю купола. Опоры ударились обо что-то твердое, все качнулось и замерло. К борту, подергиваясь от собственной важности, полз гофрированный шлюз.

Ветров все еще трясущимися от недавнего напряжения руками забросил на спину неизменный экстрим-рюкзак, поправил на поясе бластер и поднял с пола мягкий пакет, свалившийся во время тряски. И что такого важного в свертке, из-за которого пришлось гнать «Застреху» на эту провинциальную планету?