– Я проделаю нечто такое в твой день рождения. Усажу и заставлю всех подходить с поздравлениями. Потом покажешь, насколько благодарна, – пообещал мстительный венценосец. Я отмахнулась:

– Нашел, чем пугать. Попробуй, как девица на своем представлении, обойти каждого гостя. Ноги до коленок сотрешь, а еще надо сохранять радушие, быть милой и приветливой. А ты всего лишь посидел на мягкой подушечке и жалуешься.

– В тебе нет ни капли сострадания, – фыркнул монарх.

– К королевскому седалищу? Для этого в него должны хотя бы выстрелить, – пожала я плечами.

– Руки прочь от монаршего зада, – высокомерно произнес Ив.

Он остановился. Это стало знаком, после которого к королю приблизились пажи и хранитель королевских регалий с помощником. Первые сняли с плеч государя мантию, второй, поклонившись, с благоговением подставил раскрытый ларец, и двое пажей, чьи руки не были заняты мантией, сняли с шеи монарха медальон с гербом Камерата. Его убрали в ларец. Помощник хранителя реликвий опустился на одно колено и принял посох власти. На государе из всех регалий осталась лишь корона. Для следующей части торжества этого было достаточно.

– Господа жду вас на моем празднике, – сказал им король и вновь подставил мне локоть.

Регалии отправились в хранилище, а мы в бальную залу. Теперь сопровождали нас только гвардейцы.

– Как тебе показался племянник? – спросила я с любопытством.

– Милый младенец, – без особых эмоций ответил государь. – Сейчас сложно сказать, на кого похож. Глаза голубые, пушок на голове черный. Вроде и Стренхетт, но посмотрим, в кого пойдет. Еще рано делать выводы. – Он немного помолчал, но вдруг приостановился и посмотрел на меня: – Ты хочешь на него посмотреть? Взять на руки?

– О, – отмахнулась я. – Что ты. Он такой маленький, мне страшно причинить ему случайно вред. Нет, в руки я бы его взять не хотела, но поглядеть было бы любопытно.

– А мне было бы любопытно поглядеть на тебя с младенцем на руках. Должно быть, очаровательнейшее зрелище.

Я ответила настороженным взглядом.

– К чему ты это говоришь? – осторожно спросила я.

Государь изломил бровь, посмотрев на меня с легким удивлением, затем усмехнулся:

– Нет, ты неверно поняла. Я всего лишь сказал, что ты должна мило выглядеть, когда возьмешь на руки дитя. Только и всего. Бастард мне не нужен. Но однажды ты возьмешь на руки моего сына, это я знаю точно.

Теперь я и вовсе была сражена его словами, не понимая, как их воспринять. Ив с явным интересом наблюдал за мной, а я стояла, не в силах осознать то, что он задумал. Наконец не выдержала и воскликнула:

– Но это невозможно! Ив, ты не поступишь так со мной…

– Как? – полюбопытствовал он.

– Если ты говоришь о нашем браке, то это совершенно неправильно и неразумно! И…

– И?

– И я не хочу!

– И что же дурного в том, чтобы стать королевой?

Я впилась ему в лицо пытливым взором, но не увидела: ни злости, ни упрямства, ничего, что подтвердило бы мои подозрения. Только ирония и прежнее любопытство.

– Так ты не об этом? – вновь осторожно спросила я.

– Не об этом, но твои слова меня, признаться, задели, – ответил король. – Я жду пояснений. В конце концов, мы и так живем, как муж и жена. И что бы изменил храм?

– Всё! – воскликнула я. – Мы не живем, как муж и жена. Мы живем, как любовники. И это не обременяет нас обязательствами и предписанными законом и этикетом правилами. И первое, что изменится, мы уже не будем делить покои, мы будем делить дворец. Королева с Малым двором в своем крыле, король в своем. Я не смогу покидать дворец, как сейчас, не смогу заниматься ничем, кроме как посещать одобренные тобой заведения, чтобы погладить по головам сирот и оставить им некую сумму денег. Но я уже не смогу проконтролировать, куда ушли эти деньги, потому что всякая государственная деятельность будет мне запрещена. С министрами я смогу беседовать только о погоде, а всё иное будет равняться предательству. И всё потому, что женщина не может быть причастна к власти. Попытка управления приведет к моей казни. Верно? Или ты собираешься переписать этот закон и позволишь мне стать твоим соправителем?

– Нет, не собираюсь и не позволю, – ответил Ив. – Женщина у власти – это прямое нарушение одного из основных законов. Чтобы его переписать нужно больше, чем мое желание.

– Я не смогу просто сидеть со своими фрейлинами и умирать со скуки, слушая чтение рекомендованных книг. Да я взвою! И что тогда? Отправишь меня на плаху или пришлешь палача с удавкой? А тебе придется отдать приказ, потому что я не утерплю и суну нос в государственные дела, и это может стать известным. И даже если я просто спрошу Атленга о внешней политике, а он ответит – это уже будет называться изменой. И как же ты тогда поступишь? Топор или удавка?

Государь рывком притянул меня к себе, подцепил пальцами подбородок и заглянул в глаза:

– Не хочу смотреть, как твоя голова расстанется с телом, – нервно улыбнувшись, ответил он. – В вашем сочетании есть неоспоримая гармония. Проклятье, – Ив передернул плечами и отвел взгляд. – Даже представить это невозможно. Ни удавку, ни топор. В тебе слишком много жизни, чтобы… боги, – голос монарха охрип, и он кашлянул, прочистив горло. – Не хочу об этом. Жутко. – И покривился: – Дай мне минуту.

Он выпустил меня из объятий и отошел в сторону. Опершись ладонью на стену, король опустил голову и застыл так на некоторое время.

– У-уф, – наконец выдохнул государь, оттолкнулся от стены и развернулся ко мне. Он протянул руку, и я подошла к нему. Ив вновь обнял меня и, прижав мою голову к своему плечу, произнес тихо: – Какая ужасная фантазия. Хвала богам, что она не может осуществиться. Не хочу без тебя. – Он отстранился, и я подняла на него взгляд. – Душа моя, ты едва не довела меня до разрыва сердца.

– Которого из двух? – с улыбкой спросила я.

– Негодница, еще издеваешься, – усмехнулся государь. – Но закончим об этом. Разговор был пустой, а ты превратила его в нечто мрачное и дикое. Тебе не о чем переживать, я не собирался делать тебе предложение. Этот брак не примут и не поймут, а потому пусть всё остается как есть. Теперь ты успокоилась?

– Но что тогда ты подразумевал, говоря, что однажды я возьму твоего ребенка на руки? – спросила я, вновь преисполняясь любопытства и настороженности. – Неужто хотел сказать, что, женившись и зачав дитя, ты унизишь мать тем, что позволишь любовнице возиться с ее ребенком?

Государь усмехнулся. Всякие переживания его отпустили, а значит, я коснулась темы, его не трогавшей.

– Шанни, душа моя, ты ведь понимаешь, если я когда-то и женюсь на какой-нибудь принцессе, то лишь ради наследника. По сути, мне нужно лишь ее чрево, а не она сама. У меня есть женщина, которую я люблю и почитаю своей. Так разве же есть что-то удивительное, что я предпочту видеть свое дитя на руках возлюбленной? До чрева мне нет никакого дела.

– Фу, Ив, – скривилась я. – Какая мерзость. Ты говоришь ужасные слова.

– Зато правду, – он пожал плечами. – А потому закончим разговор о женитьбе и детях. Пока я не желаю ни того, ни другого. Мы продолжим жить как жили. Ты будешь менять устои и сводить с ума законников, я тихо потворствовать тебе и иногда исполнять капризы и пожелания. А ты за это дарить мне свой огонь и благодарность. – Король снова усмехнулся: – Шанриз Тенерис, я отравлен вами.

– Противоядия нет, – притворно вздохнула я.

– Не хочу противоядий, – он мотнул головой и, склонившись, шепнул: – Люблю тебя изо всех сил, лучик, – а после приник к моим губам.

В бальную залу мы входили, когда даже хранитель регалий успел вернуться из хранилища вместе со своим помощником и пажами. Разговор на неожиданную тему занял времени больше, чем казалось, пока мы спорили. Впрочем, опоздал сам король, а ему замечания сделать невозможно, и потому он ввел меня в залу без всяких извинений за задержку.

Меня всегда восхищало это место. Хрусталь, зеркала и изящная лепнина, покрытая позолотой, превращали бальную залу в нечто невесомое и хрупкое. Даже паркет был здесь натерт настолько, что можно было увидеть собственное отражение.

Помнится, как-то Дренг сказал в своей излюбленной манере, что мог бы рассмотреть, что надето под платьем дамы, с которой он танцует, если бы, конечно, захотел. Я тогда обозвала его невозможным грубияном и похабником, но слова, произнесенные в шутку запали в голову. На первом же балу после того разговора я украдкой бросила взгляд на пол и усмехнулась собственной легковерности. Паркет хоть и отражал танцующие пары, но увидеть что-либо этакое было невозможно. Правда, сознаваться в собственной мнительности я, конечно же, не стала, и это осталось только моей тайной.

Первый танец принадлежал хозяину праздника. Кто станет его партнершей, было ясно без слов. А потому государь вывел меня сразу на середину зала. Он галантно склонил голову, я присела в неглубоком реверансе, после накрыла запястье вытянутой руки короля ладонью, и музыка полилась по зале.

Монарх был прекрасным кавалером, и танцевать с ним было неизменно приятно. Я получала удовольствие, кружась по зале в его объятьях. А то, что на нас смотрят несколько сотен глаз, меня не смущало уже давно. Я привыкла к всеобщему вниманию и попросту его не замечала.

И когда музыканты замолчали, к нам поспешил лакей с подносом, на котором стояли бокалы с вином. Государь взял оба бокала, передал мне мой и, подняв свой, провозгласил:

– Прелестные дамы, благородные господа, благодарю за то, что вы почтили меня своим вниманием. Да начнется веселье, – и он поднес к губам бокал.

– Слава королю! – разнеслось по залу, и воздух расцветили вспышки магического салюта, ознаменовав начало празднества.

Глава 7

Торжества, посвященные дню рождения государя и провозглашению наследника, продлились три дня. За это время я ощутила, что уже начинаю скучать по моим привычным занятиям, и последний день празднеств едва дотерпела до его завершения. Все-таки праздность и безделье – это не для меня. В этом я легко могла проследить в себе черты моей дорогой родительницы. Разница была лишь в том, что она свою деятельность направляла на свое окружение, а я замахнулась на устои государства.

Но наконец отгремели салюты и отсверкали фейерверки, горожане и придворные разошлись по уютным кроватям, а дворники, вооружившись всем необходимым, отправились чистить улицы от последствий общенародной радости. А я, ложась спать, светилась от счастья, что утром смогу вернуться к своей деятельности.

– Надо чаще устраивать праздники, – заметил государь, увидев, как я в предвкушении потираю руки. – Так тебя хотя бы можно найти без особых усилий.

– Ты всегда знаешь, где я нахожусь, – отмахнулась я. – И что-то я не припомню, чтобы за день ты хоть раз искал со мной встреч или требовал вернуться во дворец.

– Чтобы после иметь сомнительную честь наблюдать взбешенную аденфиру? Чтобы ты выпустила из меня всю кровь и сплясала на бездыханном теле? – Ив передернул плечами. – Я умею ценить жизнь и желаю наслаждаться ею как можно дольше. Развлекайся, душа моя, я умею ждать. Да и собственные заботы отвлекают недурно.

– Вот именно, – назидательно ответила я. – Когда есть дело, на скуку времени не остается.

И вот настал день вернувшихся забот. Я встретила его очередной счастливой улыбкой и поспешила покинуть уютное теплое ложе. Ив, как обычно, проснулся раньше и уже должен был приступить к своим делам, ну и я медлить не стала. Тальма, ждавшая моего пробуждения, услышав призыв колокольчика, распахнула двери. Она, будто маститый дирижер, управляла своим оркестром – горничными, глядевшими на мою камеристку с трепетом и обожанием.

– Коляска? – спросила я, спешно завтракая.