Гости и хозяин хутор Чагино встретились. Как и прежде чувствовалась тяжелая аура хозяина. Благодаря неведомой – не иначе колдовской – способности выпивать чужие силы, оставляя смертельную усталость. Как это удавалось Сыродю? Он не объяснял. Из него клещами слова не вытянешь – а уж не ругался он, вообще, ни с кем. Честно говоря, из-за нелюдимости, молчаливости, безучастности Сыродя считали недалеким. Привычка таращиться исподлобья придавала ему простецкость, если не примитивность. Все (т.е., все притязания внешнего мира) куда-то падало – словно в бездонный колодец, а оттуда НИЧЕГО не откликалось (ни адекватно, никак). И вот с таким невосприимчивым человеком надо разговаривать и договариваться. Выхода не было.

Может, нынешнюю ситуацию спасет вожак и мозговой центр группы ходоков В.И. Щапов, который не столь легковерен. И Сыродя к дуракам не относил по объективным причинам. Ведь с бывшим совхозом Сыродь пусть не преуспел, но вырулил – в отличие от ТыМЗ. Агрохозяйство – не кандидат на банкротство и закрытие. Это, значит, как сейчас? Значит, взял кредит весной – технику подлатать, купить семенной материал, удобрения, топливо, молодняк животных, оплатить текущие платежи, работникам крохи выдать на руки. Затем, с полученного урожая, выращенного скота, молочных продуктов и пр., долг вернул с процентами. Себе уже не осталось. Про развитие, прибыль речи не идет. Хозяйство живет в режиме жесточайшей экономии. Но ведь выживает! Ох, как сейчас Васыр взвился бы с обидой – дескать, на предприятие Сыродя холдинг не покушается! И Сыродь управляет своей собственностью по-капиталистически. Эксплуатирует бесправных гастарбайтеров. Со старыми работниками не нянькается. Зато Васыру приходилось с тылками!..

Работники Сыродю, естественно, нужны – особенно в сезон. А вот платить им… Уволенные кадры с ТыМЗ иллюзий не питают, но все равно пойдут наниматься к Сыродю – больше не к кому. Этот жук-кровопивец не расщедрится. Куда народу деваться? Не хочешь ты – других возьмет. Бесправные и бессловесные батраки – мигранты с южной границы. Они все похожи – смуглые, черноволосые, худощавые, плохо говорящие по-русски. Сыродь нанимает мигрантов пачками. Одевает их одинаково – в спецодежду с эмблемой – зелеными буквами АТ (Агрохозяйство Тылвинское). Синие комбинезоны и куртки. Кепки – под их надвинутыми козырьками одинаковые черные глаза. Для мигрантов в кирпичном особняке поставлены двухъярусные железные койки. За персоналом Сыродь жестко надзирал. Мигранты без дела не сидели и свободно не шлялись (а они и сами не хотели – нелегалам нарываться не стоило), не пили, не курили и никаким иным способом не безобразничали. Никому, кроме хозяина Сыродя, не служили. Бизнесмен Федя Цуков из Малыхани (ближайшей к хутору), пытался за бесценок нанять парочку мигрантов (двужильных, конечно), чтобы навесить на них обязанностей без разбора – железо таскать, разбирать, взвешивать и резать, и еще точку охранять. Но мигранты очень боялись Сыродя. Напрасно Федя возмущался: вы что, крепостные? рабы у Сыродя? Я больше вам заплачу (платить не собирался). Федя вынужден создать союз с уголовником Тулузой (с ним же делиться прибылями).

Резюмируя ситуацию с агрохозяйством Тылвинское. Сыродь проникнул в сельскохозяйственный бизнес, начавший набирать обороты в стране. И все тихой сапой – в бывшем совхозе митингов не устраивали, не мавкали и красный флаг на элеватор не вывешивали. Сыродь очутился провидцем. До присоединения Крыма, а также до санкций и политики импортозамещения оставалось недолго. Но предпосылки создания здешней латифундии уже налицо. Это было противное лицо Сыродя.

Сначала Сыродь-отец, затем Сыродь-сын. Гадали, появится ли у нынешнего хозяина наследник – Сыродь-внук, получается? Откуда же он появится? Нынешний Сыродь повторял судьбу отца – даже в более суровом варианте. Окопался на хуторе Чагино. Постарел, огрубел, опустился. Если раньше существовал мизерный шанс, что какая-нибудь бабенка позарится на хуторское сокровище, то сейчас шанс сравнялся с нулем. Так наследство может остаться без наследника. Но не эта проблема волновала пожаловавшую в Чагино разношерстную компанию.

При виде гостей Сыродь продолжал сидеть. Нет, не в кресле – на особенном деревянном стуле с прямой спинкой и подлокотниками. Без комфортной подушки или хотя бы тряпочки в качестве обивки – жестко для седалища. Стул предназначался гиганту – человек обыкновенного (и даже не низкого) роста, поместившись в нем, болтал бы ногами, не дотягиваясь до пола. А с великоростными конечностями Сыродя в самый раз. Его широкие ступни в простых носках и войлочных шлепках покоились на полу, худые колени слегка приподнимались – на расстояние от колен до подошв длины ножек стула не хватало. Вырядился Сыродь без претензий, по-рабочему – не только для гостей, но и всегда. Синие немнущиеся брюки с поперечной светоотражающей полоской. Немаркая серая футболка с зелеными буквами АТ (Агрохозяйство Тылвинское). Стандартная спецодежда. Правда Сыродь двухметрового роста, и брюки болтались выше его щиколоток. Ну, мужик как мужик.

Пора начинать переговоры. Щапов помялся, решая насчет формы обращения. Знакомство было не близкое, а за прошедшие годы, вообще, прервалось. Все же начал на «вы».

– Здравствуйте, господин Сыродь. Мы к вам…

Угрюмое лицо Сыродя не изменилось. Он не переполнился радостными чувствами, но гостей не выставил сразу за дверь. Кивнул, т.е. согласился принять. Начало положено. Уже хорошо.

– Нас четверо… э… пятеро… Мы решились, поскольку… э… нас вынуждают… – косноязычная фраза, а ведь Щапов, бывший партийный работник, умел говорить гладко.

– Понятно, – Сыродь усмехнулся одними губами. – Чегой-то вам понадобилось. А то бы вы мой дом стороной обошли, степью объехали… Не отнекивайтесь. Обошли бы. Я знаю.

– Мы предупредили заранее. Борис, ты звонил?

– В Чагино сеть не ловит. Вышек в степи не ставят. А для кого?! – оправдался Васыр без зазрения совести.

– Мы и без вышек… Ну, что? гости дорогие… Хоть и не ждал я никого… Редко, редко меня навещают. Отвык. Одичал… – из-под оплывших век стрельнул острый Сыродиевский взгляд и попал в вожака В.И. Щапова. – Здорово, секретарь. Давно не виделись. Слышал, тебя в должности понизили? Будто бы даже и совсем… Неблагодарные мерзавцы! людишки… Уже ты не первый? Сочувствую. Кто сейчас в Утылве на первых ролях?

– По новым законам мэр. Глава муниципального образования. С нами приехал. Видишь, делегация к тебе. Почет и уважение!

– Мэр? Это который? А! вспомнил. Утылвинский? Утырок!

– Я, – робея, представился Колесников. – Но я… впрочем… не я…

Сыродь не продемонстрировал интереса, и мэр с облегчением спрятался за спины товарищей. Хозяин вновь обратился к Щапову.

– Давненько судьба нас не сводила. С последнего заседания бюро горкома… Когда это было? Тогда же КПСС распустили… И где наш тылвинский горком? Там плотно сидели. Решали важные проблемы. Ты, секретарь, проводил руководящую линию партии.

– Неплохо решали. Руководящая линия была подчинена интересам трудящихся. На благо Утылвы.

– Зачем говоришь? Я теперь нигде и ни в чем не членствую. Откололся. Позабыт, позаброшен. Партбилет лежит, пылится в коробке…

– Не о партбилете речь. Всей Утылвы касается. Партбилет-то ты сдал, но мы все остались на местах…

– Место у меня – и у каждого – свое… Это где ж ты сидишь? Я слышал, на пенсии… Огородик развел, с женой чаи гоняешь, гостей привечаешь, заговоры составляешь…

– В Утылве! Я, мы все – и ты – здесь! Друзья или враги. Никуда нам не деться…

– Игнатич, кончай воду в ступе толочь! – вклинился Васыр. – Здесь взрослые люди. И все понимают…

– Кто там такой страшный и сердитый? Бармалей?.. Нет, всего лишь директор завода. Шишка на ровном месте. Скоро ни шишки, ни завода не будет – ни одного места… Еще кто с тобой? Притащил делегацию. Ну, мэр – молодой да ранний. Ученик твой? Ай-яй-яй! непочтительно поступил с учителем… Кто рядом с мэром сидит – не знаю его, но собственную тетку он тоже не уважал, не говоря уже о дедке… Насобирал на свои галоши рыбьих кишок, нанес грязи с Виждая на чистый пол. Бескультурье!

– Извините! – раскаяние прям пригвоздило Максима к лавке. – Я бы переобулся, но мои кроссовки на озере… – Мобутя пихнул племянника: молчи!

– И ты тут, дед из танка. Черт из коробочки. Соскучился по родине? по хутору? Явился за своим узлом? за рыбой? Разве не знаешь, что на родину не возвращаются на белом коне? на серебристом Хендае? На родину принято приходить в рубище. А ты как барин приехал! С мэром! Где твоя лагерная роба? С этим знаком – номером девятым?

– Я не был в лагере, – единственный Мобутя посмел огрызнуться.

– Почему же?

– Потому! – Васыр вспыхнул как сухой хворост – Ты, Сыродь, не корчи из себя идиота. Не к лицу тебе. В свое время хапнул пакет акций ТыМЗ. Двадцать пять процентов! Судьба Утылвы в твоих руках!

– Сильно сказано… А ты сколько хапнул, директор?

– В разы меньше тебя… Я не такой умный!

– Ну, ты себя лучше знаешь, не спорю… Что вам нужно? Говорите прямо.

– Говори – не говори… От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Очень нужно, чтобы ты нас поддержал. Выдал доверенность на свои акции. Чтобы мы смогли поговорить с холдингом, кое-что предъявить.

– Только и всего? Да легко! Тебе или Щапову доверенность оформлять?

– Какая разница? Мы едины.

– Хм… Когда мы едины, то непобедимы… То есть, будем побеждать холдинг – гидру капиталистическую… Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй… И железно оно – наше чудище… Что, сразимся как в том бою на Шайтанке? Мне нравится! И комиссар у нас готовый имеется – поведет за собой. За родину, за Утылву!.. Поведешь, Щапов?

– Без кровопролития. И без фанатизма. Без твоих ехидных шуточек. Не подозревал раньше в тебе юмора… Нам главное – завод отстоять.

– А потом? Ну, отстоите вы. Если отстоите… Шансы небольшие. У холдинга больше акций. Сложимся мы с тобой, Васыр – мои двадцать пять и твои шесть. Даже не половина.

– А ты, оказывается, прекрасно осведомлен, что в Утылве деется…

– Ну, что до меня доходит – не всегда доходит, если понимаешь меня… Вообще, я рад, что вы приехали. Честно. Вот сейчас понял и обрадовался… Сижу тут и размышляю. Всю зиму сиднем просидел. Работы мало, времени свободного навалом, это вредно. И раньше зимой в деревне на печи сидели… Вспоминаю много чего. Не твои доклады на бюро, Щапов. Сказки читаю на сон грядущий… И чем дольше я размышляю, тем больше разочаровываюсь.

– Ничем помочь не могу, тем более облегчить… – Щапов пожал плечами. – Сам-то ты кто, чтобы судить всех? Размышлять много – сейчас не приветствуется. Телевизор лучше смотри.

– Нет у меня телевизора.

– Компьютер есть, а телевизора нет? – Васыр кивнул на монитор на столе. – Потому дурные мысли лезут в голову… Тогда в интернет попробуй.

– Я сам себе интернет! Великолепно обхожусь…

– Своими силами обходишься? Свои голоса слышишь? В голове или как? Опомнись, Сыродь, это называется не свое мнение, а шизофрения. Увы…

– Спасибо. Успокоил.

– Успокаиваться нельзя, – опять Васыр долбит и даже злится, что Щапов его не поддерживает. – Ты либо к нам примыкаешь, либо к ним. К холдингу – к гидре железной. Третий путь – между двумя сторонами или двумя берегами – болтаться как то самое… Ни к тем, ни к этим не пристать.

– Могу! Мне до ваших разборок…

– Погоди, Сыродь, – взволновался Щапов, чувствуя, как почва уходит из-под ног; ему такая позиция виделась очень опасной. Этого-то он и боялся, даже думать не хотел. – Ты рассуди здраво. Пусть не из наших интересов – из своих. Ты же теряешь. Закрытый завод ничего не стоит, и акции завода тоже. Неработающее предприятие – это груда кирпичей, трубы, арматура, металлолом…

– Станки всякие, – подсказал Сыродь. – Распиленные или пока еще нет.

– И станки! Надо, чтобы они работали, прибыль приносили.

– Какие у нас тут прибыли? Откель? Ты же, Щапов, читал аналитическую записку ваших доморощенных экономистов. Вывод категоричный – хана заводу. Насмешил!

– Ты-то, пожалуй, смейся. Хозяйство у тебя крепкое. А нам плакать…

– Вот и проживу без вас. Без ваших кривошипных ножниц.

– Что, и убыток стерпишь?

– У меня с завода ни убытков, ни прибытков. Что есть – что нет…

– Выходит, Сыродь, что мы все для тебя – что есть, что нет? Опомнись! Ты совсем одичал на хуторе. Мозги атрофировались.