– Так это… Берите диван. Шкаф рассохся и развалился. Стулья не краше… Бабылидины документы взяла Дюша – у нее и спрашивайте. Но квартира официально на Машутку оформлена. По закону – по завещанию. Мы ничего плохого не делали. Самый простой ремонт – что смогли. Щели замазали, стекло в форточку вставили. Батареи Борис Сергеич заменил – не лично, прислал слесарей… Но жить в бабылидиной квартире все равно нельзя. Потому Дюша вам предлагает пожить у нее… Я ключ передаю.

Произнесся длинную речь, девушка словно выдохлась. Как только ключ (как раньше синий дивор) перешел из ее руки в руку Максима, она попробовала ретироваться, но Максим удержал.

– Леся, я пошутил. Ничего подобного не думал. Ваша, ваша квартира… Но я надеялся на Дюшу. Как с поминками-то быть? Она обещала…

– Все уже куплено и приготовлено. В двенадцать часов сядем. Кастрюлю компота сварили. Картошка с мясом. Суп с вермишелью. Бисквитов напекли. Продукты Дюша из Малыхани привезла. Сейчас за водкой поехала. Скоро она появится…

– Ну, раз так… В двенадцать часов? Хорошо… Леся, я еще хотел. Не сейчас, но потом надо поговорить. Меня попросили… И с родителям вашими я повидался бы… Ладно, потом…

Да, Максим. Потом. Все подождет. Сейчас начнутся приготовления, которыми станет командовать Дюша. Она распорядится как генерал, и все будет в лучшем виде. Люди усядутся за столы на свежем воздухе. Поедят, выпьют, потолкуют. И Елгоковых – как признанную бабылидину родню – допустят в общий коллектив. Юлия увидит аборигенов (и столкнется с их закидонами) в первый раз, но Елгоковскую императрицу мало что может смутить. Она всегда держится одинаково независимо и язвительно в любом обществе – хоть в кортубинской верхушке, хоть с бригадой строителей, нанятых для различных переделок в доме в Коммуздяках. Или вот теперь окажется с тылками – истинными совками – что даже проще и легче. Юлия не почувствует и малейшего дискомфорта. Не как Максим. Она найдет, какими словами перекинуться на поминках. Тем более Максим много и красочно рассказывал ей про тылвинский зоопарк с ворпанями и корыльбунами.

Например, Агния и Юлия – первая подруга, а вторая ненавистница в молодости бабы Лиды – найдут общий язык. Юлия старше, но они обе родились (страшно подумать!) до войны. Их чувства, мысли, правила – все из той ушедшей эпохи (когда у людей было много общего, и многое было общим). Уцелевшие совковые кариатиды – одна с палкой и другая с прооперированным коленом. Они знали. Наиболее ясный отчет отдавала себе Юлия. Тяжело под конец жизни думать, что все зряшно. Нет, конечно, не все, но Юлия никогда не довольствовалась половинчатостью. Или все – или ничего. Такая сказочная императрица из рода Елгоковых.

Ждать смирения напрасно.
Мы уперлись в пунктик – сказка.

Агния тоже упиралась из последних сил. Хотела напоследок вернуться к привычному порядку. Но вернуться нельзя. И горько, и больно, но жизнь подходит к концу. Баба Лида ушла прежде.

Завтра Максим подвезет двух старушек на кладбище. Агния прикроет белокурые кудри черным гипюровым шарфиком, Юлия и здесь продемонстрирует строптивость – ничего из траура не наденет. Агния возьмет с собой цветы – распустившиеся красные тюльпаны, Юлия отправится с пустыми руками. Сопровождаемые Максимом, они вместе пройдут мимо могил по земляным дорожкам под шелестящей листвой.

Кладбище стоит все там же – с северной стороны Утылвы, в ложбине, не доходя до брошенного поселка гравийного карьера. Место тихое, люди без особой надобности не ходят. Но сегодня многим понадобилось. А на другой день очень понадобится троим – мужчине и двум пожилым женщинам. Старозаветная атмосфера на кладбище – как и во времена, когда Утылва была селом. С тех пор случились революционные и иные катаклизмы, пронеслись бурные ветра. Но это где-то там, а здесь, в траве, вечный сон среди крестов, советских памятников из нержавейки с пятиконечными звездами, современных мраморных надгробий. Между могилами беспорядочно протоптаны тропки – идти только друг за другом. И бережно обходить бесхозные захоронения – будь то холмик или остатки ограды, камни. Новые захоронения делаются только на свободном месте – благо степь кругом без конца и края. Допускается потеснить лишь родственников, дабы члены одной семьи лежали вместе.

В начале кладбища, на пригорке всегда хоронили Щаповых. Такая у них имелась привилегия еще до революции, что уничтожила все привилегии. Прежней общей ограды не сохранилось. Камень с надписью «Ива… Семе…ч Щапов» стоит, хоть и под большим углом к земле. Имен других Щаповых не разобрать на упавших столбах. Сыновей Ивана Семеновича здесь нет – Савелий погиб на войне, Семен дожил до преклонных лет и похоронен в Кортубине. Ныне здравствующий потомок Владимир Игнатьевич Щапов сюда приходит – коммунист, но родительских дней не пропускает.

У Чиросвиев удобное, ровное место за тремя кривыми березами – в свою очередь, те березки младше фамильных надгробий. Ларион Чиросвий хоть и богачом был в Утылве, однако чугунного надгробия ему не поставили – простая, массивная плита с крестом, без эпитафий. У его брата Калины Егоровича православный кованый крест без украшений и практически утопленный холмик. Единственный сын Калины Андрон погиб на фронте в империалистическую (сколько войн в минувшем веке! и ни одна не пощадила Утылву). Рядом лежит внучка Калинка (Божана Чиросвий,193… год). Через тропинку супружеская могила: Фаина Андроновна и Антон Иванович Кулыйкины, даты смерти 195… годы. У супругов уже нет крестов – не полагается председателю тылвинского Совета. Всю жизни и после смерти они – Фаина и Антон – вместе. Единственной из Чиросвиев на этом веку в Утылве оказалась баба Лида – ее могила самая поздняя. Да, жизнь – это череда потерь. Ты думаешь, что живешь, а на самом деле приближаешься к смерти…

Так, напоминание лишь – из четверки хуторских парней на кладбище, помимо Антона Кулыйкина похоронен Александр Анютин.

Нынешний визит двух бабушек пройдет без потрясений (которых уже довольно). Светлое умиротворение везде – в природе, в людских сердцах. Не явится особых знаков, как то неподвижного солнечного диска странного густо-красного цвета, поднятой ветром пыльной завесы. Не придавит тишина – внезапная, гулкая, тревожная. Окружающая жизнь не замрет. По-прежнему будет доноситься уличный шум и из ближайших дворов лай собак, шелестеть весенняя зелень, хрустеть земля под ногами, а над головой трещать бессвязный птичий гомон. В горячем воздухе будут жужжать назойливые мухи, зудеть мелкая мошкара. Агния станет утираться под своим гипюровым шарфиком. И всех посетит долгожданное ощущение наполненности, окончательности и осмысленности мира.

А вот и цель визита – могила годичной давности. Капитального памятника пока нет. А непосредственно при захоронении сейчас всем ставят деревянный крест. И бабе Лиде тоже. Она бы не возразила – она никогда не возражала. И читатели, надеюсь, не возразят, что ее чувства (нет, не все) были подлинно христианскими. Баба Лида научилась прощать – она простила судьбе, людям, миру свою главную обиду – за отца – единственного человека, которого любила. Она простила, и Бог простит ей.

Максим сделает в памяти пометку: могила через год уже готова, можно устанавливать надгробие. И позаботиться об ограде. Родственники – Кулыйкины – приходили накануне, прибрались, вынесли мусор.

Наши бабушки – Юлия и Агния – подойдут к могиле и постоят.

– Лидушка, мы здесь – севшим голосом шепнет Агния, ее и без того морщинистое лицо соберется в кулачок. – Мы здесь, а ты… как же ты… Как мы без тебя…

– Ну-ка дай – Юлия легонько отодвинет спутницу. – Здравствуй… Значит, вот где ты теперь, дочь Гранита. Ужасно. Все, связанное с тем человеком… А теперь и поздно. Что самое ужасное… Виновата я… Прости, сделай милость… Хотя не изменится уже ничего… Прости, скоро и для меня настанет… – Юлия оборвет бессвязную речь, силясь передать нечто.

И сказочное Пятигорье ее поймет. Ответ выразится печально медленными красными лучами, прикоснется щекотно белым облачным пухом, засияет в прорехах листвы видящим синим взором. Юлия умна, она не просит пощады. Чем выше интеллект, и чем больше объемлет, тем ценней даже не уверенность (это роскошь!), а просто догадка, что окружению – людям, миру, Вселенной, в конце концов! – не абсолютно наплевать, не бестрепетно все равно, жив ты или умер. Не всем суждено догадаться.

… Пока бабушки ездили на кладбище, Тая покормила ребенка, одела его и вышла погулять. Она неспешно походила по двору, поразглядывала вдосталь барак без крыши и ветхие сарайки – словно сказочные развалины, хранящие свои сокровища. Утомившись, решила отдохнуть. Для того выбрала синий диван в тенечке. Удобно откинулась на спинку, малышку пристроила на колени. Так хорошо. На свежем воздухе женщина незаметно задремала – ее голова упала назад. Пробудилась от резкого возгласа.

– Таисья! Да ты никак дрыхнешь! Хороша мать. За ребенком не следишь. Выпадет сейчас, – Юлина привычная резкость в словах.

Печальный визит на кладбище завершен. На обратной дороге Максим подвез Агнию в пятиэтажку по соседству и затем заехал в бабылидин двор. Едва вылезши из машины, Юлия принялась наводить свои порядки.

Тая в испуге вскочила и испугалась еще больше, не почувствовав на себе тяжести ребенка. Маленькая Лида перелезла через мамины колени, ползком добралась до края дивана. Нет, она не упала бы – уперлась в крепкую боковину. Приподнявшись, тянулась к веткам, свисавшим ближе всего. В зеленых листьях шуршало что-то – живое, желтое, с крылышками. Размером с взрослую ладонь. Странная птица.

– Что это?

Инстинктивным движением – чтобы защитить – Тая схватила ребенка. Но малышка не думала пугаться. Напротив, птичка ее заинтересовала – тянулась к ней ручонками.

– Да и не птица вовсе… Птенец желторотый?.. Кожистый, без перьев и пуха… Летучая мышь? Не бывает таких… Максим, я боюсь!

Максим подошел и посмотрел. Даже сощурился. Невероятно. Не птица. Крохотный корыльбун желтого – ну, пока не потускневшего, грязного – цвета. Когда Максим распахнул глаза, его уже не было. Ребенок, издавая смешок, закидывал темноволосую головку – очевидно, в сторону, куда улетел корыльбун.

Утылва разучила бабылидиного племянника удивляться. Значит, корыльбун. Так тому и быть.

– Пойдем лучше в дом. Эвон солнце встало. На кладбище уже жарить начало…

– Юлия, вам тоже не помешает прилечь и отдохнуть. Часа два вы отсутствовали. Не надо бодриться, – Тая быстро засобиралась.

– Мы на машине были. Так я не обезножила…

Юлия ни в чем не терпела опеки. Но в дом пошла – все же чувствовала утомление. Опиралась на палку, дышала с резким хрипом. Она, Тая с ребенком и Максим образовали процессию. Почти доковыляв до подъездной двери – осталось протянуть руку и взяться за скобу – Юлия вдруг запнулась – чуть не упала.

– Ёшкин кот!.. – наклонила голову с седым хохолком, разглядывая, куда неудачно ступила. Снизу заверещали с жалобным надрывом. Маленькое рыжее тельце отпрянуло от Юлиной палки. Котенок?

– Нет. Не котенок и не щенок – определил Максим. – Уши острые, заячьи… Но не заяц это… Ворпаненок? Маленький ворпань?

– Развели непонятную живность, – проворчала Юлия. – Не зайцы и не кролики, не коты… Не пойми что…

Хлопнула подъездная дверь. Двор опустел.

Наступила передышка. Очередь, наконец-то, дошла до последнего действующего лица нашей истории – может, это и не скромно, но автор тоже участвовал: переживал, временами впадал в оторопь, лил слезы и хохотал до слез, воодушевлялся, лез со своими толкованиями, когда никто не просил и т.д. Автор – это я. Очень приятно познакомиться. И не надо меня по носу задевать, как практикуется в Утылве. Автор тоже человек.

Дальше речь от первого лица. Автора.