Это не имеет смысла. Хотя я и бываю на тех же вечеринках и мероприятиях, что и он, у Эроса нет причин думать обо мне. Да и я не думаю о нем. Возможно, Эрос великолепен даже по меркам Олимпа, настолько безупречен, что его портрет красовался бы на каждом рекламном щите, если бы он захотел, но он опасен.

Я вытираю руки и снова сажусь напротив него. Теперь происходящее кажется более интимным. Я прогоняю эту мысль и начинаю накладывать повязки. Я не удивилась бы, если бы он оттолкнул мои руки и сделал все сам, но он сидит неподвижно, едва дыша, пока я осторожно накладываю повязку за повязкой. Я насчитываю около дюжины порезов, но большинство из них неглубокие и уже перестали кровоточить.

– У тебя неплохо получается. – Его низкий голос звучит резко. Не могу понять, критикует ли он меня или просто комментирует.

Решаю не искать скрытый смысл в его словах.

– Я выросла на ферме. – Вроде того. По сути, это была ферма, но не такая, какую представляют обычно люди, когда думают о фермерской жизни. Там не было милого домика с выцветшим красным амбаром. Возможно, мама и приобрела большое состояние за счет трех браков, но и начинала она не с нуля. У нее имелась промышленная ферма, и обстановка там была соответствующая.

Эрос кривит губы, в его взгляде мелькает блеск.

– И часто на фермах получают колотые раны?

– Значит, ты признаешь, что тебя пырнули ножом.

Теперь он открыто улыбается, хотя на его лице все еще читается боль.

– Я не собираюсь ничего признавать.

– Конечно нет. – Я понимаю, что стою слишком близко к нему, и, резко отодвинувшись, снова иду к раковине вымыть руки. – Но отвечая на твой вопрос: когда кругом полно всевозможной техники, не говоря уже о животных, которые любят выражать свое недовольство глупыми людьми, случаются травмы. – Особенно, когда у тебя есть сестры, которые обожают приключения. Но Эросу я об этом не собираюсь рассказывать. Этот разговор уже стал слишком личным и странным. – Мне надо возвращаться.

– Психея. – Он ждет, пока я повернусь к нему. На миг он становится совсем не похожим на хищника, которого я старательно избегала. Он просто парень, уставший и страдающий от боли. Эрос прикасается к повязке на груди. – Зачем помогать ручному монстру Афродиты?

– Даже монстрам порой нужна помощь, Эрос. – Мне стоит на этом закончить, но его вопрос прозвучал неожиданно искренне, и я не могу противиться желанию его утешить. Совсем немного. – К тому же ты не монстр. Не вижу ни чешуи, ни клыков.

– Монстры принимают разные формы, Психея. Живя в Олимпе, ты должна об этом знать. – Он начинает застегивать рубашку, но руки у него так дрожат, что ничего не получается. Я подхожу ближе, не успев подумать, почему это может быть ужасной идеей.

– Давай я. – Наклоняюсь и осторожно застегиваю пуговицы. Мои пальцы несколько раз касаются его обнаженной груди, и я слышу, как он шумно выдыхает при этом. Боль. Все дело в ней. А не в моих прикосновениях. Задержав дыхание, застегиваю последнюю пуговицу и отхожу.

– Вот и все.

Он встает. Я наблюдаю, но, похоже, теперь Эрос тверже стоит на ногах. Он надевает пиджак и застегивает его, скрывая пятна крови.

– Спасибо.

– Не благодари меня. Любой сделал бы то же самое.

– Нет. – Он мотает головой. – Вовсе нет. – И не дает мне возможности ответить. – Идем. Поднимайся без меня, мне нужно найти сменную рубашку. – Он колеблется. – Если увидят, что мы возвращаемся вместе, для нас это добром не кончится.

Это правда. Сплетники Олимпа начнут болтать, и Афродита с Деметрой придут в ярость. Меньше всего мне хочется, чтобы нас с Эросом что-то связывало.

– Конечно.

Когда мы выходим в коридор, Эрос опускает ладонь мне на поясницу. От этого прикосновения я вздрагиваю. Я оступаюсь, но он подхватывает меня под локоть, не давая упасть.

– Все в порядке?

– Да, – говорю, не глядя на него. Не могу на него смотреть. Мне и так сложно игнорировать то чувство, которое вспыхнуло между нами, пока я обрабатывала его раны. И меня пугает риск, когда он стоит так близко, опустив одну руку мне на поясницу, а другой придерживая за локоть. Мне совершенно не стоит…

Я поднимаю голову, а Эрос опускает взгляд – и боги… Это ошибка. В любую минуту я отстранюсь, и окажется, что этого странного эпизода не было вовсе. В… любую… минуту…

Яркая вспышка обжигает глаза. Я отскакиваю от Эроса и часто моргаю. О нет. О нет, нет, нет, нет. Не может быть.

Но все так и есть. Мое зрение медленно проясняется, и надежда, что поблизости лопнула лампочка, развеивается как дым. Невысокий мужчина с ярко-рыжими волосами и камерой в руках стоит в паре метров от нас и широко нам улыбается.

– Видел, как вы вместе зашли в лифт. Психея, не желаете прокомментировать, почему сбегаете с вечеринки Зевса, чтобы уединиться с Эросом Амброзией?

Эрос делает угрожающий шаг в сторону фотографа, но я хватаю парня за руку и выдавливаю улыбку.

– Просто дружеская беседа.

Мужчина не обращает внимания на мои слова.

– Поэтому у Эроса неправильно застегнута рубашка? А на снимке вы выглядите так, будто вот-вот поцелуетесь? – Не успеваю придумать новую ложь, как он уходит.

– Нас сделали, – выдыхаю я.

Эрос произносит живописное ругательство.

– В общем, так и есть.

Я знаю, как все происходит. Не успеет закончиться ночь, как наши с Эросом снимки окажутся на сайтах сплетен, а люди начнут строить теории о запретном романе. Представляю заголовки газет.

«Обреченные любовники! Что подумают Деметра и Афродита о тайных отношениях своих детей?»

Мать не просто придет в ярость. Она меня убьет.

Глава 3
Эрос

Две недели спустя

– Принеси мне ее сердце.

– Раны зажили прекрасно. Спасибо, что спросила. – Я не отрываю взгляда от телефона, а мать расхаживает из одного конца комнаты в другой, шурша юбкой.

Как всегда, королева драмы.

Телефон не помогает отвлечься, как бы я этого ни хотел. За две недели, прошедшие с вечеринки, домыслы и сплетни обо мне и Психее Димитриу не утихли. Напротив, наш отказ дать комментарии только подлил масла в огонь. В Олимпе больше всего любят скандальные истории, а интрижка между детьми враждующих семей – исключительно скандальная история. Правда не имеет значения, если можно рассказать захватывающую ложь.

Не говоря уже о том, что фотограф сделал блестящий снимок.

На фото мы стоим близко, почти обнимая друг друга, и Психея смотрит на меня вопросительно. А я? Выражение моего лица можно описать одним словом – жаждущее. Я бы не пошел на такой риск и не стал целовать Психею, стоя посреди коридора, но никто, взглянув на нашу фотографию, в это не поверит.

– Прекрати играть с телефоном и посмотри на меня. – Мама разворачивается на высоких каблуках и сердито на меня смотрит.

Ей пятьдесят, и, хотя она сдерет с меня шкуру, если я посмею произнести это вслух, ни морщины, ни седые волосы не выдают ее возраст. Она потратила целое состояние, чтобы сохранить гладкость кожи и льдисто-белый цвет волос. И я не говорю о бесчисленных часах занятий с личным тренером, чтобы стать обладательницей тела, за которое убили бы и двадцатилетние. И все ради своего титула – Афродиты. Если тебе выпадает роль сводницы Олимпа, той, которая торгует любовью, нужно отвечать определенным ожиданиям.

– Эрос, убери проклятый телефон и послушай меня.

– Слушаю. – Скучающий тон выдает, что мое терпение иссякает, этот разговор меня утомил. За последние две недели мы множество раз обсуждали это. – Я уже рассказал тебе, что было на самом деле.

– Всем плевать, что было на самом деле. – Она почти кричит, ее сдержанный приглушенный голос становится резким и высоким. – Твое имя втоптали в грязь, связав тебя с дочерью этой выскочки.

Я не напоминаю ей, что она имеет не больше прав на титул Афродиты, чем Деметра на свой. Только власть Зевса, Аида и Посейдона передается от родителей к детям. Остальные Тринадцать назначаются как путем выборов, так и тайно. Мать не может смириться, что ее назначила преемницей прежняя Афродита, тогда как Деметру избрали на общегородских выборах.

Деметру выбрали люди, и она не дает моей матери об этом забыть.

– Скоро все переключатся на какой-нибудь новый скандал. Просто наберись терпения.

– Не тебе указывать мне, что делать. Это я отдаю приказы, а ты их выполняешь. – Она стоит передо мной, не сводя с меня сердитого взгляда. – Ты заварил эту кашу. Если бы ты выполнил последнее задание правильно, тебя бы не застали с этой девчонкой.

– Мама.

Не знаю, зачем спорю. Когда мать впадает в ярость, ее невозможно успокоить. Поэтому люди так осторожны с ней. Даже мне приходится быть осторожным. Пускай она преподносит общественности наши отношения как отношения между любящей матерью и верным сыном, но правда далеко не так привлекательна. Я – оружие Афродиты. Она говорит мне, куда отправиться и какую месть вершить, а я выполняю ее приказ, как долбаный игрушечный солдатик. Мое мнение никогда не спрашивается. Я говорил ей, что нужно решать проблему с Полифонтой постепенно, а не торопить события, как в ночь той вечеринки, но Афродита настояла на своем.

Она не умеет ждать.

– Ее сердце, Эрос. Не вынуждай меня повторять.

Я с трудом подавляю раздражение.

– Тебе стоит уточнить, мама. Ты хочешь ее сердце в буквальном смысле? Уже выбрала для него серебряную шкатулку? Поставишь ее на каминную полку рядом с моей выпускной фотографией?

Она издает звук, напоминающий шипение.

– Какой же ты мелкий засранец. – Вот и Афродита, которую она не показывает больше никому в Олимпе. Только я обладаю сомнительной привилегией наблюдать, какое моя мать на самом деле чудовище.

Хотя мне ли судить.

Не вижу ни чешуи, ни клыков.

Я почти вздрагиваю, вспомнив мягкий голос Психеи. Думал, что она умнее. Надо быть дурой, чтобы десять лет вращаться в одних кругах со мной и не считать меня монстром.

Я демонстративно выключаю телефон и сосредотачиваю на матери все свое внимание.

– Ты определилась с планом действий, так что можешь не скромничать.

Любой другой вздрогнул бы от спокойного тона моего голоса, в котором сквозила жестокая угроза. Но Афродита лишь рассмеялась.

– Эрос, милый, ты невыносим. После истории, которую Деметра провернула прошлой осенью со своей дочерью и Аидом, она в самом деле думает, что может меня обойти и сделать Психею следующей Герой. Только через мой труп. Вернее, через ее труп.

У меня в груди что-то обрывается, но я не обращаю внимания.

– Если ты так зла на Деметру, сделай что-нибудь с ней, а не с ее дочерью.

– Сам знаешь. – Она взмахивает рукой. – И матери, и дочери нужно преподать урок. Деметра демонстрирует власть, возомнив себя кем-то большим, чем несчастная фермерша. Это немного собьет с нее спесь.

Только моя мать могла решить, что смерть ребенка заставит кого-то быть тише.

Но она пойдет на все, чтобы сохранить власть. Афродита отвечает за многое, но ее самая востребованная работа – организация браков среди богачей и верхушки Олимпа. Среди Тринадцати и их семей, а также тех, кто обладает достаточной властью и влиянием, но никогда не попадет на вечеринку в башне Додоны.

Неудивительно, что мать не находит себе места, считая, что Деметра вторгается на ее территорию. Мама устроила все три брака для предыдущего Зевса – этот ублюдок убивал жен, что вполне устраивало мою мать, ведь она любит свадьбы и ненавидит все, что за ними следует. Подобрать новую Геру для нового Зевса – ее главная задача, и, похоже, Деметра хочет поставить Психею на место Геры, не посоветовавшись с Афродитой.

Я пытаюсь это представить, но мой разум противится такой мысли. Вспоминаю, как Психея хмурила брови, пока перевязывала меня. Девушку, которая оказалась настолько глупа, чтобы проявить доброту к сыну врага, заживо сожрут, когда она станет Герой.

Я прокашливаюсь.

– Как дела у Зевса? Неужели ему не нравится ни одна из одобренных тобой кандидаток?