Композиция на холсте выглядела обманчиво-простой, всё было вроде бы стандартно. Волнующееся море, шторм, облака, солнечные промоины, через которые врывается в пространство изображения свет, рисующий на воде яркие блики, и – входящий с левой стороны картины в поле зрения корабль, точнее – яхта, на которой находятся какие-то люди. Это было то, что зритель, впервые увидевший работу, различал с самого начала, а вот дальше… дальше, чем больше человек смотрел на картину, тем больше деталей он начинал замечать. Яхта при ближайшем рассмотрении оказывалась отнюдь не современной обычной яхтой, нет, это был какой-то фантастический корабль, ни на что не похожий. Потом обнаруживалось, что ракурс изображения тоже необычен – больше всего он походил на картинку, которую могла бы видеть взлетающая птица, но никак не человеческий глаз. Дальше в прозрачной воде становились видимы очертания какого-то то ли животного, то ли чудовища, огромного, тоже ни на что не похожего, поднимающегося к яхте сквозь толщу воды – и люди на судне, оказывается, знали о его присутствии, потому что черноволосая девушка, держась за ванту, указывала куда-то вниз, вторая девушка стояла, ухватившись за леер, и тоже смотрела в воду, двое мужчин готовились стрелять из оружия, слегка напоминающего автоматы, а из кабины яхты спешил к ним еще один мужчина с оружием явно посерьезнее – таким образом победа чудовища находилась под большим вопросом. Реалистичность и динамика картины поражали. Роман, готовясь к этой работе, пересмотрел сотни, если не тысячи работ маринистов; обошел все доступные выставки в Москве, съездил к морю сам, и провел там почти месяц, перечитал уйму литературы о парусных судах, пересмотрел кучу видео. Два с половиной года назад ситуация с прыгающим давлением у него была получше, да и сил было побольше. И он – искал. Искал все возможные совпадения в реальности с тем, что видел у себя в голове. Искал, и сверялся. Потому что каждая капля воды, каждый луч света, каждое движение – всё было важно и значимо. Ракурс он «ловил» три месяца, изводя в процессе кучу блокнотов, карандашей, картонов, и акрила; десятки набросков летели в помойку, десятки картонок были сгоряча переломаны, и десятки карандашей сточены в ноль. Добившись нужно ракурса, он приступил к разметке холста – на это ушло ещё три месяца.

– Айвазовский? – повторил Роман вопрос Яра, который, конечно, когда речь пошла о маринистах, в первую очередь вспомнил Айвазовского. – Нет. Конечно, нет. Айвазовский в подобных работах всегда видит картину с борта корабля, на котором мысленно находится сам, а здесь – кое-что другое. Моя точка выше, словно что-то взлетает, и на взлете, метрах в пятнадцати-двадцати, фиксирует эту картину. Поэтому искажения и углы перспективы будут не такими, какими они являются у Айвазовского.

– Что-то взлетает? Вертолет? – предположил тогда Яр.

– Нет, – Роман усмехнулся. – Я не знаю, что это. Может быть, что-то механическое, может, птица, хотя, наверное, птица должна это всё видеть не так. Потому что зрение птицы, как ты понимаешь, устроено иначе, и если бы картину видела птица, у неё было бы иное построение.

– А что мы делаем? – Яр рассматривал холст, но разговор этот происходил в самом начале работы, поэтому о деталях пока что предстояло только догадываться.

– Вы с Яном готовитесь стрелять, Аглая показывает, куда, Ада пытается понять, что именно к нам приближается, а я бегу на помощь, – объяснил Роман. – Думаю, мы победим. У нас для этого есть все шансы.

– С названием ты уже определился?

– Я думал, ты мне поможешь, – пожал плечами Роман. – Ты же журналист…

– Ром, логика у тебя порой на грани фантастики, – вздохнул тогда в ответ Яр. – Это же твоя картина. Ты её автор. Не я. Ладно, на счет названия подумаем потом. Ты ведь только начал, времени ещё полно. Кстати, а где это происходит? Это ведь не Земля, верно?

– Верно, – кивнул Роман. – Возможно, это Луна.

Главным секретом нетленки было то, что на каждой картине всегда присутствовали – пятеро. По словам Романа, выходило, что их в Братстве идущих к Луне пятеро, а это значит, что картины обязаны повествовать о них пятерых, обязательно обо всех, и поэтому все сюжеты его работ всегда были обо всех, и со всеми. Самая первая нетленка называлась «Встреча», и написал её Роман через пять лет после гибели Аглаи. На этой картине, самой быстрой, даже стремительной нетленке, созданной всего за четыре месяца, была дорога – та самая дорога, ведущая к кладбищу, через холм и через поле, но дорога эта была летняя, июльская, под высоченным, выцветшим от жары небом, и на дороге этой находились пятеро – в первый раз. Причем четверых Роман написал к зрителю спиной, лицом к зрителю находилась лишь Аглая. Сюжет: дорога среди поля, где-то в отдалении валяется брошенный велосипед – видимо, его как раз бросила девушка, которая бежит, раскинув руки, к тем, кто стремится ей навстречу. Нет, не бежит, летит – а к ней точно так же летит черноволосый парень в потрепанной белой рубахе и парусиновых штанах, и следом за парнем к девушке бегут ещё трое: двое парней, и девушка с букетом полевых цветов. Но и парень в белой рубашке, и трое других – словно не в фокусе, чуть размыты, то ли от движения, то ли от того, что фокус направлен только на бегущую к парню в рубашке девушку с черными волосами; девушку, которая ехала через это бескрайнее поле на велосипеде, и, увидев четверых, идущих навстречу, соскочила с велосипеда, бросила его, и кинулась бегом, опрометью, раскинув руки – чтобы, добежав, обнять, прижать к себе, и не отпускать. Никогда.

– Не надо, чтобы это видела Аглашина мама, – только и сумела сказать Ада, когда Роман позволил ей увидеть полотно – тогда они начали снова общаться. – Она от горя умрёт.

– Тебя спросить забыли, – огрызнулся Роман. – Сам разберусь.

– Извини…

Дальше были и другие нетленки, некоторые – столь же пронзительные, как первая, некоторые – спокойнее, сдержаннее. Когда Роману исполнилось сорок, появилась первая работа, повествующая о Пятерых на Луне – но эту работу, с городом, парящим в облаках, Роман показал тогда только Яру, Ада же увидела её лишь через десять лет, много позже, чем Роман её написал.

***

Яр появился у Романа днём, когда нужный свет уже почти ушёл, и работа над полотном остановилась. Сейчас Роман собирал кисти, убирал палитру, мольберт он отодвинул к дальней стене, чтобы случайно не задеть.

– Завтра продолжу, прогноз хороший, – сообщил он Яру, когда тот переступил порог террасы. – Ох, боюсь я не успеть закончить. Вот зарядят дожди, и будем сидеть в темноте…

– Может, и не зарядят, – Яр поставил рюкзак на стул у стола, подошел к полотну, и принялся с интересом разглядывать его. – А что ты добавил?

– Ты не видишь разве? Свет, и вот этот участок моря, там вода… как бы объяснить… в общем, мне не нравится угол преломления, и прозрачность не та.

– Как по мне, так это всё более чем реалистично, – польстил Яр.

– Не в реализме дело, – отмахнулся Роман. – Реализм может работать любой технарь, если у него руки выросли из плеч. Блики, светотень, и прочая ерунда, которой можно обучить обезьяну. Нет, тут иное, друг, тут ощущение. Вот что ты чувствуешь, когда смотришь, скажи?

– Восторг, и одновременно, пожалуй, тревогу, – Яр задумался. – Движение, полет…

– Вот! – поднял палец Роман. – А должно быть предвкушение. И момент. За секунду до… до чего-то.

– Это всё тоже есть, – кивнул Яр.

– Но недостаточно, – покачал головой Роман. – Потому что если бы это всё было, то ты бы об этом сказал. А ты не сказал.

– Ну вот, я теперь ещё и виноват, – вздохнул Яр.

– Не виноват, не передергивай. Надо доработать так, чтобы это само возникало в голове, понимаешь? – Роман убрал в специальный короб вторую резервную палитру, и выпрямился. – А где эта шатается? – вдруг спохватился он.

– Опять туда пошла, где ей быть, – безнадежно махнул рукой Яр. – Я больше гоняться за ней не хочу, надоело. Сколько можно?

– Ну и чёрт с ней, – кивнул Роман. – Свою голову вместо дурной чужой не приставишь.

– Сказала, что близко подходить не будет, и в канаву не полезет, – Яр тяжело вздохнул. – Будет вроде как гулять. Пусть гуляет.

– Главное, чтобы не догулялась, – Роман отвернулся. – Давай чаю попьем, и пойдем всё-таки отлавливать эту идиотку. Пустые руки – игрушка дьявола, приставим к делу. Пусть обед готовит.

– Хорошая идея, – одобрил Яр. – Только картошку с морковкой я сам почищу, поучаствую. Она ведь тоже… нет, я всё понимаю, но мне её всё-таки жалко.

– Тебе её жалко, потому что ты её когда-то любил, уж не знаю, за что. А она любила Яна. Вот и вся твоя жалость, более чем просто объясняется, – заметил Роман.

– Она и сейчас его любит, – Яр вздохнул. – А я сам… не знаю. Так и не понял, наверное. Глупый я, выходит дело. Вроде не дурак, но всё равно глупый.

– Наивный, – поправил Роман. – Так, чего у нас там про чай?

***

С чаем заморачиваться не стали, заварили пакетики – чай оказался неплох, с бергамотом, один из подарков заказчика – быстро выпили, и засобирались. Ловить Аду предполагалось на пересечении Яблочной, Кленовой, и Еловой улиц, причем Роман выступал в качестве охотника (с собой он взял неизменную складную табуреточку), а Яр – в качестве загонщика. Ты её выгони на меня, а дальше ей не отвертеться, сообщил Роман, когда они вдвоем вышли на позицию. От тебя она потащится сюда, потому что больше некуда. А тут уже я, и куда ей деться?

Так и получилось. Увидев идущего по улице Яра, Ада подхватилась, и двинулась в сторону от него, потом свернула на Еловую, дошла до поворота – и наткнулась на Романа, который при её приближении встал, сложил табуреточку, и пошел ей навстречу.

– Ну что, добегалась? – спросил он сердито. – Всё, на сегодня довольно.

– Ром, ну вот зачем? – с упреком спросила Ада.

– Затем, что мы голодные, – сообщил Роман невозмутимо.

– А сами вы суп сварить не можете?

– Можем. Но получится хрючево, – констатировал Роман очевидное. – Ада, давай ты всё-таки умеришь пыл в своих посягательствах на кота, и вспомнишь, что у тебя есть рядом два человека, которым твоя помощь не помешала бы. У меня давление снова скачет, у Яра спина отваливает. И очень хочется супчика на обед. Ну сделай одолжение…

Ада тут же сдалась, тем более что Яр уже подошел к ним, и стоял сейчас рядом, сдержанно улыбаясь. Даже, пожалуй, заискивающе улыбаясь.

– Я там морковку почистил, – сообщил он. – И картошку. Адусь, правда, очень спина болит, а супа хочется. Ну порадуй нас, пожалуйста.

– Ладно, – Ада вздохнула. – Идёмте домой. Я там такое подслушала… дома расскажу.

***

– В общем, он стоит пятнадцать тысяч, – рассказывала Ада. – И Юрий действительно купил его спьяну, решил сыновей порадовать. Но! – она подняла палец вверх. – Скорее всего, они не станут его забирать в город. Хотят бросить на даче.

– И что с того? – поинтересовался Роман. – Это не первый раз, вообще-то.

– Да то, что можно будет его подобрать, и отдать кому-то, – ответила Ада. – Если он им всё равно не нужен.

– Не получится, – тут же сказал Яр. – Потому что бросят они его в сентябре. А уходим мы… Ром, когда мы уходим?

– Тридцать первого августа, – ответил Роман.

– Не совпадает, видишь? – Ян чуть виновато посмотрел на Аду. – Они ещё не уедут. И даже если уедут, мы всё равно не успеем его пристроить.

– Да и не факт, что кот к тому времени будет жив, – добавил Роман. – Ты же знаешь этих детей.

Ада ничего не ответила. Отвернулась, и принялась мешать суп в небольшой кастрюльке, стоявшей на плитке. Роман молча посмотрел на Яра, тот беспомощно развел руками. Мол, что делать-то? Врать? А смысл? Самообман в данном случае глупость несусветная, надо принимать, как данность, то, что есть – всё равно ведь будет оно так, как будет. Увы.

– Ада, если что-то изменится, мы воспользуемся ситуацией, – осторожно произнес Яр. – Но ты пойми, это же…

– Я всё понимаю, – глухо ответила Ада. – Всё. Не думай, я не настолько глупа, как вам того хочется. Просто больно очень. Мне его жалко.

– Всех тебе жалко, кому этого не требуется, – Роман рассердился. – Ты бы нас лучше пожалела. Или хотя бы себя.

– Я не могу себя, – ответила Ада, не поворачиваясь. – Я себя ненавижу, Ром, и ты об этом знаешь. Давайте сейчас не будем об этом, – попросила она. – Садитесь есть. Суп и правда вкусный получился.

***