– Что ты делаешь? – с любопытством спросила Берта, подсаживаясь к Эри. Та сидела за столом, и на тетрадном листе рисовала какие-то непонятные схемки, больше всего напоминающие то ли детские каракули, то ли почеркушки художника-абстракциониста. Какие-то кружочки, точки, пересекающиеся линии…

– Думаю, – отозвалась рассеянно Эри. – Пытаюсь кое-что для себя понять.

– И что именно? – Берте стало интересно.

– Понимаешь, еще давным-давно я для себя сделала одно открытие… если его можно так назвать… – Эри задумалась, подбирая слова. – Таких, как мы с тобой – много, понимаешь? Мы с ребятами говорили тогда про осколки голограммы. То есть нас получается в разы больше, чем их.

– Эээ… погоди, – Берта потерла переносицу. – Наблюдателей?

– Ну да, – кивнула Эри. – И не только. Его женщин – тоже. Таких, как Джессика. Такие, как мы, знают что-то о черных и рыжих. А те женщины, они видят прекрасного принца, если это можно так назвать. То есть у нас есть какие-то идеалы, что ли. Или предвидение. Предчувствие, что-то вроде того.

Эри, впрочем, как и всегда в подобных случаях, говорила немного неуверенно, словно пыталась нащупать, уловить какую-то не совсем сформировавшуюся, ускользающую мысль – но Берта отлично знала, что мысли такого рода у Эри отнюдь не праздны, и чаще всего эта мысль потом способна трансформироваться в модель, причем весьма серьёзную. Но для начала нужно, конечно, разобраться, что именно Эри почувствовала. Она именно что чувствует, и порой эти ощущения в достаточной степени трудно передать словами.

– Ты имеешь в виду, что подобное притягивает подобное? – осторожно спросила Берта.

– Не совсем, – покачала головой Эри. – Это было бы слишком просто, а тут получается сложнее. Вот смотри…

Она перевернула тетрадный лист, и нарисовала на нём три кружочка, в самом центре. Два рядом, один чуть в стороне.

– Это они, – объяснила Эри. – Архэ. Их трое, видишь?

Берта кивнула.

– А теперь смотри дальше…

Рядом с кружочком, расположенным в стороне, появился ещё один.

– Это она. Женщина. Спутница. Или, в некоторых случаях, Связующая Барда, – Эри улыбнулась. – Теперь дальше.

Рядом с двумя другими кружочками появилось ещё три.

– Это, допустим, ты, а это – мужики. Фэб и Кир, например. Или, как у нас, Рэд и Саб, – объяснила Эри. – Встречающие и Наблюдатель.

– Хорошо, поняла, – кивнула Берта. – И что из этого следует?

– Сейчас поймешь. Они трое – не рожденные. Воссозданные. Всегда. Правильно?

Берта снова кивнула.

– А вот мы – нет, – Эри подняла голову, и посмотрела на Берту задумчивым взглядом. – Мы всегда – рожденные. У нас были мама и папа, или, в случае рауф, были старшие отцы, определяющие, и мамы. Так?

– Ну… да. И?

– Ну и вот, – пожала плечами Эри. – Нас всегда больше, Бертик. И я стала, кажется, догадываться, почему. Смотри, что у меня пока что получается.

Чуть ниже Эри нарисовала один кружочек, разделив его полосочками на три части, а ниже нарисовала какую-то невнятную схему – то ли сиур, то ли подобие сиура. И принялась ставить внутри этой схемы множество точек, где-то гуще, где-то реже.

– Что это такое? – нахмурилась Берта.

– Сейчас объясню. Вот это место, – Эри обвела ручкой свои каракули, – кластер пространства, в который должны попасть каким-то образом они трое. Я не про конкретное что-то, я про вообще. И в этом кластере начинаем появляться… ну, мы, – она пожала плечами. – Множество нас. Кто-то сильнее, кто-то слабее, где-то нас больше, где-то нас меньше, но мы всегда, понимаешь, всегда появляемся там, где должны появиться они. Понимаешь?

Берта вдруг почувствовала, что у неё мороз пробежал по коже. Потому что Эри была права. Целиком и полностью права.

– Вот эти три пары, – Эри кивком указала на очередной дневник. – Мы не искали, но там, где были Фламма и Амрит, и Наблюдатель, и Связующая появились бы обязательно. Скорее всего, они там и были уже, просто не дожили до момента встречи. Потому что все погибли раньше, и Амрит, и оба брата, и… наверное, они тоже. Вторая пара – поехали искать что? А кого нашли? На болоте, чёрти где они находят… правильно. Связующую и Наблюдателя. В сильно искаженном виде, конечно, но ведь находят же! Здесь. Связующая и Наблюдатель уже присутствовали при появлении Романа и братьев, ведь так? Да, Связующая погибла, но Наблюдатель – жива. По сей день.

– А мужчины? – с интересом спросила Берта.

– Ну, их тут не могло быть, но если бы Яр и Ян вышли за пределы этого мира, они бы нашлись, – уверенно ответила Эри. Настолько уверенно, что Берте снова стало не по себе. – Думаю, что если их поискать, они найдутся. Если, конечно, они ещё живы. В этом кластере немало миров рауф, ты же знаешь.

Берта кивнула. Верно. Немало.

– Я вот еще что думаю. Ада не погибла из-за того, что погиб Ян, – Эри покачала головой. – Если бы он не погиб, она бы уже умерла. Просто потому что так надо. Или – или.

– Знаешь, это надо подумать, – Берта посмотрела на исчерканный листок. – Некое рациональное зерно в том, что ты говоришь, есть. Но, опять же, нам нужны дополнительные данные. Потому что выборка маловата, согласись. Пять групп. Это ни о чем.

– Согласна, – тут же кивнула Эри. – Слишком мало. Но давай правда про это подумаем. Не просто так же это всё…

– А вот это верно. Конечно, не просто так, – Берта улыбнулась. – И как это у тебя получается каждый раз?

– Что именно? – не поняла Эри.

– Нестандартно мыслить, – пояснила Берта.

– Не знаю, – Эри пожала плечами. – Давай дневники читать. А то я что-то увлеклась, а работа сама себя не сделает.

– Давай, – Берта придвинула к себе тетрадь. – Это у нас… ага… это от восемнадцати лет, и дальше. После смерти Яна.

– Да, да, – покивала Эри. – Она тут уже другая. Совсем другая. Потому что ребенком и подростком она после восемнадцати быть перестала.

***

«…ужасный скандал. Я ездила туда, как на работу, каждую неделю, и про это узнала мама. Господи, как она кричала! Стекла дрожали. Она была в бешенстве, и даже ударила меня пару раз, потому что решила, что я брала у неё деньги, чтобы купить ему поесть, а я ничего не брала, я покупала на те, что зарабатывала сама. Да и что я могла привезти? Хлеб, пряники, сигареты, чай. Правда, чай мне сказали больше не привозить, потому что чай, оказывается, нельзя, его или украдут, или сделают чифирь. Но мама решила, что я на её деньги таскаю Яру еду в дурдом. Я не смогла ничего доказать. И никогда не смогу, она мне не верит.

Буду ездить дальше. Мне уже есть восемнадцать лет, я совершеннолетняя, и могу решать такие вещи сама. Да, я боюсь, что она может выгнать меня из дома, но это значит лишь то, что мне надо быть осторожнее, и не попадаться больше. Я знаю, что меня сдала маме староста нашей группы, потому что я сбежала с практики, чтобы к нему поехать, значит, больше с практики не убегу, буду приезжать вечером.

Яр и раньше был худеньким, а теперь вообще похудел так, что на него смотреть страшно. Он почти ничего не ест, мало говорит, и отвечает невпопад. Врач объяснил, что это из-за лекарств, которые ему дают, и что, видимо, так до конца курса приема этих лекарств с ним будет, потому что других лекарств не существует. Яр со мной говорит, но только про одно. Про то, что у него отобрали Яна, и закопали, и что Яну там холодно. Он просил меня спасти брата, но я не смогу, конечно, выкопать урну, и привезти ему. Это невозможно. Во-первых, урну тут же отберут, и снова зароют. Во-вторых, меня или в тюрьму посадят, или туда же, где сейчас Яр. В-третьих, я боюсь этой урны, или… нет, неправильно. Не боюсь. Мне больно внутри, когда… (зачеркнуто, неразборчиво) Я видела её на похоронах, мне этого хватило. Она чёрная, как ночное небо, и эта табличка… (зачеркнуто)

Мне приходится теперь прятать дневники от мамы. Она пыталась их выкинуть, случайно нашла во время уборки, и отнесла на помойку. Я доставала свои тетрадки из контейнера, вся перепачкалась, порвала кофту, и был ещё один скандал. Теперь прячу дневники в подушку своей тахты. Почему она меня ненавидит? Я же люблю её. Чем я заслужила такое отношение к себе? Хотя нет, заслужить-то я заслужила, но почему она каждый день и час старается напомнить мне об этом?..»

– Да, отношения у них не очень, – заметил Лин.

– Это ты преуменьшил размер проблемы, – покачала головой Эри. – У меня было нечто подобное. Я знаю, как это… когда вот так. Может быть, дальше станет понятнее, почему у них получилось вот такое, но догадки у меня есть.

– Отец, – тут же сказала Берта. – Женщина просто отыгралась на дочери, как мне кажется, за свои неудачи в личной жизни.

– Нет, не думаю, – Эти повернулась к ней. – Ада сама хороша, Бертик. Более чем хороша, уж поверь мне. Ты не заметила некоторые несоответствия? Ада врёт. Я такая же лгунья, ну, была, по крайней мере, и, поверь, в этом нет ничего хорошего. Ада – врёт, повторю. И на учёбе, и матери. А цель её вранья вовсе не благая. Это эгоизм чистой воды.

– Да ладно, – тут же возразил Скрипач.

– Вот и ладно, – ответила Эри. – Яру её присутствие не требуется. Он в больнице, ему и без того плохо. С учебой у Ады не очень, в этом я больше чем уверена. Денег в семье мало. А она делает что? Таскает в больницу пряники, которые бедный парень съесть просто не сумеет. Внешне её поступки выглядят вроде бы благородно. Жалостливая девушка пытается заботиться о попавшем в беду друге. На практике всё не так. И зря вы думаете, что она этого не понимает. Она понимает. Но продолжает делать то, что делает.

– Эк ты загнула, – покачал головой Скрипач. – Мать там тоже хороша. Выкидывать чужие записи – такое себе занятие, уж прости.

– А я и не говорила, что мать там ангел, – возразила Эри. – Мать та еще сволочь, но, рыжий, правда, они друг друга стоят. Давайте дальше почитаем, может быть, всё станет понятнее.

«…что говорит Роман про это. Рома к нему ездил, но поесть ничего не отвез, сказал, что купил мыло, и зубной порошок, вроде ему сказали, что это можно. Он поговорил с врачом. Говорит, диагноз сложный, основной вроде бы шизофрения, но как-то он сказал, что параноидная шизофрения, потому что там и депрессия, и паранойя, и что-то ещё, я не запомнила, что. Яр постоянно говорит, что Яну там холодно. И что его надо забрать оттуда, чтобы согреть. Он убежден, что против него и Яна есть какой-то заговор, поэтому Яна они спрятали под землю, а его, Яра, посадили сюда, чтобы он не мог помочь брату.

Чёрт, пишу про это всё, и у меня трясутся руки. Это ужасно. Он был такой веселый, такой хороший, а сейчас он как тень, как призрак, с потухшими глазами, худой, запущенный. Единственное, что он делает не по приказу – это моется. И он, и Ян всегда были очень чистоплотными, и вот эта самая чистоплотность то единственное, что в нём осталось от прежнего веселого здорового Яра.

Я поговорила с его приемной мамой. Она стала какая-то отчужденная, и дала мне понять, чтобы я не лезла не в своё дело. Мол, они сами разберутся. Они к нему приезжают, но нечасто, раз в пару недель. Им врач сказал, что чаще не надо. А мне он сказал, чтобы я пока вообще не приезжала, потому что в моём присутствии нет необходимости. Но как же я не приеду, разве я могу его бросить? Мне его жалко. Надо подумать, что делать. Или попробовать посоветоваться с Аглаей. Роман слишком строгий, слишком серьезный, а она добрая, и, может быть, она что-то придумает…»

– Что и требовалось доказать, – Эри обвела всех присутствующих взглядом. – Ей все говорят прямым текстом: не лезь, не езди, не нужно. Но нет! Она упорно продолжает пробовать что-то придумывать, вы заметили?

– Мы заметили, что ты пытаешься осудить её, а на самом деле ты осуждаешь себя, – Берта покачала головой. – С чего бы вдруг?

– С того, что это правильно, – Эри вздохнула. – С того, что в некоторых ситуациях следует выключать эмоции, и включать голову. И Ада этого делать не умеет. По сей день, как мне кажется.