Воды было на самом дне – чтобы только поверхность ванной нагрелась и ребенок не замерз. Лиза хотела порадовать младенца и добавить в воду пены. Пена в бутылке кончилась, но Лиза знала, что в кладовке есть еще одна. Она оставила малыша в ванной, пока набиралась вода и пошла в кладовку.

Это ведь всего минута…

За минуту воды в ванной может прибавиться больше, чем двенадцатилетняя Лиза могла предположить.

Она не слышала, как захлебывался ребенок.

Но услышала, как посыпались на пол продукты из сумки мачехи, которая, едва войдя в квартиру, все поняла и бросилась в ванную.

Следующее, что помнила Лиза, это звонкая, обжигающая пощечина.

«Ты упустила свой шанс», – только и сказал отец, отвозя ее обратно в детский дом. Он сказал это, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Не обернувшись.

Лиза знала, что видит отца в последний раз.

В ту же ночь она сожгла в ванной детского дома единственную оставшуюся после него игрушку, из-за которой когда-то подралась с мальчишкой. Ее, конечно, сильно наказали. Но это было неважно.

– Снова детский дом. Теперь уже навсегда. Как и ненависть в твоей душе. Потом были наркотики, грабежи. И вот теперь – убийство. Я знаю о тебе все, – чеканя каждое слово, проговорил Сизиф.

Лиза, не отводя взгляд, смотрела на экраны, показывавшие детский дом.

Ночь. Она лежала на одной из коек в спальне для девочек. И очень тихо, так, чтобы никто не услышал, плакала в подушку. Подушка уже почти душила ее. Зато никто ничего не слышал. Даже она сама.

Сизиф выключил экраны. Они снова стали просто белоснежными стенами.

Придя в себя, Лиза резко обернулась к нему и вскочила на ноги, приняв угрожающую позу:

– Не пудри мне мозг, скотина! Я поняла! Это какой-то долбанный эксперимент в психушке. Я знаю про такие! Имей в виду, выродок, меня есть кому защитить.

Лиза начала оглядываться и громко звать:

– Штырь! Штырь!

– Да неужели? – усмехнулся Сизиф.

Он набрал что-то на планшете. На экране появилась квартира Штыря. Сам Штырь с перебинтованными синюшными ребрами занимался сексом с рыжей девицей.

– И если уж мы заговорили о психушке, – продолжил Сизиф, – то сегодня ты из нее, скорее, вышла.

Он поставил монотонно двигавшегося Штыря на паузу.

Лиза обернулась на Сизифа. В ее глазах были боль и непонимание. Кажется, она устала гадать, что же все-таки происходит.

– Ты умерла, Лиза.

Она усмехнулась.

Потом еще раз.

И еще.

Смешок перешел в истерический хохот.

– Хорошо, что ты принимаешь это известие с таким оптимизмом, – заметил Сизиф.

Продолжая хохотать, Лиза снова показала ему средний палец.

Сизиф опустил голову к айпаду, чтобы скрыть улыбку. Обычно к этому моменту с большинства кандидатов уже слетала спесь.

Картинка на экранах изменилась: аптека, мертвый сторож в луже крови, раскиданные таблетки на светлом кафеле. Лиза с пистолетом. Она направляет его на полицейского.

Мгновение.

Пуля летит в нее.

Мгновение.

Пуля пробивает ей лоб.

Лиза – та, что на экране, – падает на пол, возле сторожа.

Две красные лужи сливаются в одну.

Бледнеющее, безжизненное лицо Лизы на экране крупным планом.

Та Лиза, что стояла в комнате, одетая в бесформенную серую робу, оказалась прямо перед своим огромным лицом. Она видела, как кровь вытекает из раны во лбу.

Лиза в серой робе вздрогнула.

Сизиф знал – ее наконец-то пробрало.

Он догадывался, что происходит в ее голове.

Вот она вспомнила, как старик-сторож падает на пол, как опускается ее рука, сжимающая слишком тяжелый пистолет…

Как убегает Штырь.

А теперь пуля, летящая в нее. Маленькая точка, приближающаяся и такая неминуемая. Горячая и тяжелая.

Сизиф внимательно следил за Лизой.

Сейчас многое зависело от нее.

Очень многое.

Лиза до боли зажмурилась. Подняла дрожащую руку и дотронулась до лба. Потом поднесла руку к глазам и медленно открыла их – пальцы были в густой, темной крови. Теплой крови.

Неожиданно Лиза издала почти звериный крик. Она бросилась к тому месту в экранах, где, как она помнила, была дверь, через которую сюда зашел ее мучитель. Но дверь исчезла. Остался только экран.

– Выпустите меня! Выпустите!

Лиза принялась колотить в стены – на экране оставались кровавые отпечатки рук.

Сизиф не двигался. Он сидел на своем не весть откуда взявшемся стуле и спокойно ждал, когда закончится эта истерика. Он знал: рано или поздно Лиза устанет биться о стену, силы ее покинут, и она будет готова слушать.

Лиза бросилась к другой стене. И заколотила в нее. Там тоже не было двери. Рванулась к третьей, но замерла и отшатнулась – прямо перед ней оказалось лицо убитого охранника. Начала пятиться назад, пока не уперлась спиной в четвертую стену. Тогда она просто сползла по ней вниз, как тряпичная кукла.

– Я умираю, – тихо прошептала Лиза.

Сизиф поднял бровь.

– Мда, туговато до тебя доходит, – он выдержал паузу. – Говорю же, ты уже умерла.

Он снова оттянул давящий воротничок и отложил планшет.

– Да, и крови никакой нет – это память подсознания.

Дрожащей рукой Лиза снова прикоснулась ко лбу – кровь больше не пачкала пальцы. Ее правда не было. Кровавые следы на стенах тоже исчезли.

Лиза пыталась что-то сказать, но губы не слушались. Да и что тут скажешь? Понять бы, уместить в черепной коробке.

Лизу трясло.

Сизиф это заметил, но никак не отреагировал. Пусть лучше потрясет сейчас.

– Что за чертов шлем на меня надевали? – наконец, хрипло спросила Лиза.

– Обычная практика: проработка прошлой жизни.

– Чего? Зачем?

– Чтобы души осознали упущенные возможности, страхи, свои поступки и их негативные последствия. Только тогда их отправляют дальше. Некоторые делают это добровольно, на других приходится надевать шлем и все такое. Но сути это не меняет.

Лиза собралась с силами и встала. Сизиф отлично понимал, что она все еще борется, и потому не хочет сидеть, вжавшись в угол, как напуганная мышь. Будет держать марку до конца. Он очень не хотел этого, но Лиза есть Лиза.

– Дальше – куда? – спросила она тихим голосом.

– Сядь, – скомандовал Сизиф и указал в угол возле Лизы.

Она послушно обернулась – в углу стоял стул.

Лиза уже ничего не спрашивала и ничему не удивлялась.

Она подошла к стулу и на всякий случай потрогала его, проверив на реальность.

Твердый, прохладный, лакированный… самый обычный.

– Слушай внимательно. Я не люблю повторять, – начал Сизиф, вдохнув.

Он хорошо помнил, как нечто подобное впервые говорили и ему. Не хотел бы он испытать это еще раз.

– С каждой жизнью человек накапливает то, что мы тут называем очками, баллами… Ты ведь слышала о карме?

Нахмуренная Лиза только ошарашенно хлопала глазами. Она явно ничего не знала ни о какой карме. Сизиф закатил глаза. Разговор продлится дольше, чем он рассчитывал.

– Понятно. В общем, если карма совсем плоха, человеку дают принудительное и жесткое искупление в новой жизни.

Лиза зажала уши, подняв ноги на стул и уткнувшись лбом в колени.

– Штырь, сукин сын, что ж за дрянь ты мне подсунул?

Сизиф проигнорировал выходку Лизы. Он знал: она слушает. Еще как слушает.

– Обычно такие, как ты, исправлению сопротивляются, а потому тебе светят десятки перерождений, которым трудно позавидовать. Ну, знаешь, мучения, болезни, несправедливость.

Лиза не сдавалась, но говорила уже тише и медленнее: боялась пропустить слова Сизифа.

«Все еще пытается объяснить себе, что происходит. Глупая. Из того мирка, которым ограничено ее сознание сейчас, ей никогда не понять».

– Я обдолбалась… я просто сильно обдолбалась…

– Или…

Сизиф выдержал паузу. Затихла и Лиза. Нет, все-таки точно слушает.

– Или ты можешь стать одной из нас.

– Чего? – переспросила Лиза, забыв про вспотевшие ладони, которые должны были плотно закрывать уши.

Смахнув несуществующую пылинку с костюма, Сизиф как ни в чем не бывало продолжал. Он даже не смотрел на нее. Поскреб ногтем по стеклу планшета, будто стирая какую-то кляксу:

– Отработаешь свои кейсы за сотню-другую земных циклов, исправишь карму служением и сможешь выбрать, как закончить этот мировой Цикл.

Лиза с вызовом усмехнулась:

– Так ты типа гребаный ангел что ли? Чет-то не похож.

– Разве? А так?

Сизиф повернулся к ней профилем.

– Что за хрень ты несешь? – Лиза вскочила со стула и сжала кулаки. Она тяжело дышала. – Кто ты, на хрен, такой? Что за долбанные циклы и очки? И кто, мать твою, эти «вы»?

«Теряет терпение. Не лучший показатель для нашей гнилой работенки. С другой стороны, вечность – достаточно долгий срок, чтобы изменить характер».

Лиза приняла угрожающую позу. Будто вот-вот набросится на Сизифа. Кинула быстрый взгляд на стену; туда, где раньше была дверь, слегка прищурилась – вглядывается.

«Глупая, все еще думает, что у нее близорукость. Ну хоть какой-то приятный сюрприз тебя ожидает, девочка».

Сизиф посмотрел на Лизу в упор.

«Ну давай, кидайся».

– Не люблю эту часть разговора, – устало вздохнул он. – «Мы» – это те, кого люди обычно ненавидят. Кого зовут демонами, бесами, голосами в голове. Да, это грязная работа. Но и она в конечном счете нужна Ему. Так говорят.

– Ему?

Сизиф многозначительно ткнул указательным пальцев в потолок.

– Ему, – повторил он многозначительно. – А мы – просто стервятники. Что касается тебя, то ты лишишься тела, свободы воли и практически всего, что есть у человека.

Лиза вдруг затряслась, засмеялась истерическим смехом. Она как будто бы билась в припадке. И вдруг замолчала и уставилась на Сизифа. Темная прядка волос упала на лицо и прилипла к вспотевшему лбу. Взъерошенная, будто одичалая, в измятой серой робе, Лиза была похожа на сумасшедшую со стажем… или одержимую.

– Да пошел ты! Ты просто гребаный глюк! Я не верю ни в Бога, ни в черта! Знаю я таких, как ты: сидишь, тварюга, умничаешь, пудришь мне мозг. Да будь весь этот долбанный бред правдой хоть на секунду, знаешь, чтобы я тебе ответила?

– Горю желанием узнать, – ровным тоном ответил Сизиф.

– Что надо быть конченым упырем и импотентом, чтобы торчать здесь вместо того, чтобы жить! Какой угодно жизнью! – закричала Лиза во весь голос. – Верни меня назад! Верни сейчас же, сволочь!

Она сжалась, оттолкнулась от пола, как дикая кошка, бросилась на Сизифа. Выставила вперед костлявые пальцы – чтобы вцепиться ему в горло.

Ее лицо было совсем близко.

Но он не ощутил ни дуновения, ни тепла человеческого тела. Ничего.

Лиза скрючилась на полу позади Сизифа – ее ноги подкосились.

Она пролетела сквозь него и теперь лежала на идеально белом полу, сжавшись в комок; ее передергивало от новых и неприятных ощущений. Будто бы через нее пропустили ток и облили ледяной водой одновременно. Или будто у нее в секунду подскочила температура градусов до сорока. Будто она вся рассыпалась, а потом кое-как, с пробелами, собралась обратно.

Скрюченные пальцы конвульсивно царапали пол. На лбу вздулась синяя вена. Та самая, которую разорвала обжигающая полицейская пуля.

Краем глаза Лиза видела Сизифа. Он по-прежнему сидел на стуле. Снова переменил закинутую ногу.

«Почти как Шэрон Стоун в “Основном инстинкте”», – Лиза всегда поражалась тому, что ей в голову приходили самые неуместные и не подходящие ситуации мысли.

Шэрон Стоун…

Господи, что же происходит?

Господи? Ты здесь? Ты существуешь?

Господи, может быть, тебе лучше и не существовать…

По телу Сизифа, как по потревоженной голограмме, проходили странные помехи.

Именно они напугали Лизу больше всего.

Она в жизни не видела ничего подобного.