Ночной закон (страница 2)
– Райотдел милиции, дежурный Слепнев. Кто?! Откуда?! Гончак? Чего тебе, Гончак? Что? Да говори ты медленнее, не кричи так, я слышу. Что?! Что ты несешь?! Стой, записываю!
Лейтенант отодвинул кружку с чаем, вытер сальные пальцы прямо о галифе, достал журнал происшествий.
– Диктуй, Гончак. – Дежурный начал писать. – Так… Так… Кто?.. Капелюх… Так… Время…
Часы на стене сипло пробили один раз.
– Понял тебя. Обеспечь сохранность места происшествия. Действуй!
– Что там? – дожевывая хлеб, спросил сержант.
– В Смолах семью перебили.
– Кто?
Дежурный посмотрел на него, усмехнулся и подошел к телефону, висящему на стене, закрутил ручку.
– Товарищ подполковник…
– Фару зажгите, – приказал подполковник Павлов. Он стоял во дворе усадьбы Капелюха, маленький, мешковатый, больше похожий на бухгалтера, чем на человека, отвечающего за борьбу с бандитизмом в этом неспокойном, прифронтовом районе.
Вспыхнул авиационный фонарь, укрепленный на длинной алюминиевой стойке, и осветил двор бледным, мертвенным светом.
Работники опергруппы делали свое дело сноровисто и привычно, сантиметр за сантиметром обшаривая двор.
Из дверей хаты вышла женщина с погонами старшего лейтенанта медицинской службы.
– Что у вас? – спросил подполковник.
– Пострадавшая приходит в себя, касательное ранение головы.
– Остальные?
Врач развела руками.
– Вся семья?
– Да, товарищ подполковник, шесть человек. Даже детей не пожалели.
– Так. Давыдочев! Где Давыдочев? – крикнул подполковник.
– Он в доме, – ответил кто-то.
– Ко мне его!
– Давыдочева к начальнику!
Молодой лейтенант выглянул в окно хаты.
– Меня?
– К начальнику.
Давыдочев подошел, на ходу застегивая воротничок гимнастерки.
– Ну что у тебя? – Подполковник внимательно посмотрел на лейтенанта.
– Трупы…
– Я знаю, что не цветы. Конкретнее.
– Семья перебита внезапно. Следов борьбы нет. Некоторых смерть застигла в постелях. Стреляли почти в упор. Накрошили…
– Из чего стреляли?
– Из «шмайсеров». Гильз много. Пули из стены выковыряли.
Лейтенант раскрыл ладонь. На ней лежали деформированные кусочки металла.
– Еще что?
– Взяты все вещи.
– Что значит «все»?
– Шкафы и комод пустые.
– Как ты думаешь, Давыдочев, много можно взять у крестьянина?
– Не знаю. Наверное, немного.
– Правильно. Возможно, нападавшие что-то искали.
– Явных следов нет.
– Смотрите лучше. А может быть, они нашли сразу…
– Товарищ подполковник! – К начальнику подошел высокий пожилой майор. – Следы сапог обнаружены, размер сорок второй, судя по рисунку подошвы, сапоги наши, армейские.
– След загипсовали?
– Так точно. Вот пачка от немецких сигарет «Каро».
Майор протянул начальнику раздавленную сапогом синюю коробку с золотыми буквами.
– Так. – Подполковник взял коробку, шагнул в свет фонаря, поднес ее к глазам. – Интересно. Вы уверены, что ее оставили нападавшие?
– Уверен.
– Почему?
– У убитого найден большой запас табака-самосада.
– Это ни о чем не говорит. Можно курить и то и другое.
– Не думаю.
– Давыдочев, – повернулся Павлов к лейтенанту, – потерпевшая может говорить?
– Пока нет.
– Срочно ее в город, в госпиталь. Где председатель сельсовета?
– Вот он. – Давыдочев кивнул в сторону сидящего на бревне Волощука.
Павлов пересек двор, подошел к председателю. Тот торопливо начал нашаривать костыли.
– Сидите, сидите. Я тоже присяду. Настоялся. Так как же это, советская власть?
– А вот так! – Волощук выплюнул цигарку. – Я власть до заката. А потом мы на заячьем, извините, положении.
– Кто «мы»?
Волощук, усмехнувшись, недобро хлопнул ладонью по торчащему за поясом револьверу.
– Есть еще оружие?
– Трехлинейка.
– Я распоряжусь, чтобы вам оставили автомат.
– Лучше «дегтяря» или МГ и патроны, конечно.
– Оставим. Вы видели машину?
– Да.
– Какая марка?
– Навроде как у вас.
– «Додж»?
– Он. На такой же машине вчера под вечер приезжали капитан и трое бойцов. Торопились в Гродно. Решили ехать через лес.
– Приметы их помните?
– Товарищ подполковник, – подбежал Давыдочев, – в сарае пилотку нашли, нашу, офицерскую.
Подполковник взял пилотку, осветил фонарем.
– Это его пилотка! – крикнул Волощук.
– Чья?
– Да капитана, что приезжал.
– Странно, очень странно… Как вы думаете, почему они приходили?
– Думаю, за продуктами. В лесу прячется сволочь всякая. Ходят по крестьянам, отбирают муку, сало, птицу. А Капелюх не дал им ничего. Вот они и дождались, когда он госпоставку приготовит. Я в сарай заходил. Чисто. И кабана застрелили, и корову с телкой, да, видать, увезли.
А ночь уходила. Рассвет растворил белый, призрачный свет лампы, и ее погасили.
– Товарищ подполковник! – Высокий сухопарый лейтенант – эксперт-криминалист подошел и замолчал, глядя на Волощука.
– Говори, при нем можно.
– Следы машины соответствуют «доджу три четверти». Резина не новая, правое заднее колесо латаное, оставляет характерный след. Отпечатки загипсованы. Следы машины прослежены по всему селу.
– Хорошо. Иди. Скажи-ка, председатель, кто вон в том доме живет? – Подполковник ткнул пальцем в сторону соседнего плетня. – Вон, кстати, и хозяева.
Волощук поднял голову. У плетня стояли мужчина и две женщины, молча глядели на двор Капелюха.
– Тройские это. Казимир, жена его и невестка.
– А где сын?
– Говорят, у поляков служит в Войске Польском.
– Давыдочев! – Подполковник вскочил с неожиданной для его плотного тела легкостью. – Давыдочев!
– Здесь, товарищ подполковник! – подбежал запыхавшийся лейтенант.
– Заправься, фуражку поправь. – Подполковник неодобрительно оглядел его. – Ты же уполномоченный ОББ, а ходишь как начальник банно-прачечного отряда.
– Виноват. Я…
– Вот этого, – подполковник указал на Тройского, – ко мне.
Давыдочев, придерживая рукой кобуру, побежал к соседнему плетню. Тройские попятились, потом почти бегом бросились к хате.
– Стой! – крикнул лейтенант. – Стой, хозяин!
Тройский остановился. Рука, схватившаяся уже за перила крыльца, сжалась, словно он боялся оторваться от спасительного родного дома.
– Хозяин! – еще раз крикнул лейтенант.
Тройский повернулся, медленно, словно ожидая выстрела в лицо.
– Пошли со мной, – махнул рукой Давыдочев.
Тройский с трудом оторвал руку от перил и шагнул к лейтенанту.
– Казимешь! Нет! Казимешь! – закричала жена. Она схватила Тройского за руку и потащила в хату. – Нет, – кричала она по-польски, – не пущу! Нет!
– Вы что? – крикнул Давыдочев. – Прекратите!
Тройский мягко освободил руку и обреченно шагнул к Давыдочеву.
– Прошу! – Лейтенант показал рукой на двор Капелюха. У плетня он обернулся и поразился нескрываемому отчаянию, исказившему лицо женщины. Тройский шел медленно, осторожно ставя босые ноги, словно боялся наступить на что-то острое. Во дворе усадьбы Капелюха он затравленно огляделся и, безошибочно определив старшего, шагнул к Павлову.
– Тройский? – спросил подполковник.
– Да, пан.
– Кто был ночью у вашего соседа? Вы видели?
– Нет-нет, – Тройский говорил на странной смеси польского, белорусского и русского языков.
– Подождите. Я не понимаю вас.
– Он говорит, что спал, – перевел Волощук, – потом услышал выстрелы. Много выстрелов. Так я говорю, Казимир?
Тройский кивнул и заговорил еще быстрее.
– Они испугались, – продолжал Волощук, – и спрятались в подпол. Так, Казимир?
Тройский опять кивнул.
– Я думаю, товарищ подполковник, – Волощук подобрал костыли, тяжело опершись, поднялся. – Я думаю, он действительно ничего не видел, у нас народ напуганный. Сознания в нем мало. Боятся всего. Приучил их немец к страху. Да разве немец один.