Блистательные годы. Гран-Канария (страница 20)
– Очень вкусный виноград. – Джин выглядела разочарованной, оттого что он не захотел попробовать. – Мы многим обязаны сэру Джону.
– Не смею возразить, – с горечью признал он и добавил: – Но я не хочу быть у него в долгу.
– Мне жаль. У него добрые намерения. – Она поколебалась, затем заставила себя продолжить: – Он сказал мне, что позаботится о медицинской помощи отцу, если тебе придется уехать.
Он уставился на нее, ошеломленный тем, что она, вероятно, знала о его тайных терзаниях.
– Ты же не можешь оставаться здесь вечно. Мы очень благодарны за все, что ты сделал. – Ее улыбка едва напомнила ту ее обычную, яркую. – А сейчас, похоже, от тебя уже мало что зависит.
Для него все стало ясно как божий день – причина ее нервозности, ее вымученное бодрствование. Вчера с ней поговорила Анна, и Джин открывала для него ворота, ворота свободы.
Едва эта мысль вспыхнула у него в мозгу, как раздался стук в дверь и в комнату с кепкой в руке вошел Хэмиш.
– У меня тут ваш чемодан, доктор Стирлинг. Положить его в машину?
– Оставь его пока в холле, Хэмиш.
Дункана потрясло сознание того, что в ближайшие несколько секунд он должен принять решение, которое определит все его будущее.
Глава 66
Хэмиш вышел, а Дункан пристально посмотрел на Джин. Хотя он прекрасно понимал, что она бескорыстна, он испытывал темное желание причинить ей боль.
– Очень мило с твоей стороны спланировать прощальный банкет с помощью Эглей.
– Я хотела, чтобы ты успел добраться до Эдинбурга к трем. – Голос ее дрожал.
Он не мог остановиться:
– Очень предусмотрительно, учитывая, что я не особо отличился в случае с твоим отцом. Я потерпел неудачу. И ты знаешь, что я потерпел неудачу.
Она прошептала:
– Но я уже говорила тебе, что…
– Что ты хочешь избавиться от меня, – резко перебил он ее. – Что ж, смею предположить, что ты права. Я тебя не виню.
Он не понимал, что заставило его причинить ей боль. Он никогда не любил ее так сильно, как в этот момент. После нескольких недель дежурств у постели отца, после ночей и дней, полных надежд и страхов, в ней было что-то странно детское. Но он продолжал, несмотря ни на что: