Знакомый констебль из отдела убийств Белгравии ждал меня у ленты. Чуть выше по Дин-стрит криминалисты уже развернули тент над входом в клуб «Граучо». Это зрелище наводило на мысль об учениях по биологическому оружию. Заходить не тянуло совершенно.

Внутри меня ждала Стефанопулис. Это была низкорослая свирепая тетка, чья широко известная мстительность снискала ей славу офицера-лесбиянки, не позволяющей никому отпускать шуточки насчет ее сексуальной ориентации. У нее была коренастая фигура и квадратное лицо, которое отнюдь не делала изящнее стрижка «под Шину Истон». Такой стиль еще можно назвать «лесбийским шиком в духе постмодерна», но это если совсем жить надоело.

Она уже облачилась в голубой одноразовый защитный комбинезон, а на шее висел респиратор. Кто-то принес два складных стула и разложил на них защитный комбинезон для меня. Мы называем такие штуки «презервативами». Потеешь в них, как лошадь. На лодыжках Стефанопулис я заметил пятна крови, они покрывали те целлофановые фиговины, которые надеваются сверху на обувь.

– Как ваш шеф? – спросила сержант, когда я сел и принялся натягивать комбинезон.

– Нормально, – ответил я. – А ваш?

– Тоже, – сказала она. – Через месяц вернется на службу.

Стефанопулис знала правду насчет Безумства. Вообще ее знали довольно многие старшие офицеры, что было странно: эту тему вслух обычно не обсуждали.

– Вы старшая по делу, мэм? – осведомился я. Обычно следствием по делу руководит минимум старший инспектор, но уж никак не сержант.

– Разумеется, нет, – ответила она. – Нам выделили шеф-инспектора из отдела уголовного розыска в Хэверинге, но он выбрал неудачный управленческий подход к сотрудничеству наших отделов. А в подобных случаях опытным офицерам предписывается брать на себя роль командующего по вопросам, находящимся в их компетенции.

Другими словами, шеф-инспектор заперся у себя в кабинете и предоставил Стефанопулис разруливать все самостоятельно.

– Радостно, когда старшие офицеры демонстрируют такую прогрессивную позицию по взаимодействию с вышестоящим руководством, – отозвался я и был даже вознагражден чем-то вроде улыбки.

– Готовы?

Я надел капюшон и затянул под подбородком шнурок. Стефанопулис протянула мне респиратор, и я двинулся за ней в глубь помещения. Пол в холле был выложен белой плиткой, и, несмотря на явные усилия уборщиков, размытые пятна крови все еще тянулись от двойных деревянных решетчатых дверей.

– Труп внизу, в мужском туалете, – сообщила Стефанопулис.

Лестница вниз была такой узкой, что нам сперва пришлось пропустить поднимающуюся толпу криминалистов и только потом спускаться самим. Многопрофильных бригад криминалистов не существует в принципе. Это было бы слишком дорого, поэтому мы звоним в Министерство внутренних дел и бронируем выезд нужных специалистов. Это как заказать доставку китайской еды, и, судя по количеству голубых «презервативов», проплывающих мимо нас по лестнице, Стефанопулис заказала суперобед на шестерых с дополнительной порцией жареного риса с яйцом. А я в ее заказе был эдакой печенькой с предсказанием.

Подобно большинству уборных в заведениях Вест-Энда, туалеты в «Граучо» были тесные, с низкими потолками, поскольку располагались в цокольном этаже здания. Владельцы отделали здесь стены чередующимися панелями из матовой стали и темно-красного плексигласа. Получившаяся картина здорово напоминала последние, самые жуткие уровни System Shock 2^[22]. Кровавые отпечатки подошв, ведущие в коридор, отнюдь не снижали этого эффекта.

– Его нашла уборщица, – объяснила Стефанопулис наличие следов.

Слева выстроились в ряд квадратные фаянсовые раковины. Прямо – обычные писсуары, а справа на небольшом возвышении стояла одна-единственная туалетная кабинка. Ее дверца была приоткрыта и держалась на паре полосок изоленты. Не было нужды спрашивать, что там внутри.

Любопытно все же, как реагирует мозг, когда оказываешься на месте происшествия. В первые секунды взгляд цепляется за обыденное, избегает самого страшного. Я увидел белого типа средних лет, он сидел на унитазе. Плечи у него были сгорблены, подбородок опущен на грудь, так что лицо я не разглядел. У него были темные волосы, начинающие уже редеть на макушке. На нем был дорогой, но поношенный твидовый пиджак, наполовину спущенный с плеч, а под пиджаком хорошая белая рубашка в тонкую голубую полоску. Брюки и трусы были стянуты до лодыжек, бледную кожу бедер покрывала темная поросль. Руки бессильно свешивались между ног – очевидно, он схватился за пах и держался, пока не потерял сознание. Ладони были липкими от крови, кровью же пропитались края рукавов пиджака и рубашки. Я заставил себя взглянуть на саму рану.

– Срань господня! – вырвалось у меня.

Унитаз был полон крови, и я бы очень не хотел оказаться на месте бедняги-криминалиста, которому предстояло в скором времени там возиться. Кто-то отсек мужику пенис, целиком и полностью, по самые яйца. А потом, как я понял, оставил несчастного истекать кровью.

Это было страшно. Однако вряд ли Стефанопулис притащила меня сюда, чтобы преподать интенсивный курс по осмотру места преступления. Нет, должно быть что-то еще. Я заставил себя снова взглянуть на труп. И тут до меня дошло. Я, конечно, не эксперт, но, судя по рваным краям раны, ее нанесли не ножом.

Я поднялся и поймал одобрительный взгляд Стефанопулис. Очевидно, заслужил я его тем, что не схватился за пах и не убежал прочь, вопя от ужаса.

– Знакомая картинка? – спросила она.

4. Одна десятая моего пепла^[23]

Примерно в то время, когда я родился, клуб «Граучо», названный по цитате знаменитого комика, открыл свои двери для богемы и профессиональных журналистов, достаточно богатых, чтобы позволить себе погрузиться в этот мир иронического постмодерна. Обычно у «Граучо» не возникало проблем с полицией: следуя тенденциям, его учредители, конечно, отрицают общественные нормы, но никогда не выносят это отрицание на улицу, особенно накануне пятницы. По крайней мере, если это не гарантирует газетных сенсаций. Папарацци и без того вечно пасутся напротив входа, ожидая какую-нибудь знаменитость, а их сюда ходит немало. Вот почему Стефанопулис распорядилась перекрыть улицу целиком. Я представил, как бесятся фотографы за оградительной лентой – ну, в точности как дети, у которых отобрали конфеты.

– Вы про Сент-Джона Джайлза? – уточнил я.

– Рана уж очень похожая, – кивнула сержант.

Сент-Джон Джайлз – несостоявшийся насильник, чья короткая карьера на данном поприще началась и кончилась в один и тот же день несколько месяцев назад. В тот день некая женщина (по крайней мере, c виду) откусила ему пенис. Вагиной. Называется это явление vagina dentata, но до сих пор не зафиксировано ни одного случая, подтверждающего его существование. Я это знаю, поскольку мы с доктором Валидом в поисках такого подтверждения перелопатили медицинские исторические источники вплоть до семнадцатого века.

– По его делу есть подвижки? – спросила она.

– Нет, – ответил я. – У нас есть показания Сент-Джона и его приятелей, мутная запись наружной камеры – и больше ничего.

– Что ж, для начала можем проанализировать выбор жертв. Вы должны связаться с Белгравией, получить номер дела и передать следственной группе список фигурантов.

«Фигуранты» – это все, кто попал в поле зрения следствия по уголовному делу и чьи данные внесены в общую полицейскую базу ХОЛМС. Эта компьютеризованная мельница полицейского расследования перемалывает все: показания свидетелей, улики, протоколы допросов, даже записи камер наружного наблюдения. Изначально ее разработали по результатам байфордского расследования дела Йоркширского Потрошителя Питера Сатклиффа, которого вызывали на допросы несколько раз, и безрезультатно. Только потом его совершенно случайно арестовал дорожный патруль при обычной проверке документов. Полиция запросто может выглядеть в глазах общества продажной, агрессивной, даже деспотичной. Но вот глупой она выглядеть не должна. Это подорвет народную веру в силу Закона и будет дурно влиять на общественный правопорядок. А поскольку вину за Потрошителя свалить было не на кого, полиции пришлось-таки менять принципы и подход к работе своих отделов, которые доселе состояли из бездарных новичков, чем и гордились. Частью этой оптимизации и стала база данных ХОЛМС.

Для того чтобы внесенные данные мог использовать любой сотрудник, загружать их надо в правильном формате, выделяя и помечая все важные детали. И разумеется, насчет Сент-Джона Джайлза у меня в этом плане еще конь не валялся. В свое оправдание очень хотелось напомнить Стефанопулис, что отдел, в котором я числюсь, состоит всего из двух человек, причем второй только-только научился пользоваться кабельным телевидением, не говоря уж об интернете. Но боюсь, она это и так знала.

– Конечно, босс, – ответил я. – Вам известно имя жертвы?

– Джейсон Данлоп. Член клуба, журналист-фрилансер. Он забронировал одну из спален на втором этаже. В последний раз его видели на пути туда. Это было в двенадцать с небольшим, а сразу после трех его обнаружила одна из дежурных ночных уборщиц.

– Время смерти?

– Примерно между тремя четвертями первого и половиной второго, учитывая обычную погрешность.

Пока патологоанатом его не вскроет, погрешность может варьироваться на целый час в любую сторону, подумал я.

– Есть в нем что-то необычное? – спросила сержант.

Можно было не спрашивать, что именно. Я вздохнул. Очень не хотелось опять приближаться к трупу, но я присел на корточки, чтобы хорошенько рассмотреть лицо. Его не искажала гримаса, но подбородок был плотно прижат к груди, а рот, соответственно, закрыт. С лица успело исчезнуть всякое выражение, и я подумал: сколько же он просидел вот так, зажимая ладонями пах, пока не умер от кровопотери? Сперва я решил, что никакого вестигия на нем нет, но потом ощутил – едва-едва, от силы на сто миллитявков: запахи портвейна и патоки, вкус нутряного сала и чад горящих свечей.

– Ну? – спросила она.

– Не вполне, – наконец ответил я. – Даже если его атаковали с помощью магии, то сделали это не напрямую.

– А можно как-то без этого слова? – скривилась Стефанопулис. – Лучше «орудием неясного типа».

– Как скажете, босс, – пожал я плечами. – Только может оказаться, что «орудие неясного типа» тут совершенно ни при чем.

– В смысле? У бабы зубы между ног – это что, по-вашему, «ясный тип»?

После первого случая мы с Найтингейлом это как раз обсуждали.

– Вероятно, у нее был зубной протез. Такие, знаете, вставные челюсти, только установленные вертикально. Если женщина их носит, то, как вы думаете, не могла ли она… – Я поймал себя на том, что делаю пальцами хватательные движения, изображая защелкивающиеся челюсти, и тут же прекратил.

– Ну, я бы так не смогла, – отозвалась Стефанопулис. – Однако спасибо вам, констебль, за эту очаровательную гипотезу, я теперь наверняка не сомкну глаз всю ночь.

– Вряд ли, босс, это мужики ночами спать не дают, – ляпнул я и тут же пожалел.

Стефанопулис зыркнула на меня:

– Самый умный, да?

– Извините, босс.

– Знаете, Грант, что бы я предпочла? Нормальную пятничную поножовщину, чтобы какой-нибудь пьяный ублюдок зарезал другого бедолагу просто за косой взгляд, – сказала она, – там хоть мотив понятен.

Мы молча постояли, вспоминая былые беззаботные времена, а именно вчерашний вечер.

– Значит, так: официально вы в расследовании не участвуете, – резюмировала сержант. – Считайте себя просто консультантом. Расследование веду я, понадобитесь – я вас вызову. Ясно?

– Да, босс, – ответил я. – А пока я мог бы проработать несколько версий, используя, так сказать, методы расследования «неясного типа».

– Ладно, – сказала Стефанопулис. – Но все действия будете согласовывать со мной. Все нормальные данные передадите в мой отдел через ХОЛМС, а я со своей стороны прослежу, чтобы вся паранормальщина попала к вам. Это тоже ясно?

– Так точно, шеф!