Глава 9

Перебравшись кое-как через ограду, Матвей с Архипом словно оказались в другом мире. Облезлый и серый полурастаявший снег, а также кремлевская грязь и суета – все это осталось по ту сторону забора, а здесь царили тишина, покой и красота. Ветви часто посаженых плодовых деревьев были покрыты серебряным налетом, которого давно уже не было на деревьях в других местах. Сам снег казался мягче и белее, и воздух теплее, чем где бы то ни было в эту промозглую, неуютную пору. Приятели переглянулись, и каждый увидел в глазах другого то же выражение, означавшее: вот бы поселиться навсегда в этом красивом саду, и не возвращаться в мартовскую Москву с ее дьяками, нищими и стрельцами. Но первое очарование прошло, и Артемонов с Хитровым стали пробираться к видневшейся неподалеку дорожке. Стрельцы, похоже, потеряли их след.

– Смотри-ка, Архип. Надо нам вверх по склону идти, и там прямо к палатам выберемся и к Благовещенскому. Отсюда саженей сто будет, и то много. Пошли!

Хитров, не собиравшийся оспаривать доводов своего опытного в московских делах друга, серьезно кивнул головой, и служивые быстро направились по дорожке туда, где, как им казалось, за крутым подъемом должны были располагаться палаты и Благовещенский собор, которые, однако, Матвей с Архипом пока не могли видеть. По дороге они любовались ухоженными деревьями всех пород, и бережно насыпанными грядками, где летом выращивали всевозможные травы, не иначе, как для царского обихода – их высохшие стебли и сейчас торчали из-под снега. Кое-где стояли расписные деревянные столбики, подразделявшие части сада. Вскоре они вышли к небольшому пруду, не больше трех-четырех саженей длиной, возле которого стояла пара резных скамеек, окруженных кустами и прикрытых сверху ветвями высоких яблонь или груш. Легко было представить, как в летнюю пору эти покрытые листвой растения окружают каждую из лавок наподобие беседки. Артемонов и Хитров присели на одну из скамеек, и начали осматривать пруд, думая про себя, что гораздо лучше было бы оказаться в этом приятном месте в теплую пору, да не с собратом-рейтаром, а с милой подругой. Берега пруда были необычны, его окружала не земля, поросшая, как на всех прудах, в беспорядке осокой и прочей водной растительностью, а выступающие и слегка отогнутые в сторону листы свинца, которые сейчас тоже были покрыты инеем и слегка поблескивали. Надо было двигаться дальше, и друзья с неохотой поднялись со скамейки, и пошли вверх по извилистой тропинке, которая, как назло, постоянно ветвилась, и порой делилась даже больше, чем на две части. Как ни странно, но ни одна из новых дорожек не вела прямо вверх, туда, куда надо было служивым. Сначала Матвей с Архипом, уверенные в близости цели, попросту не обращали на это внимания, и сворачивали, в зависимости от настроения, то налево, то направо. Когда же подобных развилок было пройдено с десяток, а никаких признаков приближения к вершине склона по-прежнему нельзя было обнаружить, друзья начали на каждом перекрестке раздраженно переглядываться, но поворачивать обычно туда, куда хотел идти более решительный Матвей. Невозможно было понять, как можно столько времени блуждать по крохотному кремлевскому садику, и это все больше озадачивало приятелей. Наконец, впереди, показался просвет, за которым виднелся резкий подъем вверх, в гору, и это, несомненно, и был выход. Каково же было разочарование Хитрова и Артемонова, когда просвет оказался все тем же красивым прудом со свинцовыми берегами. Изрядно подуставшие, Матвей с Архипом вновь уселись на одну из романтических скамеек. Долго сидели они молча, как вдруг им показалось, что вдали, за деревьями, промелькнула тень девушки в ярком платке, шали и юбках. Она как будто остановилась взглянуть на них, и беззвучно скрылась в глубине сада. Артемонов мог бы поклясться, что видел взгляд девушки, испуганный и удивленный, но и на полушку бы не поспорил, видел ли он ее в действительности.

– Верно ли?

– Да кто же знает…

– Надо, Матвей, все время вправо поворачивать.

– Отчего же не влево? И так, и так по кругу ходить. Надо вверх по холму лезть, вот чего.

– А и то верно – полезем, Матвей.

Не откладывая дела в долгий ящик, который, к слову, располагался совсем неподалеку, воодушевленные Артемонов с Хитровым ринулись вверх по склону. Но, казалось, сама природа ополчилась против них: под небольшим слоем мягкого снега скрывался лед, поднялся немилосердный ветер, сдувавший целые сугробы им прямо в лицо, и лишь с большим трудом удавалось друзьям карабкаться вверх, цепляясь за корни и стволы деревьев. Склон казался неимоверно длинным, не раз они скатывались вниз, а потом снова, не жалея сил, ползли и ползли вверх. Под конец их ожидал особенно крутой обрыв, всего с сажень высотой, но напрочь лишенный корней или веток, за которые можно было бы зацепиться. Обрыв тянулся влево и вправо, насколько можно было видеть, и обойти его стороной было никак нельзя. Трудно и представить было себе в Кремле подобную дичь. Делать нечего: сначала более легкий Архип забрался на плечи Артемонову, но, в силу своего не слишком высокого роста, никак не мог дотянуться до края обрыва. Несколько раз он подпрыгивал, зависал ненадолго, но только для того, чтобы снова, вместе с потоком снега, обрушиться на спину нещадно бранившему его Матвею. Затем сам Артемонов полез на плечи кряхтевшему и гнувшемуся в разные стороны Архипу, и ему удалось, наконец, перевалить через край. Там он, однако, увидел совсем не то, чего ожидал. Артемонов удивленно присвистнул.

– Ну чего там, Матвей? А? К палатам выбрались?

– К палатам-то выбрались, Архип, да только к чьим…

– Да не томи ты, хоть ветку какую мне спусти, тоже ведь поглядеть хочу!

– А ты, Архип, не торопись, еще насмотришься.

Перед Матвеем были вовсе не палаты и собор – они скрывались где-то за еще более крутым нависавшим склоном – а что-то вроде гномьей норы из сказок: это был вход в подземелье, выложенный полукруглой аркой грубых, неотесанных камней, и прикрытый такой же грубой дверью из дубовых досок, обитой кое-где железными полосами. Камни были покрыты мхом, трава, кусты и всяческие вьющиеся лозы пробивались между ними и окружали вход, который, в общем, имел самый дикий и пугающий вид. Матвею, сначала собиравшемуся подольше подтрунивать над Хитровым, стало не по себе, и он, быстро отыскав какую-то сучковатую ветку, втащил приятеля наверх. Тот, увидев дверь, трижды перекрестился, и надолго замер с приоткрытым ртом. Артемонов тут только заметил, что над дверью не висит никакого образа, что не приходилось считать добрым знаком.

– Ну, палаты – не палаты, а зайти-обогреться стоит!

С этими словами Матвей дернул на себя дверь за тяжелое кольцо, она со скрипом открылось, и друзья зашли в подземелье, где тут же чуть не осели на пол. Здесь не было темно, не было и ничего страшного: старые кирпичные своды уходившего вдаль прохода освещались редкими свечами и лучинами на железных креплениях. Но запах! Это была смесь всех ароматов, тешащих сердце поклонника вина и меда: бастра, романеи, фряжского, алкана, тентина, сека, романеи, кинареи, мармазеи, мушкателя, и других заморских вин, медов белых, красных и мартовских, сыченых, ягодных и яблочных, вишневых, смородинных, можжевеловых, малиновых, черемховых, да и простого столового вина. Общая волна их испарений почти сбивала с ног неподготовленного посетителя подземелья. Вскоре, присмотревшись, Архип с Матвеем увидели и источник запаха: ряды стоявших вдоль стен огромных бочек.

– Чтобы мне провалиться, Архипка, да ведь это…

Не было сомнений в том, что судьба сменила гнев на милость, и неудачливые рейтары попали в ту святую святых, куда стремилась, хоть ненадолго, попасть вся Московия, да и просвещенные жители соседних стран, но куда почти никто не получал доступа: подвалы Сытного дворца, главного царского хранилища вин и прочих напитков. Артемонов весьма одушевился этим обстоятельством, и, хлопнув ободряюще по плечу Архипа, двинулся смело вперед по кирпичному ходу. Вскоре, однако, воодушевление сменилось разочарованием, поскольку все бочки были плотно запечатаны, и не было никакой возможности добраться до их содержимого.

– Видать, сегодня сам дьявол нас водит, Архип! – заметил раздраженный Артемонов.

Разочарование усиливалось еще и тем, что, увлекшись изучением царских сокровищ, приятели не раз сворачивали то вправо, то влево, и теперь при всем желании не могли вспомнить пути обратно к выходу. Оставалось уныло бродить под низкими, полукруглыми сводами вдоль неприступных бочек, некоторые из которых казались уже слишком знакомыми, и надеяться, что из-за поворота покажется та самая неказистая дверь. В подвале на проверку оказывалось не многим теплее, чем на улице, а кроме того было сыро и душно, от чего Матвей с Архипом совсем бы приуныли, если бы не захмелели слегка от пропитавшего их насквозь винного духа. Давал уже о себе знать и голод. Но вот, за очередным поворотом показалось чуть больше света, и, судя по звукам, там находился какой-то человек, переливавший из тары в тару какую-то жидкость. С надеждой взглянув друг на друга и сглотнув, приятели завернули за угол. Здесь им вновь пришлось замереть на месте, поскольку, сразу же за поворотом, они столкнулись, почти что лицом к лицу, со здоровенным, кряжистым немолодым мужиком в рубахе с закатанными рукавами и кожаном переднике, который держал в руке большой, тяжелый ковш, которым словно замахивался на внезапно появившихся из-за угла служивых. У мужика был суровое медно-красное лицо с глубокими морщинами и длинные волосы, собранные обручем. Он смотрел на Матвея с Архипом строго и оценивающе, но, казалось, нисколько не был удивлен их появлением. После нескольких секунд молчания, мужик поинтересовался:

– Рейтары? Рейтары, спрашиваю?

Артемонов с Хитровым, впавшие сначала в оцепенение, судорожно закивали.

– По пол-ведра меда красного, и по чарке романеи. Романею здесь налью, здесь и выпьете. Мед далее получите, и ведерко у выхода оставите. Да по женской части не баловать, стрельцы тут недалече.

Не ожидая ни ответа, ни возражений, подземный житель окунул свой ковш в стоявшую перед ним бочку с казавшейся в темноте черной и вязкой жидкостью, и ловким движением перелил содержимое ковша в две красивые чарки с ножками, очень похожие на серебряные.

– Да побыстрее, служивые, чай не одни – добавил он оторопевшим приятелям.

Они закивали еще чаще, и быстро осушили чарки.

– Добро! – удовлетворенно кивнул головой виночерпий – Теперь вот туда идите, с медом уж сами справитесь.

Поклонившись в пояс и пробормотав благодарности, на которые их благодетель не ответил даже взглядом, Матвей с Архипом заторопились в указанном направлении. Оба изрядно задумались, какое же баловство по женской части может случиться в этом темном, мрачном и почти необитаемом подвале, однако мед занимал пока их мысли куда больше. Вскоре они увидели большую бочку с краном, у которой стояла дюжина старых и сильно потрепанных кадушек, а весь пол возле бочки был обильно залит и покрыт какой-то пеной. Стоявший здесь запах не оставлял сомнений: именно тут они должны были получить свою долю красного меда. Немного повозившись с бочкой, друзья налили себе, пожалуй, чуть более, чем по половине ведра, потом отпили немного, восполнили потерю, и отправились с этой добычей вперед, куда глаза глядят. Оба пришли в удивительно приподнятое состояние духа, и готовы были хоть сутки напролет бродить вдоль старых бочек.

– Матвей! А верно ли нам сюда идти?

– Сказал же дьяк: "туда идите". Вот мы и идем.

– Матвей, а верно ли он дьяк?

– Тьфу! Да хоть ближний боярин, тебе-то что?

– А мало ли, не каждый день во дворце царском побываешь.

– А ты каждый бочке кланяйся, за нас обоих, дворец ведь.