Боже, прости меня за все эти мысли, прости.

Новый толчок. Тело рвануло вперед. Ремень врезался в живот.

Я стукнулась головой о переднее сиденье.

Подлокотники не помогли. Меня сорвало, как тряпичную куклу и тут же вдавило обратно в кресло.

Выпали маски, взвыла сирена.

И крики, крики…

Я хочу жить, как я хочу жить. Пожалуйста, пожалуйста!

Но следующий толчок оглушил.

Я проснулась от собственного крика.

Я в кровати. О, Боже, я в кровати!

Руки тряслись. Волосы прилипли к потным щекам.

Вдох-выдох. Вдох…

Я откинула мокрые простыни, и на трясущихся ногах помчалась в ванную.

Что с тобой стало?

Из грязного зеркала смотрели два испуганных черных глаза. В тусклом люминесцентном свете бледная кожа отдавала зеленым. Или она и правда позеленела?

Круги под глазами, набухшие вены. Я умираю?

Руки затряслись еще сильнее. Я открыла шкафчик за зеркалом и достала таблетницу.

Кто придумывает эти мелкие заклепки? Как старики должны добывать себе лекарства?

Наконец, целая горсть таблеток высыпалась на ладонь.

Их вес уже успокаивал. Благослови того, кто придумал делать деньги на лекарственных препаратах.

Я отправила таблетки в рот и запила водой из-под крана.

Противотревожное, антидепрессант, противосудорожное и антиаритмическое.

Полный набор человека, пережившего авиакатастрофу.

Я присела на край ванной. Как говорил доктор Престен? Заземляемся. Ледяной шершавый пол, босые ноги, холодная ванная под задницей. Дурацкая лампа мерцает. Надо ее поменять.

«Пристегните ремни».

Я тряхнула головой и снова встретилась взглядом с зеркалом.

Во мне мало индейского, я больше похожа на белокожего отца, но эти горящие черные глаза выдают меня с потрохами. Глаза мамы, глаза бабушки, глаза шайенов.

И мамины волосы. Длинные и черные.

Серые предрассветные сумерки наполняли квартиру. Но я не стала включать свет. Так спокойнее.

Да и квартира настолько крохотная, что руки выучили ее наизусть.

Тремор утих. Я заварила чай, но аппетита не было совсем. То ли от таблеток, то ли от тревоги. А скорее всего, и от того, и от другого. Я и до катастрофы выживала почти на одном кофе, а теперь…

Даже в сумраке на черном пластике кофемашины виден слой пыли. Кофе мне нельзя – начнутся панические атаки.

Вот такой достойный выживший. Герой.

Неужели среди 124 пассажиров достойна жизни оказалась только я?

В этом мире нет ни логики, ни справедливости.

Чай оказался омерзительно крепким. Я насыпала немного сахара, но не нашла ни одной чистой ложки в груде грязной посуды у раковины. На помощь пришла китайская палочка из вчерашнего засохшего вока. Иногда мне кажется, что мусор разрастется по квартире и поглотит меня спящую. Так и найдет свой конец «чудом выжившая из Миннесоты».

Я помешала сахар обратным концом палочки и села за хлипкий столик у окна.

Стекло было грязное, подоконник завален пыльными книгами, цветок окончательно засох.

И все же… Вид за окном успокаивал.

Сент-Пол просыпался.

Тускнели фонари, неспешно проезжали первые машины, на горизонте розовело небо.

Я снимала квартиру на шестом этаже, что для даунтауна достаточно высоко, так что я могла себе позволить такую роскошь, как кусочек предрассветного горизонта.

А если подняться на девятый этаж и выйти на крышу, то можно увидеть восточную часть города, разделенную огромной темной рекой Миссисипи.

Раньше я любила сидеть на крыше, любоваться городом и предаваться мечтам. Такое чувство, будто я борюсь за эту жизнь, чтобы спокойно помечтать.

Перед выходом из дома, я сунула в карман старой вязаной кофты таблетницу и накинула на шею амулет. Резной брусочек кедра с маленьким пером на кожаном шнурке. Его когда-то сделала для меня бабушка. Она говорила, что амулет поможет преодолеть невзгоды.

Прости, бабушка, но таблетки пока помогают куда лучше.

На улице было свежо, асфальт намок. Видимо, ночью прошел дождь. Я всегда любила сентябрь. Лето в Минессоте ужасно жаркое и душное. Все эти индустриальные застройки из кирпича и бетона покрываются ржавой пылью и потеют в ожидании дождя.

В резервации, в Монтане, мне казалась ужасно привлекательной жизнь в городе хайвеев и театров. Я смотрела фильмы о студенческой жизни, воображала себя редактором местной газеты, а в будущем и работником какого-нибудь книжного издательства или даже писателем…

В те времена я безумно радовалась переезду, общежитию, городу. Думала, что вырваться из резервации – это самое сложное. Но со временем понимаешь, что сложно не переехать, а найти в этом городе себя. Будто призрак наполненной жизни ходит по тем же улицам, но тебе остается лишь слышать эхо его смеха.

Как оказалось, филологический факультет дает кое-какое знание английской литературы и два пути развития – учителем и официанткой.

Поработав и тем, и другим, я нашла свое пристанище в книжном магазине на Седьмой западной улице. Вот так. Лауреат Нобелевской премии по физике погиб, а я выжила, чтобы продавать детективы в дешевых переплетах и протирать полки от пыли.

От моего дома до магазина всего десять минут ходьбы, но сегодня я шла окружным путем. Мне нужно подышать.

Первые две недели после катастрофы я проходила по девять миль каждый вечер, чтобы хоть чем-то занять беспокойное тело. Потом валилась с ног от усталости, не могла ни думать, ни плакать. Просто хотела спать. Но каждую ночь просыпалась от кошмаров.

«Сохраняйте спокойствие, сохраняйте…»

Погасли фонари.

Я обогнула грузное здание оперы и прошла под аркой на пешеходную улицу. Седьмая западная, выложенная неровной брусчаткой. Здесь с нашим магазином соседствуют только театры и мелкие кафешки.

Как обычно, я пришла первая. Черная ролета, намокшая под дождем, была опущена, наружные фонари не горели. Я нащупала ключ в кармане джинсов и наклонилась к замку, но что-то привлекло мое внимание. Какое-то движение…

Я повернулась к висячей вывеске «Heart’s bookshop» и обомлела. Сова. Настоящая белая сова. Сидит на вывеске, будто так и надо, не сводит с меня круглых желтых глаз.

Это так странно. Ее взгляд завораживал. Она смотрела прямо в меня, будто прилетела на встречу, про которую я случайно забыла.

Если бы не легкие движения головы, можно было подумать, что это макет… игрушка.

– Хэй?

Сова слегка склонила голову, но с места не сдвинулась.

Как такое возможно? Разве эти птицы могут залететь в город? Может, она чья-то?

– Лео?

Я вздрогнула. За спиной из-за угла показался Джей – сын хозяина книжного.

– Джей, посмотри на это…

Я повернулась обратно к вывеске, но сова исчезла. Будто ее и не было. А может, ее и не было?

– На что посмотреть? Что-то с вывеской?

– Там… была сова.

Или не было? Доктор Престен предупреждал, что у лекарств много побочек, включая дезориентацию и галлюцинации. Но пока со мной такого не случалось.

– В смысле, настоящая сова?

Я не знала, что ответить.

Может, не стоило и говорить? Хотя, я не боюсь показаться безумной Джею. Он та батарейка, что хоть как-то поддерживает мое бессмысленное движение в пространстве.

– Настоящая. По крайней мере, мне так показалось.

Джей достал связку ключей и открыл ролету:

– А ты не могла принять за сову, скажем, голубя, Лео?

Ему нравится звать меня Лео. Хотя мое полное имя Леола. Джею кажется Лео забавным. А мне нравится, когда он дурачится. Меня вдохновляет его свобода. Делает что хочет, умеет наслаждаться собой и жизнью. Он отучился на физмате, просто потому что нравилось, а потом осел в книжном – влюбился в дело отца.

– Это же не я продала «Алхимика» Лавкрафта вместо «Алхимика» Коэльо, правда?

– Я знал, что ты мне это припомнишь!

Мы вошли внутрь. Первые лучи солнца уже пробивались сквозь граненые стекла витрин, высвечивая в воздухе блестящую пыль. Я все же рада, что жизнь занесла меня в это место. Среди книг я чувствовала себя спокойней. Они наполняли меня своей бессмертной энергией.

Джей зажег свет и побрел наверх неспешной походкой рок-звезды.

Они с отцом – выходцы из племени оглала в Южной Дакоте. Мистер Харт уже совсем седой и неповоротливый, но Джей говорит, что в семидесятые он был тем еще активистом, участвовал в AIM и даже был арестован в замесе у Вундед-Ни. Не представляю, через что ему и его жене пришлось пройти, чтобы открыть свое дело в большом городе. Я бы так не смогла.

Сам Джей немного младше меня и чем-то походит на молодого Джонни Деппа. Горящие карие глаза, волосы до плеч, смуглое острое лицо и потрясающая улыбка.

Если бы не стойкие флюиды младшего брата, роль которого он и исполнял в своей семье, пожалуй, Джей мог бы меня очаровать. Но я рада, что обрела в его лице друга. Они с отцом сразу же взяли меня на работу. И, думаю, дело не только в хорошем знании писателей новой волны… Такие, как мы, обычно помогают друг другу. И это не кажется чем-то зазорным. Наш народ привык держаться вместе. Нам легче работать, общаться и доверять друг другу. Быть открытыми. Хотя в Сент-Поле я ни разу не сталкивалась с притеснениями, но и радушными людей здесь не назовешь. Со студенческой подругой Айаной из Сомали мы переделали знаменитое Минессота найс (так местные назвают свой сдержанный приветливый темперамент) в Минессота айс. Разница в темпераменте всегда мешает сблизиться. А с моим народом еще сложнее. Иногда я замечаю на лицах тень вины. Как после такого можно сблизиться? Я не хочу вины, не хочу жалости.

Порой мне кажется, что искренность умерла, осталась только толерантность.

– Чай будешь?

Голос Джея звучал на втором этаже, где у мистера Харта спрятался маленький кабинетик.

Я поняла, что так и стою у входа и рассматриваю покачивающуюся вывеску. Взгляд желтых глаз не выходил из моей головы.

Я прокричала в ответ:

– А нет чего покрепче?

– Конечно есть, но не для тебя.

Джей пытался перевести мое состояние в шутку. И мне это нравилось. Это лучше, чем сострадание. И уж точно лучше, чем жалость.

Я поднялась по скрипучей лестнице наверх. Второй этаж был больше похож на деревянный балкон, тянущийся по периметру магазина и огражденный невысокой балюстрадой, будто в старинных европейских библиотеках. Прямо над кассой, среди книжных стеллажей, затесалась маленькая кривая дверь в облюбованный нами кабинет мистера Харта. Письменный стол, чайник на тумбе у окна и новенький шкаф с самыми ценными изданиями.

Джей протянул мне кружку и присел на подоконник:

– Как ты?

Я усмехнулась:

– Так плохо выгляжу?

– Ну… будто сбежала из больницы доживать последние деньки на воле.

Мы оба улыбнулись.

– Наверное, и чувствую себя так же.

– Таблетки не помогают?

Я пожала плечами и сжала кружку. Пить не хотелось, но руки согревались.

– Мы же не знаем, что бы было без таблеток, верно?

Джей изучал меня пронзительным взглядом.

– Хочешь, поедем куда-нибудь на выходные? На озеро? Или в Чикаго? Можем Айану взять. А? Тачку арендуем и рванем.

– Ты опять разбил свою машину?

– Уходишь от темы.

Я вздохнула и поставила нетронутый чай на стол.

– Спасибо, Джей. Но, боюсь, у меня нет на это сил.

– Физически или морально?

– И так, и так.

– О’кей, я не наседаю, ты меня знаешь. Но я всегда рядом, хорошо?

Я улыбнулась, и на душе стало теплее:

– Спасибо.