Вера вся была «слишком», и даже хрупкость ее была избыточна. Того и гляди сломается. Талия настолько тонкая, что непонятно, где там умещаются внутренние органы? В такой объем ничего не засунешь.

Старшая Брусника проявляла внимание к Ясику, возможно, рассматривала его как будущего зятя. Ясик задерживался на ней глазами и чокался рюмкой только с ней. Старшей Бруснике это льстило, но она не позволяла себе кокетничать с мужчиной на двадцать лет моложе.

Отца Брусники за столом не было. Не позвали. Или сам не захотел.

– А где твой отец? – спросил Ясик у Веры.

– Где-то… – неопределенно ответила Вера. – То ли выгнали, то ли сам ушел на зов любви…

Странно: уйти от такой женщины, как старшая Брусника… О чем это говорит? «Не родись красивой, а родись счастливой». Но похоже, счастливыми никто не рождается. Счастье надо выбивать кулаками, ваять самому.

Ясик вдруг задумался: а счастлива ли его мама? Раньше ему не приходило это в голову.

Всё-таки счастье женщины – это мужчина, которым она гордится.

У Клары интересная жизнь: поездки, экспедиции, банкеты, призы… Но всегда одна… А хочется, наверное, чтобы кто-то помог тащить аппаратуру, чтобы кто-то вступился при скандале, чтобы под столом кто-то подвинул коленку к коленке. А сейчас для коленки только кот Маркиз, которого она всюду таскает за собой. Маркиз, без сомнения, первач среди котов. Глаза, как автомобильные фары.

На ночь Клара укладывала его в ноги, но он тихо, как партизан, добирался до подушки, клал голову на одно ухо и тихо дышал посвистывая. И ничего ему не скажешь. Он подчинялся только своим желаниям. Характер.

Клара страстно любила сына и профессию – а это уже две трети счастья. У других и этого нет.

Ясик спросил у Веры:

– Твоя мама чем занимается?

– Пишет диссертацию.

– На какую тему?

– Тутовый шелкопряд.

– А что общего у шелкопряда с твоей мамой?

– У шелкопряда ничего. А у мамы с ним – настоящее и будущее.

Значит, старшая Брусника научный работник.

Включили магнитофон. Загрохотала музыка. Молодежь запрыгала и заскакала. Освободились стулья. Ясик подсел к старшей Бруснике:

– Как вас зовут?

– Карина Всеволодовна.

Ясик посчитал, сколько букв в отчестве Всеволодовна, получилось двенадцать. Много.

– А можно просто Карина? – спросил Ясик.

– Если хотите.

– А как выглядит тутовый шелкопряд?

– А вы не видели?

– Никогда.

– Мохнатый. Симпатичный.

– Он похож на саранчу?

– Что вы… Саранча – бандит, а шелкопряд – трогательный и воспитанный. Друг человека.

– Моя мама – кинооператор. Она может сделать портрет вашего друга.

– И что я буду делать с этим портретом?

– Повесите на стену. Будете беспрерывно с ним беседовать.

– Интересно…

Подскочил Серега Птичкин. Обратился к Карине:

– У вас можно курить?

– Можно. На лестничной площадке, – разрешила Карина.

Все выкатились на лестничную площадку.

Дверь осталась приоткрытой. Покачивалась от сквозняка.

Карина тоже вышла на площадку. Закурила. Ей шло.

Ясик представил себе, как он познакомит Карину с мамой. Мама скажет: «Где ты ее взял? В доме престарелых? Кого ты выбираешь: то уголовницу, то ветерана? А нормальных девушек нет?»

«Мне нормальные неинтересны».

«Почему?»

«Потому что я сам ненормальный».

И вдруг раздался хлопок. Сквозняком захлопнуло дверь, щелкнула защелка.

Карина затушила сигарету плевком. Это был абсолютно мужской жест. Ее лицо стало растерянным.

– Писец подкрался незаметно, – проговорила маленькая Вера.

– Что-то случилось? – участливо спросил Ясик.

– Случилось. Захлопнуло дверь, ключа нет, – объяснила Вера.

– А что же делать? – спросил кто-то из студентов.

– Я знаю, что делать, – сказал Серега Птичкин. – Можно попасть на вашу лоджию через лоджию соседей.

– Как попасть? – не понял Ясик.

– Перелезть. Это легко. Я перелезал.

– Когда это ты перелезал? – Вера сделала страшные глаза. Ей не хотелось продолжать эту тему.

Карина позвонила в соседнюю дверь. Вышла старуха с палкой.

– Вы разрешите нам пройти на вашу лоджию? – спросила Карина. – У нас дверь захлопнулась. Мы хотим через ваш балкон попасть на наш балкон.

– Пусть обувь снимут, – недовольно приказала старуха.

Вся компания скинула с ног обувь и гуськом прошествовала в квартиру. Из квартиры вывалились на лоджию.

Лоджии шли сплошняком, примыкая одна к другой. Их разделяла бетонная перегородка, сантиметров тридцать, не больше, но и не меньше.

Надо было забраться на перила имеющейся лоджии и, держась за перегородку переступить эти тридцать сантиметров сначала одной ногой, потом другой. Подвинуть тело.

Не сложно, но неприятно. Все-таки седьмой этаж, все-таки полный желудок еды и выпивки.

Будущие актеры переминались, как гуси. С одной стороны, тянуло выглядеть героем, с другой – страх высоты. Неприятно сорваться и лететь вниз с ускорением свободного падения 9,8.

Ясику хотелось нравиться Карине. Он без труда забрался на перила, обнял перегородку двумя руками. Дальше надо было перенести правую ногу на тридцать сантиметров вправо. Ясик оторвал ногу от перил, но руки почему-то поехали, увлекая за собой всего Ясика.

Ясик успел подумать: «F = ma. Сила удара равна массе, умноженной на ускорение».

Сердце стремительно разрасталось в груди и растворялось в брызги. Отвратительное чувство. Ясик заорал, на все ушло пятнадцать секунд. Не много. Но и не мало. Пятнадцать секунд живого ужаса.

А дальше – чернота. Черный квадрат Малевича. Оказывается, вот что такое квадрат Малевича: небытие.

Ясик остался жив, но парализован. Руки работали. Все, что ниже поясницы, – молчало.

Врач сказал Кларе:

– Перелом позвоночника с разрывом спинного мозга. Спинной мозг не передает сигналы.

– А что же делать? – растерянно спросила Клара.

Её мозг отказывался верить в случившееся. Сын ушел из дома на своих ногах, а сейчас лежит как доска. Потом когда-нибудь пересядет в кресло – и так будет всегда.

– Что же делать? – повторила Клара.

– Что тут можно сделать? Медицина не научилась восстанавливать спинной мозг. Такие больные называются «спинальники». Рузвельт был спинальник и руководил целым государством. Все зависит от человека. Как себя организовать. Кто рядом.

Клара изменилась до неузнаваемости. Стопроцентная седина, лицо бежевое, как орех.

Работу не бросала. Копила деньги.

Кому нужен Ясик – нищий инвалид? А с деньгами можно будет купить сиделку. Любовь не купишь, а все остальное продается.

Студенты навещали Ясика. Их поражало его спокойствие. Ясик стал похож на Христа: прямые волосы, впавшие щеки, серо-зеленые глаза смотрели твердо.

Считали, что Ясик – мужественный, сильный. А все проще. Ясик не хотел жить и продумывал пути ухода. Какой смысл оставаться на этом свете и сидеть в кресле, как привидение? Лучше покинуть этот мир, никого не грузить и не длить это бессмысленное существование в кресле на немой заднице.

Однажды пришла Карина Всеволодовна. Клара провела ее в комнату Ясика.

Карина застыла, пораженная красотой и трагедией молодого человека. Клара стояла рядом с сыном – бесстрастная, как экскурсовод возле статуи.

Карина перевела глаза на Клару и сказала:

– Простите…

– У меня сын парализован, а вы: «Простите».

Действительно, у Клары рухнула жизнь, а Карина: «Простите», будто наступила на ногу.

– Вы защитили диссертацию? – перебил Ясик.

– Да. Я профессор.

– Профессор, а дура набитая, – заметила Клара.

Ясик сделал вывод: мама не изменилась. Какая была, такая и осталась. И это хорошо.

Клара вышла из комнаты, не желая делить с Кариной одно пространство.

Прежде чем покинуть дом, Карина подошла к Ясику, низко наклонилась и поцеловала его в угол рта.

Что это было? Сочувствие? Прощание? То и другое.

От Карины исходил аромат жасмина, как будто Ясик опустил лицо в жасминовый куст.

Прежние случайные подружки Ясика подванивали потом, котлетами фабрики им. Микояна и прочими посторонними запахами.

Ясик знал, что Карина сейчас уйдет и будет благоухать другому. А он останется один, неподвижный и бесперспективный, как трупак в морозильной камере.

Карина ушла. Анджела уехала. Позвоночник сказал: «До свидания, Ясик…»

Чем жить так, лучше не жить совсем. Уйти. Но даже это он не сможет сделать без посторонней помощи.

Кого попросить? Только Клару. Больше некого.

Ясик часто репетировал предстоящий разговор.

Анджела вернулась из Пскова. Она ничего не знала о печальных событиях и ждала, когда Ясик проявится первый. Не хотела унижаться.

Анджела устроилась в морг санитаркой, мыла трупы из шланга щеткой. Отмывала следы крови, оставшиеся после вскрытия. Трахалась с Толиком без особой любви. Так, для порядка.

Работа хорошо оплачивалась. К трупам Анджела относилась спокойно, без страха и брезгливости. Можно сказать, сочувственно. Они же не виноваты, что умерли. Все умирают в свой срок. Такой порядок.

Ясика Анджела любила по-прежнему, даже больше. Иногда страстно хотела позвонить, но боялась напороться на мамашу. Анджела понимала, что через мамашу ей не переступить, нечего и начинать. Анджела – стойкий оловянный солдатик. Она не унижалась даже в тех случаях, когда ее били. Не просила пощады и не плакала. И сейчас стойко терпела разлуку.

Барак не переселяли. Он так и стоял посреди квартала, как бомж.

Анджела могла бы пойти к городскому начальству, но надо мести хвостом, доказывать. Государство было равнодушно к детдомовским, и они стройными рядами пополняли криминал.

Анджела решила оклеить комнату белыми обоями, чтобы замаскировать трещины. Купила клейстер. Развела. Нарезала обои. Оставалось наклеить, но одной не справиться. Надо, чтобы кто-то помог. Придерживал.

Анджела задумалась: кого попросить? В этот момент открылась дверь и вошла Клара.

Анджела растерялась и проговорила:

– Какие люди в Голливуде…

– Я пришла попросить прощения, – сказала Клара.

– А ты что, умираешь?

– Почему?

– Потому что просят прощение перед смертью. Ты и в самом деле неважно выглядишь. У тебя, случайно, не рак?

– Хуже.

– Ладно. Главное, что не рак. Помоги мне обои наклеить.

– А что надо делать?

– Подержать внизу. А то обои ерзают.

Клара быстро сняла дорогой кардиган, брюки. Осталась в нижнем белье. Ретиво принялась за работу: ползала на коленях по полу, выравнивала, держала.

Комната маленькая – восемь метров. Справились быстро, однако часа три ушло.

– Я в долгу, – сказала Анджела.

– Помнишь, ты хотела к нам переехать? – спросила Клара. – Так вот. Переезжай. И живи сколько угодно.

Анджела ничего не могла понять. Смотрела, как в афишу коза. Сказка становилась былью.

Анджела вошла в комнату Ясика. Увидела его в кресле на колесах. Все поняла. Остолбенела. Но это был Ясик. Живой. В шаговой доступности. Ее собственный. Никуда не убежит. Никогда. Ее навеки.

Анджела подошла и села к Ясику на колени. Обняла. А он обнял Анджелу, руки ему служили. От Анджелы пахло клейстером.

Клара стояла в дверях, и ее бедное сердце оттаивало, вытекало слезами.

Анджела перевезла свои вещички – небольшой узелок. Поселилась у Ясика.

Работала в морге не полную неделю, но все же работала. Надо было зарабатывать. Расходы.

Анджела научилась делать массаж и грамотно растирала парализованные ноги Ясика. Это было необходимо. Ноги усыхали от бездействия, становились тоньше. Анджела боролась с параличом наперегонки – кто раньше успеет?