Глава четвертая

«Вычурно ажурные раскаты цокота новомодных копыт самоуверенной в присущей безнаказанности самочки вопиюще просеивались…»

Нет, не так, подумала Аня, и продолжила не читать, а будто синхронно переводить в уме, выковыривая смысл и суть из напыщенных глупостей.

Элегантная девушка с цокотом проскочила мимо. Змей не обратил на нее внимания. Ему были куда интереснее возгласы в глубине двора хрущевки, мимо которой он неторопливо шагал, сунув руки в карманы жилетки.

На балкончике второго этажа колыхалась крупная бабка в синем халате в цветочек, то кренясь в сторону тополя, ветка которого почти касалась перил, то боязливо отшатываясь. Она подзывала крупного серого кота, застывшего в развилке тополя:

– Мундисабель, иди-иди сюда, чего дам, кис-кис. Ну иди, миленький, ну свалишься же опять, паразит такой.

Змей медленно приблизился к тополю, разглядывая двор. Соседи увещеваний бабки, похоже, не слышали. Людей не было видно ни на лавочках, ни на балконах, ни за стеклами окон. Призывный взгляд на Змея устремлял только пролетарий, спасавший мир на старом панно, украшающем торец пятиэтажки по ту сторону проспекта.

Бабка заметила Змея, когда он замер в нескольких шагах от тополя.

– Молодой человек! – провозгласила она. – Молодой человек, вы меня слышите? Помогите, пожалуйста! Кот на дерево удрал, паразит безмозглый. Обратно вернуться боится, слезать не умеет. Помогите старухе, пожалуйста. По гроб жизни буду обязана.

Змей, качнув длинным козырьком, подошел к стволу и, поглаживая кору в районе еле заметной надписи «В+К=?», прицельным взглядом смерил путь до кота. Потом снял жилетку, затолкнул ее ворот за ремень сзади и довольно ловко, хоть и явно оберегая правую ногу, принялся карабкаться вверх, не обращая внимания на квохтание бабки.

– Ой спасибо, ой дай бог вам здоровья, молодой человек, а то МЧС больше не приезжает, дармоеды, проголодается – сам слезет, говорят, а у него почки больные, ему нельзя же, осторожней только, молодой человек, умоляю, рукой вон туда лучше.

Змей молча перехватил метнувшегося было прочь кота, запихнул его в мешок, сделанный из жилетки, и спустился, не реагируя ни на вопли и дерганья животного, ни на причитания и благодарности с балкона.

– Ох спасибо-то, – квохтала бабка, – герой молодой человек! Вот сейчас осторожней, ай молодец! У меня третий подъезд, с той стороны вход, сорок шестая квартира, я чай уже ставлю. А тебе, зараза серая, веником по морде сейчас!

Змей понес кота за угол дома, убедился, что никого нет ни с фасадной стороны, ни в темном подъезде, и прихрамывая, но почти беззвучно поднялся на такую же сумрачную площадку второго этажа. На ходу он выпутывал из жилетки сопротивляющегося кота, жестко придерживая его загривок.

Бабка уже ждала его в приоткрытом проеме двери, едва не приплясывая от нетерпения.

– Сюда-сюда, молодой человек, вот спасибо-то, чайку сейчас, закипает уже, орет еще, хлында, больше не сбежишь…

Только тут она разглядела, что Змей держит возмущенно орущего кота за шкирку на весу.

– Ой, молодой человек, зачем так сильно, не надо…

Она задохнулась от недоуменного возмущения, но выразить его не успела: Змей швырнул кота бабке в лицо. Кот с воплем впился когтями, куда смог. Бабка, ойкнув, стремительно попятилась и, споткнувшись о порог, с шумом ввалилась в квартиру.

Змей вошел следом. Шум за пару секунд скакнул до пугающей громкости: кот взвизгнул басом, бабка попыталась его перекричать, – и смолк после звучного удара.

Из квартиры выскочил и опрометью унесся вниз по лестнице перепуганный кот. Следом выглянул Змей с синим пояском от халата, свисающим с руки. Змей огляделся, прислушался и скрылся в квартире, несильно хлопнув дверью.

Глава пятая

Аня вскинула голову и прислушалась. В хлопанье дверью не было ничего особенного, тем более в здании издательства, пусть и малонаселенного. Набор темпераментов едва ли не превосходил ассортиментом численный состав сотрудников, многие двери поддавались только сильным, и вечерний час на эти кадровые и фурнитурные особенности почти не влиял. Однако синхронизация текста и реальности заставляла напрячься.

Приближавшиеся шаги раскатывались по темному коридору так, что от крестца к затылку проходилась массажная щетка.

Аня, стараясь почему-то быть беззвучной, завозилась в кресле, на котором стояла коленями, и с испуганной неловкостью, едва не потеряв равновесие, сунула ноги в сапожки. В дверном проеме появилась невысокая фигура, и Аня выдохнула. Вахтер это был, с первого этажа. Болтливый, но безобидный старичок со старообрядческим каким-то именем.

– Девушка, вы же «Пламя», да? – осведомился он, пытаясь рассмотреть лицо Ани над уткнувшимся в стол конусом света. – Добрый вечер. Тут электрик пришел, говорит, надо, где старые рукописи, дополнительную подсветку сделать. Это где?

Аня задвигала ящиками стола, одновременно ерзая пятками, чтобы сапожки сели как надо.

– Сейчас, – сказала она торопливо. – Я покажу, секундочку.

Ключ нашелся, естественно, в почти пустом верхнем ящике, куда Аня его положила и где двумя секундами раньше обнаружить его не удалось.

– Пойдемте, – предложила она, пытаясь высмотреть электрика за вахтерской спиной. – Только там вообще света нет, не только дополнительного. Будет здорово, если сделаете.

– Да вы сидите, чего бегать, – снисходительно сказал вахтер, протягивая руку. – А товарищ всё сделает, раз пришел, да?

– Да? – нерешительно спросила Аня, стискивая ключ холодной, оказывается, рукой.

Тень, сгустившаяся за спиной вахтера, вальяжно двинула козырьком форменной, похоже, кепки. Аня, помявшись, протянула ключ.

– Вот, третья дверь справа, без надписей.

Она некоторое время постояла у дверей, вслушиваясь в неторопливо удаляющиеся шаги, подшаркивающие – вахтера, и почти бесшумные, но, кажется, странновато неровные – электрика. Поверх шагов булькал ручеек безудержной болтовни Петра Карповича: вспомнила, наконец, как его зовут. Вахтер сочувствовал режиму работы электрика, вынужденного прибывать на вызова в восьмом часу вечера, да еще больным, вон сипите-то как, небрежно отмечал, что и работа охранником – не из легких, сетовал на запущенность здания и невоспитанность сотрудников и особенно арендаторов – приличные-то разбежались на удаленку и вообще, теперь только шелупонь всякая ошивается, но этот вот этаж – последний порядочный, еще издательский, старая школа, несмотря что молодежь.

Электрик в ответ, кажется, даже не угумкал, что Петра Карповича совершенно не смущало.

Аня вернулась к столу.

Петр Карпович с некоторым усилием отпер дверь и со второго раза распахнул ее.

– Вот это, значит. Ох, темень. Вам стул, лампу или что-нибудь нужно?

И зажмурился от слепящего мертвенного света – электрик щелкнул фонариком, прошептал сипло:

– Всё есть.

Он шагнул в архив, поставил на пол крупный кофр, который держал в руке, и принялся изучать проводку, совершенно не обращая внимания на Петра Карповича. Тот, потоптавшись, зашаркал к лестнице.

Электрик, зажав фонарик под мышкой, извлек и надел белые строительные перчатки, выдернул со стеллажа ближайшую стопку рукописей и начал перебирать ее, но тут же бесшумно вернул обратно: по коридору приближались шаркающие шаги.

– Вот, – сказал Петр Карпович, покачивая старой настольной лампой. – Там если розетка есть, можно включить, всё удобнее будет.

Электрик ощупывал древнюю скрутку проводов, пару раз покрашенную поверх изоленты. Поворачиваться к собеседнику он, похоже, не собирался.

Ты бы перчатки снял, замучаешься в строительных-то, хотел сказать Петр Карпович, но решил не лезть в прямом смысле под руку специалисту, тем более такому невежливому. Еще и маску не приспустит даже. Хотя она как раз необходима, вон какие пылевые смерчи в фонарной подсветке трясутся и ползают, даже от взгляда издали чихнуть хочется.

Петр Карпович, потоптавшись, растер нос, с кряхтением поставил лампу на пол и удалился, негромко ворча про то, что взрослые люди теперь хуже молодежи, которая как раз попадается толковая и вежливая.

Лишь убедившись, что ворчание и шаги удалились по лестнице, коридор чист, а из приоткрытой двери единственного обитаемого кабинета долетает только редкий шелест страниц, электрик взялся за дело. Проигнорировав лампу, он пристроил фонарь на одну из полок и в его свете принялся поочередно вытаскивать стопки рукописей и копаться в них – сперва аккуратно, далее с растущей досадой и небрежностью. Некоторые кипы вставали на место косо, отдельные листки и папки заваливались за штабель или, кувыркаясь, распластывались на полу. Электрик исследовал все полки, переставляя фонарь по мере необходимости. Возвращать бумаги на верхние ярусы он просто не стал: сгрудил их на полу, попрал, проигнорировав штабель складных стульев в дальнем конце архива, и убедился, что ни одной папки вне поля его зрения не завалялось.

Стопки под ногами пошатнулись, электрик медленно съехал на пол и застыл, повесив плечи и уставившись в молочно-белое пятно, обесцветившее рисунок на древнем линолеуме и края раскиданных по полу папок. Постояв так, он погасил фонарь, снял перчатки и некоторое время как будто привыкал к темноте и тишине.

Тишина была неполной. Электрик вышел в коридор. Голова его медленно нацелилась на голос Ани, негромкий, но отчетливый.

Змей надел перчатки, подхватил с пола оставленную Петром Карповичем настольную лампу и беззвучно пошел к подсвеченному прямоугольнику, наматывая провод на кулак.

Глава шестая

Змей замер у двери, слушая щебетание мелкой девульки. Девулька болтала по телефону, развернувшись в кресле к мутному окну и вытянув ноги – видимо, к батарее.

– Да то же самое, про серийного убийцу. Он, короче, старушек душит и думает про это, в чем самый кринж. Ага, Достоевский, карликовая модель, пять старушек – уже рубель. Графомания адская, конечно, на пафосе, ошибок полно и название дебильное.

Провод лампы впился в перчатку, натягиваясь. Змей улыбнулся под маской и сделал шаг. Фигура со склоненной головой не слишком четко, но разборчиво отражалась в окне, но девулька этого не замечала – наверное, любовалась носочками, втиснутыми меж чугунных секций батареи.

Пусть полюбуется напоследок.

– Это как раз поменять можно или объяснить, – возразила девулька. – Но, Соф, мне ужасно нравится. По сравнению с остальным – супернайс. Захватывает. Реально «Новый Несбё родился» скажут, классно же.

Змей моргнул и улыбнулся под маской немного иначе. Провод вокруг его кулака обвис.

– Фрагментами, ну, – продолжала девулька, умудрявшаяся зябнуть в такой духоте. – Я так Наташе и сказала. А она психанула чего-то. Ну я завтра еще поговорю. Куда денется, всё равно ничего лучше нет. Найдем, конечно. Какой автор откажется-то?

Змей смущенно поежился, совсем опустив голову, и сделал шаг назад.

Аня ойкнула и рывком развернула кресло, едва не вывалившись из него.

Она соскочила на пол и, часто дыша, всмотрелась в дверной проем. Рывком обернулась к окну, пытаясь понять, не приняла ли за отражение далекое движение на улице, и снова уставилась в черный прямоугольник коридора. Судорожно сглотнула, прислушалась и, поднеся ко рту телефон, тихонько сказала:

– Соф, я перезвоню.

Аня поводила пальцем по экрану, будто подбирая соответствующий обстоятельствам номер, но так ничего и не подобрала. Нашарив сапожки, она нерешительно дошла до двери, поколебавшись, выглянула, осмотрелась и побрела к архиву сквозь тьму, стылую и зазвучавшую странно. На полпути Аня остановилась, прислушиваясь: почудилось, или эхо шагов как будто прихрамывает? Нет, всё вокруг оставалось покойным и унылым.

Аня тихонько стукнулась в дверь архива повыше торчащего ключа.

– Простите, вы еще не заканчиваете?

Подождав, она открыла дверь. На пол громко шлепнулась папка.

Аня, ойкнув, отскочила, подышала и включила фонарик в телефоне.