В какой-то момент я остановилась, чтобы посмотреть, долго ли мне еще плыть, и тогда-то увидела его. Наверное, ему в голову пришла та же идея – доплыть до девочек на другой стороне.

– Привет, – сказал он мне.

– Привет, – ответила я.

Нас разделяло, пожалуй, футов пятнадцать, и мы разглядывали друг друга на расстоянии. Над нами нависли темные тучи. В любую секунду мог начаться дождь. С обоих берегов доносились отчаянные свистки спасателей. Мы подплыли чуть ближе, достаточно для того, чтобы вытянуть руку и соприкоснуться пальцами. У него были ярко-рыжие волосы и столько веснушек, сколько я ни у кого не видела, ни у мальчика, ни у девочки; веснушки почти полностью скрывали его бледную кожу. Он заговорщицки улыбнулся, как будто мы уже были знакомы и заранее договорились встретиться прямо посреди озера, в котором больше никто не хотел плавать.

Я оглянулась через плечо.

– Ну и влетит же нам.

– Нет, если будем держаться вместе, – сказал он.

Я улыбнулась.

– Не так уж и хорошо я плаваю.

– Я покажу, как можно держаться на воде часами. Нужно просто расслабиться и ни о чем не думать. Смотри!

Он откинулся назад, погрузив голову по уши. Из воды торчало только его лицо, обращенное к небу – туда, где должно было находиться солнце.

– Ты никогда не устаешь? – спросила я, повысив голос, чтобы он меня услышал.

Мальчишка поднял голову и потряс ей, чтобы из ушей вытекла вода.

– Не-а.

И я попыталась повторить за ним. Теперь мы были так близко, что наши ладони соприкоснулись. Я покачивалась на волнах и смеялась, барабаня пальцами по его руке.

– Прикольно, правда? – спросил он.

Спасатели на обоих берегах озера продолжали свистеть – я слышала их, даже погрузив в воду уши, – но мы понимали, что никто не бросится вытаскивать нас. Даже спасателям не хотелось залезать в воду.

Не знаю, как долго мы болтались там, но по моим ощущениям целую вечность. Если бы это была история какой-то другой девушки, а не меня, этот случай можно было бы назвать началом первой любви.

Его звали Люк, и следующие несколько дней он старался подобраться ко мне поближе. Дважды он оставлял записку под моей подушкой, а однажды после обеда отвел меня за главный павильон, держа под мышкой картонную коробку из-под обуви. Как только мы нашли местечко поукромней, он приподнял крышку и показал мне коллекцию сброшенных панцирей цикад.

– Нашел их в кустах, – объяснил он так, будто делился со мной величайшим секретом. – Это экзоскелеты. Они сбрасывают их один раз на протяжении жизни. Правда круто?

Вынув один панцирь из коробки, он положил его себе в рот.

– Довольно вкусные, – сказал он, жуя. – Чего ты вытянула лицо?

– Не вытянула.

– Нет, вытянула. Не будь такой девчонкой.

Он взял еще один панцирь.

– Вот, попробуй.

Хрум, хрум.

– За ужином возьму соли, с солью они еще вкуснее.

Он положил мне панцирь в ладонь, и я посмотрела на него. В дальнем уголке моего сознания что-то промелькнуло: я уже знала о вещах, которые не стоит есть.

Затем раздался свисток, призывающий к обеденной перекличке. Я бросила панцирь цикады в коробку и убежала.

Вечером того же дня я нашла под подушкой третью записку. Первые две он писал, как будто представляясь новому знакомому: «Меня зовут Люк Вандеруолл, я из Спрингфилда в Делавэре + у меня 2 младшие сестры, я в 3 раз в лагере «Амиуаган» + это мое самое любимое время года. Я рад, что ты тоже здесь. Теперь мне есть с кем плавать, даже если придется нарушать правила…»

Эта записка была короче. «Встретимся в 11 вечера + вместе мы пойдем дальше + отправимся навстречу приключениям».

Я легла в кровать, надев пижаму поверх купальника, и подождала, пока все заснут. Затем я отодвинула щеколду на двери и выскользнула из хижины. Он уже ждал меня, стоя чуть в стороне от полоски света перед входом. Я спустилась по ступенькам на цыпочках, он взял меня за руку и повел во тьму.

– Идем, – прошептал он.

– Не могу.

«Мне нельзя», – мысленно добавила я.

– Можешь. Идем! Я покажу тебе кое-что.

Держась за руки, мы прошагали мимо главного павильона. Через несколько минут среди деревьев показались хижины для мальчиков, но он повел меня в глубь леса, дальше во тьму.

Деревья казались живыми, не похожими на те, какими они были днем. Над ними висел узкий серп старой луны, даря скудный свет, а вокруг золотисто-зелеными огоньками мелькали светлячки. Я подумала о том, что они могут говорить друг другу. Дул ночной ветерок, такой прохладный и освежающий, что я представляла, как сосны выдыхают свежий воздух и гудят в такт оркестру цикад, сов и лягушек.

В носу защекотал запах дыма. Кто-то явно разбил стоянку неподалеку от лагеря «Амиуаган».

– Сейчас бы хот-дог! – мечтательно произнес Люк.

Через мгновение я заметила впереди огонь, но когда мы подошли поближе, я поняла, что это не костер.

Это была красная палатка посреди леса, освещенная изнутри. Не настоящая палатка, вроде тех, что с колышками и с входом на молнии, которые продаются в магазинах, но это делало ее еще загадочнее. Люк нашел где-то кусок брезента и набросил его на протянутую между двух деревьев бельевую веревку. Мгновение-другое я стояла, восхищенная зрелищем. На расстоянии мне казалось, что это волшебная палатка, войдя в которую я окажусь на каком-нибудь восточном базаре.

– Ты сам это сделал?

– Ага. Для тебя.

Тогда я впервые вспомнила это чувство. Стоя в темноте рядом с Люком, я вдыхала теплый ночной воздух и вдруг поняла, что ощущаю все его запахи вплоть до запаха ворсинок на носках. От него до сих пор пахло озером, сырым и затхлым. После обеда он не чистил зубы, и с каждым его выдохом до меня доносился аромат порошка чили из гамбургеров с мясным фаршем.

По всему моему телу мягкой волной пронеслось заставившее меня содрогнуться ощущение голода и безысходности. Я ничего не знала про Пенни Уилсон. Я просто вдруг ощутила, что, когда была совсем маленькой, совершила нечто ужасное и сейчас повторю это. Палатка не была волшебной, но я поняла, что один из нас из нее не выйдет.

– Мне нужно вернуться, – сказала я.

– Не будь такой трусихой! Никто нас не найдет. Все спят. Ты что, не хочешь поиграть со мной?

– Хочу, – прошептала я. – Но…

Он взял меня за руку и повел под брезент.

Для самодельного убежища платка была обставлена вполне неплохо: две банки «Спрайта», пачка печенья и упаковка «Доритос», синий спальный мешок, коробка с панцирями цикад, электрический фонарь, книга «Выбери себе приключение» и колода карт. Люк уселся на землю, скрестив ноги, и вытащил из спального мешка подушку.

– Подумал, что можно было бы провести здесь вместе всю ночь. Выбросил все палки. Земля твердая, но, думаю, это даже лучше – потренируемся в выживании. Когда я вырасту, я буду лесником, лесным рейнджером. Знаешь, кто это такие?

Я покачала головой.

– Они патрулируют леса и следят за тем, чтобы никто не рубил деревья, не стрелял в животных и не делал ничего плохого. Вот этим я и буду заниматься.

Я взяла книгу «Выбери себе приключение» с подзаголовком «Побег из Утопии». На обложке были нарисованы двое заблудившихся в джунглях детей, под их ногами земля осыпалась в пропасть. «Выберите одну из 13 концовок! От вашего выбора зависит то, что ожидает вас в конце – успех или несчастье!»

Несчастье. Меня вновь охватило странное чувство.

– Хочешь «Спрайта»? – он открыл банку и протянул ее мне. – Вот, возьми печенье.

Он сам взял одно печенье и откусил края.

– Но прежде чем стать рейнджером, я поучаствую в триатлоне.

– Что такое триатлон?

– Это когда ты бежишь сотню миль, потом едешь на велосипеде сотню миль, а под конец плывешь сотню миль – и все за один день.

– Ерунда какая-то. Никто не может проплыть сто миль.

– Откуда ты знаешь? Ты пробовала?

Я рассмеялась.

– Конечно, нет.

– Ну, ты же теперь знаешь, как держаться на воде вечно. Уже кое-что. Я умею вечно держаться на воде, так что плавать вечно точно смогу. Буду тренироваться и тренироваться, пока не получится. А потом буду скакать на коне по Скалистым горам, бороться с лесными пожарами и жить в доме на дереве, который построю сам. В нем будет два этажа, как в настоящем доме, только подниматься в него нужно будет по веревочной лестнице, а спускаться по шесту.

Он нахмурился, словно в голову ему пришла какая-то мысль.

– Шест должен быть металлическим, чтобы не оставалось заноз.

– А как ты будешь есть? В доме должна быть кухня, но вдруг он сгорит?

– Ну, готовить мне будет жена. Еще не решил, делать кухню на земле или на дереве.

– А у твоей жены будет собственный дом на дереве?

– Не думаю, что ей понадобится отдельный дом, но если захочет, то пусть живет в доме на другой ветке. Может, она будет художницей или кем-то еще.

– Хорошие у тебя фантазии, – грустно вздохнула я.

– Ты чего? Я думал, тебе нравится в лесу.

– Мне нравится.

– Я думал, ты обрадуешься.

– Я обрадовалась. Но будет очень плохо, если мы не вернемся в лагерь.

– Ой, да мне наплевать. Подумаешь, буду убираться завтра в столовой, – беззаботно отмахнулся он. – Это того стоит.

Завтра. Слово прозвучало странно, как будто оно теперь совсем ничего не значило.

– Я не об этом.

– Завтра утром будешь волноваться. Посиди со мной, поиграем в «Старую деву», а потом поспим.

Я уселась рядом с ним, он взял колоду, и мы начали играть. Он протянул мне свои карты, а я выбрала одну (конечно же, «старую деву»). Я засунула ее в свои карты и предложила их ему, а он покачал головой и сказал, чтобы я их перетасовала. Я не могла сосредоточиться на игре. Я продолжала ощущать запахи чили, затхлой воды и ворсинок носков. Его задор, его мечты, его жажда приключений – у всего этого тоже были запахи, похожие на ароматы мокрой листвы, соленой кожи и горячего какао в жестяной кружке, которой была знакома форма его ладоней.

– Не хочу больше играть, – прошептала я.

«Он не вырастет. Никогда не станет лесным рейнджером. Никогда не будет скакать на коне. Не будет бороться с лесными пожарами. Не будет жить в доме на дереве».

Люк отложил свои карты и взял меня за обе руки.

– Не уходи, Марен. Я хочу, чтобы ты осталась.

Мне не хотелось уходить. Мне и вправду очень, очень хотелось остаться. Я наклонилась вперед и втянула носом воздух. Порошок чили, затхлая вода, ворсинки. Я прижалась губами к его шее и ощутила, как он замер в ожидании. Он положил руку на мои забранные в хвостик волосы и погладил, как гладят лошадь. Он тоже втянул воздух, запах чили усилился, и пути назад уже не было.

Я кое-как доковыляла от красной палатки к озеру, прошла по пирсу и бросила пакет для продуктов в воду. Потом сняла пижаму и забросила ее как можно дальше. Футболка с Русалочкой медленно тонула, пластиковый пакет, погружаясь в воду, булькал.

Я рухнула на пирс и принялась раскачиваться взад-вперед, сжимая ладонями лицо, чтобы подавить крик, но он так рвался изнутри, что у меня едва не лопнули глаза. Под конец я не смогла сдерживаться, поэтому легла на доски, опустила голову в воду и завыла, пока вода не обожгла мне ноздри.

И только когда я шла назад по тропинке между деревьев – замерзшая, мокрая и дрожащая снаружи, но страдающая от нестерпимого жара внутри – я вспомнила о маме. «Ах, мама. Ты больше не будешь любить меня, узнав, что я сделала».

Я как можно тише пробралась обратно в свою хижину и надела поверх купальника запасную пижаму. Если кто-то спросит, я отвечу, что ходила в туалет. Я лежала в кровати и дрожала, сжавшись в плотный комочек, как будто пытаясь оградиться от внешнего мира. Мне хотелось стать цикадой. Хотелось сбросить с себя кожу, оставить ее в кустах, чтобы никто не узнал меня, даже моя мама. Я стану совершенно другим человеком, и все забуду.