И публика разразилась смехом. Громкий, заразительный смех разлетелся по сторонам, привлекая внимание прохожих и зевак. Сказанная колкость разом подняла настроение, а сомнения в голове сошли на нет. Вот только персонам сцены было не по душе. Туманный и Ямб замерли рядом так, будто солдат охранял статую Венеры Милосской. Вошкин побледнел, как поганка в лесу. А вот Ермидов покраснел от гнева. Глаза его налились кровью, как у разъярённого быка, готового рогами вспороть светловолосого выскочку.

– Как вы смеете насмехаться над нами? – громко сказал Ермидов.

– А как вы хотели? Чтобы я по головке погладил? – уверенно ответил светловолосый.

– Вы, деревенщина, не смеете нас критиковать! Вы ничего не смыслите в поэзии. Только хаять и умеете, не более того.

– Это я-то не смыслю?! Да я сам поэт! Мне ли не знать, как словом касаться сердец человеческих?

– Ну, да… Поэт… – с ярым недоверием сказал Ермидов. – Видел я вас «похэтов». Как собак нерезаных полно. Каждый второй, кого я встречал, называл себя поэтом, а на деле – жалкие ничтожества.

– А я вам не каждый второй, – дерзнул светловолосый. – И уж, тем более, не ничтожество.

– И какой вы, извольте ответить?

– Народный!

Услышав это слово, Ермидов издал презрительный смешок. Светловолосый парень, казалось, не изменился в лице. Но голубые глаза ещё больше загорелись огнём.

– Вы слышали? Народный «похэт», – с издёвкой произнёс Ермидов. – А вы в курсе, что так называемые народные поэты и мизинца не стоят таких новаторов, как они? – и показал рукой на свою группу участников.

– С каких это пор?

– Всё понятно с вами. Вы отстали от жизни. Не можете идти в ногу со временем. Новаторы давно определили истинный звук поэзии: резкий, оригинальный и без привязки к устаревшим традициям. И вы ещё смеете спорить со мной? Смешно!

– А давайте докажу обратное, – уверенно произнес парень.

– Серьёзно?

– Именно так!

– Каким же образом?

– Поэтическим. Прямо здесь, на этой сцене.

– Вы так уверены в себе?

– Абсолютно.

– Валяйте, – сказал Ермидов и жестом пригласил на сцену.

Светловолосый парень без лишних усилий вскочил на сцену, отодвинул в сторону микрофон и посмотрел на людей. Их взгляды были обращены к нему. Матвей Родников, хотя и не слишком проникся уверенностью молодого поэта, но писательская интуиция подсказывала: этот человек «тёмная лошадка». Парень глубоко вдохнул, расправил плечи, поднял правую руку и заговорил голосом звонким и живым:

Быть бы ветром диким,

Быть цветком брусники

Над седым раздольем,

Рожью в хлебном поле –

Речь не слышать злую,

Гомон подлецов,

Только б ветры дули

Меж густых лесов.

Только б волки выли

Под большой луной,

В небе звëзды стыли

В бездне голубой,

Пали в сине море

Из дали небес

Знаком Божьей воли,

Чудом из чудес.

Прахом раствориться

На закате дней,

Только б сердце билось

Родины моей.

Зрители оживились и с каким-то невероятным потоком эмоций аплодировали незнакомцу. Аплодировал ему и Матвей. Интуиция его не подвела. Более того, он почувствовал настоящее удовольствие от живой, лишённой новомодных выкрутасов поэзии. Поэзии, которая «глаголом жгла сердца людей». Поэзии, с которой русский язык обретал красоту и величие.

Стоявшие в углу литератор и его новаторы молча наблюдали за происходящим. Казалось, стихи незнакомца повергли их в ступор. Не могли ни возразить, ни попытаться помешать выступлению. Стояли, как статуи, и молчали.

Но на этом потрясения не закончились. Голубоглазый поэт продолжил победоносное шествие. С ещё с большей силой и живостью в голосе он доносил слова, которые невозможно забыть:

И снова, как сейчас, я вспоминаю

Родимые душе моей места:

Как сосны тихо шепчут за сараем,

На сопках изумрудные леса.

В пути крутом среди камней кремнистых

Есть озеро, что светится в ночи.

И каждый стук орешников ветвистых

Так ясен, словно отблески свечи.

Ребёнком бегал от ручья к ручью,

Колодезной воды прохладу помню.

С блаженством памятую я весну

И каждую болотистую пойму,

И жимолости терпкий полутон,

И резкий вкус янтарной облепихи,

И каждый ясный и прекрасный сон,

Который слаще дикой земляники.

И каждый звук из прошлого приятен

Глухим ударом в чёрном чугуне.

Одно из самых благодатных пятен

Родная даль оставила во мне.

Это был успех! Мужчины и женщины, взрослые и дети – все окатили поэта волной аплодисментов. Каждый чуть ли не с надрывом связок кричал хвалебные слова в его адрес. Десятки улыбок, поднятых рук и широких от удивления и радости глаз были полны благодарностью. В момент всеобщего восторга светловолосый парень повернулся к поникшим духом «новаторам» и подмигнул им, словно говоря: «Ну, чего заскучали, ребята?» Затем он оглянулся на литератора Ермидова и, встретившись с ним взглядом, озорно показал ему фигу.

Это была окончательная победа. Но продлевать свой триумф светловолосый поэт не стал. Развернувшись, он подошёл к задней стороне сцены и спрыгнул с неё. Всё произошло настолько быстро, что публика не сразу пришла в себя. И лишь спустя несколько секунд зрители направились следом за талантливым поэтом. Матвей последовал за остальными. Вместо автографа ему хотелось лично пожать руку этому человеку. И не просто пожать, а выразить литературное признание. К сожалению, никому не удалось найти его. Люди смотрели по сторонам, делились на группы и даже кричали с просьбой вернуться. Но как они ни старались, а голубоглазого поэта и след простыл. Спустя ещё какое-то время зрители начали расходиться. Вместе с ними ушёл и Матвей Родников. Но уходил довольный и с чувством небывалого интереса.

Глава 3

Стрелки наручных часов показывали 22:30. Окна многоэтажных домов горели жёлтыми огнями. Звоны вечерних трамваев, тени из ресторанов и оживлённые голоса молодёжи создавали атмосферу ночного города.

Матвей Макарович медленно шел по тротуару и мысленно перечёркивал места, отмеченные маршрутом. Он побывал возле Театра Драмы и наблюдал за игрой музыкального фонтана. Посетил выставку музея Фелицина, в котором представили рукописи и личные вещи кубанских писателей прошлых лет. Заглянул в городской бар «Сержант Пеппер», где давала концерт группа энтузиастов под названием «Гринвич». По пути попадались то памятники деятелям культуры, то мастер-классы уличных художников. Последние писали картины о космосе, портреты знаменитостей, абстракции и пейзажи. Оставалась только одна точка на карте: площадь имени Пушкина. Он и раньше бывал там в свободное от работы время. Однако, голос интуиции подсказывал идти безоговорочно. И пока он шёл, то невольно задумался о светловолосом парне, чьё выступление произвело сильное впечатление.

– Да… – говорил про себя Матвей. – Давно такого восторга не испытывал. Как дерзко и с юморком он проучил этих псевдо-литераторов, будь они не ладны. А сколько было смысла в его четверостишиях: любовь к родному краю, переживание за будущее, связь человека с природой! Жаль только, что ушёл неожиданно. Даже имени своего не назвал. Может, так и было задумано? Кто его знает. Ясно только одно – это был талант! Такие становятся известными мастерами пера. А что сейчас происходит? Кого в литературе называют современными писателями? Графоманов, которые популярны в социальных сетях? Или коммерсантов, штампующих одноразовые бестселлеры? Как те, так и другие, не думают вкладывать смысл в свои творения. Знай только в срок написать, да деньги заработать. М-да… Всё-таки произвёл на меня впечатление тот человек. Хотел бы я поговорить с ним. Например, о жизни или о творчестве… Возможно, стали бы приятелями. Почему бы и нет? Если бы только…

То ли судьба так распорядилась, то ли обыкновенная случайность: на площади Пушкина стоял тот самый светловолосый поэт! Была уже ночь, праздник закончился, люди разошлись… Он стоял в одиночестве и смотрел на тёмное небо, покрытое яркими звёздами. Матвей не мог поверить своим глазам. Ему даже пришлось ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности. Вдохнув свежего воздуха, он неспешно подошел к поэту и решился завести беседу.

– Здравствуйте, – сказал Матвей.

– Добрый вечер, – ответил поэт.

– Вы вряд ли меня вспомните, но я стоял в толпе и наблюдал за вашим выступлением. Здорово вы проучили тех дилетантов! Отдаю вам должное. Вы – настоящий поэт, – сказал Матвей и протянул руку.

Поэт сначала удивился. Казалось, что своим появлением Матвей создал неудобство. Но удивление сменилось дружелюбной улыбкой, и поэт пожал протянутую руку.

– Спасибо большое. Не каждый день получаю добрые отзывы о себе. Как вас зовут? – спросил поэт.

– Матвей Родников. А вас?

– Даниил Клименко.

– Рад знакомству.

– Взаимно. А я помню вас. Вы были среди зрителей возле сцены.

– Да.

– И каковы ощущения?

– Невероятные. Слов нет, чтобы их описать. На фоне современных авторов вы смотритесь настоящей «глыбой».

– Да не во мне дело… Я сам поглядываю на современников и не знаю, как без обид оценить их творчество? Вроде бы, есть какие-то навыки и желание тоже, а пишут чёрт знает что. Ещё думал про себя: времена такие пришли или сам народ такой? – он тоскливо вздохнул. – Как говорится, раньше было лучше!

– Есть в этом доля правды, отчего грустно становится.

– Матвей, можно с вами на «ты»? Так проще мне общаться. Да и с этим «вы» я чувствую себя не молодым парнем, а стариком на пенсии.

– Без проблем.

– Ты писатель?

– Да. Повести и рассказы пишу. Пока что в газетах публикуюсь, а издатели… – Матвей внезапно остановился, словно что-то поразило. Спустя пару секунд продолжил:

– Погоди… А как ты догадался, что я писатель?

– Очень просто, – улыбаясь ответил Даниил. – Глаза! Как говорил Цицерон: глаза – это зеркало души. А у вас, писателей, глаза широко открытые и любознательные. Особенно когда наблюдаете за кем-либо. К гадалке не ходи.

– Насчёт наблюдения, согласен. Полезный инструмент для поиска идей.

– И о чём пишешь?

– Разное: сатира, философские притчи, мистика. Правда, до недавних пор.

– Что ты имеешь в виду?

– Проблема у меня: не получается писать. Вроде вертится мысль в голове, а слова не ложатся на бумагу. Хоть в петлю полезай. Месяцами мучаюсь.

– Всё ясно. Состояние пустыни!

Матвей на миг замер, удивленно взглянув на собеседника.

– Вот-вот… Пришлось обратиться за помощью к психологу, а тот говорит: вам нужно расширить кругозор. И как нельзя кстати Библионочь подошла. Вот и хожу ради кругозора.

– Правильно сказал твой психолог. И у меня было тоже самое.

– Да ладно?!

– Ага.

– И тоже занимался кругозором?

– Я и сейчас продолжаю это делать. Только по-своему. В одиночестве.

Даниил сделал несколько шагов в сторону и поднял голову к небу. Он пристально поглядел в её тёмное покрывало, усыпанное множеством звёзд: маленьких и крупных, мигающих и ярких, а затем спросил:

– Вот скажи, Матвей, что ты видишь на небе?

Тот подошёл к Даниилу и задрал голову.

– Ну, звёзды светят…

– И только?

– Нет, конечно. Но лучше ты скажи, чем я стану гадать. Тем более, что видишь глубже.

– Представь, что эти звёзды – души людей. Например, те же писатели и поэты: Пушкин и Гоголь, Чехов и Есенин, Шукшин и Высоцкий. Каждый из них добился своих целей и оставил после себя романы, поэмы, песни. Они вдохновляют нас, учат важным вещам и спасают от роковых ошибок. Мы читаем их и восхищаемся. Изучаем биографии и представляем себя рядом с ними. Но самое главное – мы помним их. Помним, словно они и не покидали нас – живых. Они становятся звёздами и продолжают радовать нас, меняя жизнь в лучшую сторону. Когда я гляжу на эти звёзды, то чувствую их невидимую силу. Силу, позволяющую творить, вопреки трудностям и невзгодам. Силу, с которой хочется жить. Когда-нибудь и я стану звездой. Оставлю при жизни следы и буду гореть с небосвода, радуя живых людей.