Анжела беспрекословно последовала за ним. Они пересекли улицу, затем какой-то парк и подошли к церкви. Войдя внутрь, Анжела оказалась среди каких-то незнакомых людей, но, поняв, что никто не обращает на нее внимания, направилась к алтарю. И вдруг… Она услышала за собой скрип закрывающихся ворот, щелчок ключа в замке – и с ужасом поняла, что попала в ловушку…

Оставшиеся в церкви люди… Нет, они казались людьми лишь мгновение назад, теперь же это – безобразные уродливые карлики, приплясывающие вокруг нее под жуткие гортанные выкрики. Одни смеялись, другие, вопя, начали щипать ее и дергать за одежду, третьи кружились с высунутыми языками, а она вырывалась и звала на помощь. Затем, свалив ее на пол, они кусали и лизали ее тело…

Когда ужас достиг пика, она каким-то неимоверным усилием воли вырвалась из этого страшного сна. Проснулась… Кто-то барабанил в дверь дома.

Анжела вскочила с кровати. Сердце бешено стучало в груди.

На ней не было ничего, кроме ночной рубашки, и она распахнула шкаф, судорожно разыскивая домашнее платье. Кто-то еще сильнее заколотил по двери, повторяя ее имя.

Накинув что-то на себя, она открыла дверь. На пороге стоял ее отец Паоло. Угрюмый и, конечно, пьяный: он покачивался, распространяя вокруг себя винный перегар.

– Почему я должен ломиться в собственный дом? Какого черта вы закрыли двери? –почти кричал отец.

– Прости, папа! Я заснула, а Франко нет дома, и…

– И что, боишься темноты? Боишься, что украдут тебя? – продолжал Паоло, уже ввалившись в дом.

Анжела не стала оправдываться перед отцом, благоразумно воздержавшись от любых слов и придерживая его, едва стоящего на ногах. Тот оттолкнул ее:

– Разыгрываешь жалость? Думаешь, я совсем дурак, не вижу ничего?!

– Хочешь ужинать, папа? – спросила Анжела тихо, но отчетливо.

– Да, хочу! Давай! – Он уселся за стол. Производя эту нехитрую операцию, он, неловко зацепившись за угол, свалил на пол стеклянную кружку. Кружка не разбилась, и это отчего-то разъярило его. Ударив кулаком по столу, Паоло вдруг заорал:

– Всех вас перебью, мать вашу!..

Анжела прикрыла глаза и коротко помолилась:

– Дай Бог, чтобы это поскорее закончилось!

Она поставила перед отцом пустую тарелку и водрузила на плиту кастрюльку с супом – подогреть. Быстро порезала на ломти огромный, из ближней пекарни, каравай хлеба. Однако отец нетерпеливо повернулся к плите и неловко схватил кастрюлю, которая вывалилась у него из рук. Ее содержимое оказалось на полу.

– Ох, что ты натворил!! – неосмотрительно проговорила девушка.

В тот же момент фарфоровая тарелка, посланная рукой Паоло, полетела в сторону Анжелы. Она успела подставить руку, защищая голову, но получила сильный удар краем тарелки по предплечью и вскрикнула от боли. Отец далеко не первый раз приходил пьяным, и без эксцессов не обходилось, но физическую боль он причинил ей впервые.

– Чего притворяешься? Ничего с тобой не случилось! – прохрипел Паоло, поднимаясь из-за стола и направляясь в свою комнату.

Анжела опустилась на колени, обхватив ладонью ушибленную руку. Слезы градом катились по лицу. Она плакала от боли: от боли в руке – и от боли в груди, в самой глубине души, в той точке, где встречаются печаль и радость, где надежда уступает место безнадежности.

– Мерзавец! – крикнула она отцу, точнее, в сторону двери его комнаты.

Пока она наводила порядок, из соседней комнаты уже доносился храп.

Она подошла к стене с фотографией, где были изображены отец и мать в день венчания. Отец тогда (а прошло уже четверть века) был молодцеват, без единой морщинки на лице, можно даже сказать, красив, и держался горделиво. Выглядел он серьезным, хотя Анжела была наслышана о нем как о весельчаке и человеке с чувством юмора. Ничего общего с тем, что он представлял собой сейчас. Впрочем, она и не помнила его таким, каким его описывали, и все эти рассказы казались ей выдуманными. Рядом с отцом на фотографии – мама в свадебном платье. Просто красавица! Улыбающаяся, жизнерадостная, с пышными черными волосами. Над верхней губой небольшая родинка, а глаза – большие, с поднятыми по-азиатски уголками.

– Не удивительно, что он влюбился в маму, – думала Анжела. – Какая, наверное, это была любовь!

Паоло было двадцать, когда он познакомился с девочкой из соседнего села – и «запал» на нее. «Дама сердца» Паоло – Бруна ее звали – была младше его на шесть лет. Виделись они тайно, и «связь» их заключалась лишь в совместных прогулках и различных знаках взаимной симпатии. Однако долго сохранить их отношения в секрете не удалось. Узнавшие об их «связи» возмущенные родители девушки заявили на Паоло в полицию. В участке он честно рассказал, что отношения их были совершенно чистыми и заключались лишь в дружеских беседах и нежной привязанности. Он убеждал полицейских, что имеет вполне серьезные намерения и думает жениться, когда она станет совершеннолетней.

Доводы его для стражей порядка оказались неубедительными, и Паоло предстал перед судом. Но теперь за дело взялась Бруна…

Она побежала к ближайшей, на краю села, скале над морем, привязала один конец веревки к росшему на скале дереву, а вторым обвязалась сама. Она заранее пригрозила таким шагом родителям, так что вскоре на месте происшествия собрались почти все селяне, включая местных полицейских.

Бруна спустилась вниз по скале и так висела, угрожая, что развяжется и погибнет, если Паоло не прекратят преследовать.

Родители испугались не на шутку и пообещали оставить их в покое. Да, так было… Когда Бруне исполнилось восемнадцать, они поженились. Это было счастливым концом одной истории любви, но после женитьбы началась новая…

Сказки о принцах и принцессах заканчиваются торжеством справедливости и счастливым концом. Никто не знает, что произошло после того, как закончился «пир на весь мир», а молодые стали «жить-поживать да добра наживать». Рассказ же о Паоле и Бруне – правда жизни, а жизнь, как сказка, не заканчивается точкой. Поэтому мы можем узнать о том, как продолжилась история наших героев.

Девушка смотрела на старую фотографию и снова и снова возвращалась к тому, над чем уже думала несчетное число раз. Она не помнила матери, но знала, что произошло и кто действительно виноват в ее ранней смерти – а умерла она через два года после ее, Анжелы, рождения.

Анжела была совершенно уверена, что отец пьет именно по этой причине. И искал он спасения в вине, во-первых, потому, что не мог смириться с кончиной жены, а во-вторых, потому, что считал себя виновным в этом.

Дни шли и шли, и потихоньку приближался момент отъезда Анжелы в город к дяде для продолжения учебы. Все это время Анжела проводила с Мирелой, которая, в отличие от нее, была поменьше ростом и не такой стройной, однако хорошо сложенное тело, тугие косы до бедер и большие темные глаза делали ее довольно привлекательной.

В то время, в начале восьмидесятых годов, танцы, на которых играла местная любительская группа, были единственным развлечением для молодежи в поселке. Мирела уговаривала подругу сходить на танцы хотя бы один раз.

– Я не сомневаюсь, что все будет нормально! – увещевала Мирела.

– Но я боюсь, на самом деле боюсь! – отвечала Анжела, сжимая ее локоть. – Ты ведь знаешь, какой у меня отец! А если ему кто-то скажет!? Или, может, его лучше спросить? Но ведь ни за что не пустит! Ах, была, не была!.. – возбужденно решилась Анжела.

– Ты просто прелесть! – радостно взвизгнула Мирела, вскочив, чмокнула Анжелу в щеку и помчалась домой.

Анжела еще немного постояла возле забора и не спеша пошла к дому. Она была задумчива и немного растеряна. Вдруг осозналось: все, что ее окружает, постепенно уходит из ее жизни, что это уже почти прошлое. И Мирела, милая сердцу подруга, – тоже прошлое. Впереди новая, совсем другая и пугающая неизвестностью жизнь. Вдруг остро захотелось остаться, никуда не уезжать. Душа судорожно держалась за эти места и людей, так хорошо знакомых и привычных – и в то же время жаждала новой, лучшей жизни и счастья – где-то там, далеко, в большом городе…

Следующий день начался с чудесного утра. Ничто не предвещало ненастья. Люди с побережья, особенно рыбаки, могут неплохо предсказывать непогоду. Однако даже этот, накапливавшийся веками опыт, не гарантирован от ошибок. В открытом море он может подвести даже бывалого рыбака.

Вечером этого дня Франко с двумя товарищами вышел на лодке в море. Время от времени налетал легкий ветерок. Его порывы словно подчеркивали и усиливали ритм вечного танца моря.

К этому время Анжела закончила с ужином и, прибрав стол, налила для отца бокал вина, и – по его требованию – и себе немного: он считал, что это полезно для сна.

Девушка, присев к столу, сделала маленький глоток и, бросив быстрый взгляд на стоявшие на комоде часы, решила, что подходящий момент наступил:

– Знаешь, что, папа?.. Можно мне сегодня лечь в комнате Франко?

– Зачем? – Паоло удивленно взглянул на дочь. – А чем тебе не нравится твоя?

– Франко все равно вернется только завтра, а мне Мирела дала интересную книжку. Вот, посмотри! Ты ведь не любишь, когда у меня горит свет, потому что через витражную дверь он пробивается в твою комнату, вот я и подумала… – скороговоркой выпалила Анжела, надеясь, что это усыпит его бдительность.

– А!… – Паоло прикусил губу, как будто припоминая что-то. – Та самая Мирела? Ты опять водишься с ней? Не говорил ли я, что она тебе не пара?

– Да, говорил, папа. Этого вправду больше не будет! – Анжела покраснела от собственной лжи.

Мирела в свои двадцать лет, действительно, не пользовалась славой добропорядочной девушки. Говаривали, что видели ее с какими-то парнями, что она уже довольно искусна в любви, да и есть в кого: недалеко, мол, ушла от матери… и другие малоприятные вещи. Конечно, большей частью эти сплетни были далеки от истины. Анжела это знала, по крайней мере, верила ей, но, тем не менее, именно такая Мирела и была ей нужна.

Паоло никак не мог решиться: с одной стороны, он хотел как-то оградить дочь от «дурного общества», с другой, прекрасно понимал, что в пьяном виде это «общество» ничуть не лучше. Да-да, он не заблуждался на собственный счет, хотя никому в жизни не признался бы в этом.

Он уже несколько дней не пил ни капли, ни разу не зашел в излюбленный трактир, чтобы опрокинуть чарку после работы. В тот злопамятный вечер, когда он обидел Анжелу, Паоло был на поминках по поводу смерти одного из коллег и его жены в дорожной аварии. Компания так усердно и дружно заливала скорбь по безвременно ушедшему товарищу, что им втайне стало чуть ли не жаль, что такие (или подобные) поводы не представляются чаще.

Паоло обычно не помнил отдельных деталей своего поведения в пьяном угаре. Однако синяк под локтем Анжелы не мог остаться незамеченным, да она и не пыталась этого сделать.

Он разрешил ей лечь в комнате Франко, но это было более искуплением вины за случившееся, нежели благородным порывом души или уступкой.

Приморский поселок почти погрузился во мрак, когда Анжела тихонько выбралась наружу из окна комнаты брата, предварительно убедившись, что отец уже заснул. Она знала, что без особых причин он не поднимется до утра. Легко скользнула в ночь, чтобы встретиться с Мирелой у ручья, не обращая внимания на пронизывающий ветер. Вдали слышался шум сердито разбивающих о скалы волн.

Вдруг ее что-то насторожило. Она остановилась и прислушалась. Внезапно вдоль позвоночника будто током ударило: из темноты послышался голос Мирелы – несвязный, возбужденный. Слова обрывались неистовством чувств в любовной игре двух обнаженных тел на вершине страсти, будто выбрасывая их из орбиты собственного «я» в глубины мироздания и затем вдруг приведя любовников в блаженное состояние расслабленности, удовлетворенности и счастливого забытья.

Так Анжела стала невольным свидетелем незаурядного события – чужого счастья.