– Уже поздно, – произнес он, немного отстранившись. – Ты должна вернуться домой до того, как твоя мама и Мария начнут волноваться. Я заметил, что ты игнорируешь их сообщения.

Я нахмурилась:

– Мне нужно уйти?

– Да, но я буду здесь еще два дня, так что, если захочешь…

– Да, – перебила я. – Что угодно, когда угодно, где угодно, да. Я хочу, чтобы все оставшееся время ты провел со мной.

Он поцеловал меня в лоб.

– Я бы никогда не сделал иначе. Прежде чем ты уйдешь, я хочу кое-что тебе подарить.

Я уселась на пассажирское кресло и заправила волосы за уши.

– Не стоило ничего мне привозить.

– Тем не менее я это сделал.

Он потянулся к заднему сиденью машины и вытащил целый букет из восхитительных, изысканных, умопомрачительных M&M’s с арахисовой пастой.

Мои губы растянулись в широкой улыбке – самой широкой за последние несколько дней.

– Я не смог найти пионы, поэтому решил, что это – лучшее решение, – объяснил он.

Я снова поцеловала его, не в силах поверить, что кто-то в здравом уме мог считать наши с Лэндоном отношения безнадежным случаем.

– Это самое прекрасное, что я когда-либо видела. У меня тоже есть кое-что для тебя. Вернее, это не совсем от меня, но… Одну секунду.

Я выскочила из его машины и подбежала к своей, чтобы достать контейнеры с едой от Мимы. Как только Лэндон их увидел, его глаза загорелись и он пулей вылетел из машины.

– От твоей бабушки?! – воскликнул он, забирая контейнеры у меня из рук.

Я рассмеялась:

– Как ты узнал?

– Ты шутишь? Я никогда не забуду контейнеры Мимы!

Он открыл один и влез туда пальцами, как первобытный человек, одичало запихивающий в рот картофельное пюре.

– Чеееерт, – простонал он, начисто вылизывая пальцы.

– Надеюсь, ты будешь стонать так же, когда попробуешь на вкус меня, – небрежно заявила я.

Это привлекло его внимание. Его брови приподнялись – как и, вероятно, другая часть его тела.

– Повтори-ка?

Я наклонилась и поцеловала его в щеку:

– Спокойной ночи, Лэндон.

Направилась к своей машине, и он застонал:

– Что? Нет. Ни хрена. Ты не можешь сказать что-то подобное и просто уйти, Шей!

– Я должна. Ты сам сказал – уже поздно. Именно ты решил уведомить меня о времени, так что не жалуйся.

– К черту время – у нас впереди вся ночь!

– Напиши мне завтра, когда будешь готов.

– Сейчас час ночи, Цыпа, завтра уже наступило, так что мы могли бы начать прямо сейчас.

Я почувствовала, как в животе разливается тепло, и проскользнула на водительское сиденье своей машины. Опустив окно, высунула голову и повернулась в сторону Лэндона:

– Увидимся.

– Ты меня убиваешь, Смоллс^[4], – пробормотал он, положив контейнеры с едой на пассажирское сиденье – он пристегнул их ремнем безопасности – и направляясь к моему окну. Наклонившись ко мне, он улыбнулся той самой улыбкой, которая всегда сводила меня с ума: – Прощай, прощай, а разойтись нет мочи! Так и твердить бы век: спокойной ночи, – процитировал он, наклоняясь и целуя меня в губы. – Я напишу утром.

– Договорились.

Он пошел к своей машине и уже у дверей автомобиля снова повернулся ко мне:

– Кстати, Цыпа.

– Да?

Его голубые глаза сверкнули, а губы изогнулись в усмешке:

– Я люблю тебя – дважды.

Глава 3

Лэндон

Если однажды Грейсону понадобится почка, я без размышлений отдам ему одну из своих. Черт, я бы отдал ему даже обе. Тот факт, что он помог мне приехать в Иллинойс ради встречи с Шей, имел для меня огромное значение. С каждым днем я чувствовал, что разочаровываю ее все больше и больше, что недостаточно для нее хорош. Я ночь за ночью лежал без сна, мучаясь от того, что не могу быть рядом с ней и дать ей ту любовь, в которой она нуждается и которую заслуживает.

Я часто думал о том, что через несколько месяцев она поступит в колледж, и о том, что не хочу мешать ей жить полной жизнью. Были времена, когда мой разум пытался убедить меня в том, что я не могу быть полноценным, не могу обеспечить нормальную любовь, которой достойна такая девушка, как Шей, но потом… я ее увидел.

Я ее почувствовал.

Невероятная сила притянула нас друг к другу, и это лучшее чувство в моей жизни – ощущение того, что я могу заключить ее в свои объятия, когда она в этом нуждается. Нет ничего прекраснее, чем чувствовать себя нужным. Словно у моего присутствия в этом мире появилась настоящая причина, и эта причина заключалась в том, чтобы помогать другим.

Я собирался сделать все возможное, чтобы помочь маме. Она часто плакала перед сном – из-за развода и из-за того, как папа выжимал из нее все до последнего цента.

Пока Шей была на уроках, я отправился в Чикаго – в юридическую фирму отца. Я не разговаривал с ним с тех пор, как мы с мамой переехали в Лос-Анджелес. Он не пытался выйти на связь, поэтому и я не видел причин проявлять инициативу. Когда дело дошло до выбора родителя, с которым я останусь, я целиком и полностью был за маму.

Я зашел в офис, чувствуя себя инопланетянином, впервые оказавшимся на Земле. Я не мог поверить, что провел там столько времени, перебирая документы и пытаясь заставить отца хоть немного мной гордиться.

Я кивнул Эйприл – папиной помощнице, которая сидела возле его кабинета.

– Привет, Эйприл. Я хотел бы поговорить с отцом.

Она нахмурилась:

– Извини, Лэндон. Следовало заранее назначить встречу. Мистер Харрисон сегодня занят. Попробуй зайти на следующей неделе.

Она снова принялась щелкать пальцами по клавиатуре.

– Да, но, видите ли, я уезжаю из города меньше чем через двое суток. Я надеялся встретиться с ним, прежде чем вернуться в Лос-Анджелес.

Она подняла глаза и снова посмотрела на экран своего компьютера.

– Очень жаль. Это невозможно. Он занятой человек.

У меня не было времени на последующие выяснения, поэтому я проигнорировал ее и направился прямо к двери папиного кабинета.

– Эй! Ты не можешь туда идти! – крикнула Эйприл, вскочив с кресла и пытаясь меня остановить. Но я уже вошел внутрь.

Он сидел, нахмурив густые брови, и разговаривал по телефону. Подняв на меня глаза, он поморщился и отмахнулся.

– Прости, Ральф. Я говорила ему тебя не беспокоить, – оправдывалась Эйприл, извиняясь за мое вторжение.

С каких это пор Эйприл стала называть своего босса по имени?

Папа сурово посмотрел на меня и указал на дверь.

Вместо этого я сел перед ним.

– Ты не можешь этого делать, – прошептала Эйприл.

– Как видишь, могу. Уходя, закрой дверь, ладно, Эйприл? – попросил я, скрестив руки на груди и устраиваясь поудобнее.

Папа что-то проворчал себе под нос, прежде чем вернуться к телефонному разговору.

– Мистер Джейкобсон, прошу прощения, но в офисе появилось неотложное дело, с которым мне нужно разобраться, поэтому, если вы меня извините, я хотел бы перенести наш разговор на более позднюю дату. – Он сделал паузу. – Да. Конечно. Я попрошу Эйприл связаться с вашим помощником. Спасибо. До свидания.

Он повесил трубку и нахмурился, как Скрудж^[5].

– Уходя, закрой дверь, Эйприл.

Она без возражений выполнила его приказ. Держу пари, отцу это нравилось – иметь рядом ту, которая никогда не пойдет против него только потому, что он подписывает ей чеки.

– Что тебе нужно, Лэндон? – спросил он, исподлобья глядя в мою сторону.

– Я тоже рад тебя видеть, папа.

– У меня нет времени на пустые разговоры, парень. Переходи к сути дела или уходи.

– Я здесь из-за мамы. Ты действительно над ней издеваешься, и я хотел узнать, не могли бы мы прийти к соглашению. Было бы славно раз и навсегда покончить со спорами по поводу развода и не оставлять ее без гроша в кармане.

– Твоя мать знала, во что ввязывается, когда соглашалась выйти за меня замуж. Все это было в брачном договоре, который она с радостью подписала.

– Потому что она любила тебя, папа. Она подписала его, потому что любила тебя и хотела быть с тобой.

– Да, но ей следовало подумать наперед. Теперь ей предстоит разбираться с последствиями развода.

– Она едва сводит концы с концами, оплачивая адвоката. Ты не можешь помочь ей хотя бы с этим? Или просто прекратить судебные разбирательства? У тебя достаточно денег, чтобы положить всему этому конец.

– Я отказываюсь платить за услуги адвоката твоей матери. Она взрослая женщина и в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. Я не виноват, что она не умеет обращаться с деньгами. Ей следовало заниматься карьерой, а не нянчиться с тобой, как с чертовым младенцем. Это ее личные проблемы. У любого жизненного выбора есть последствия, парень, и теперь твоей матери приходится иметь с ними дело.

– Как можно быть таким жестоким? Ведь когда-то ты ее любил. Ты должен был ее любить, раз на ней женился.

– Люди меняются, и твоя мать – яркий тому пример.

– Что она тебе сделала?

Он снова нахмурил брови и сцепил руки:

– Не мне, Лэндон. Тебе. Она нянчилась с тобой. Она нянчилась с тобой всю жизнь, сделав тебя таким, какой ты есть.

– Каким? Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

– Слабым. Она сделала тебя слабым – она и ее чокнутый братец.

Каждый волосок на моем теле встал дыбом, когда он упомянул Ланса. Я схватился за край стула, костяшки пальцев побелели.

– Ланс не чокнутый. Он был нездоров. Он был болен.

– Чушь собачья, – фыркнул папа, вскинув руки. – Твой дядя был ребенком, который слетел с катушек, потому что не мог понять, как удержаться на чертовой работе и устроить свою жизнь. Он был наркоманом и манипулировал жалостью твоей матери, чтобы она привела его в наш дом. Он был воплощением слабости, а твоя мать позволила ему на тебя влиять. Не следовало разрешать тебе находиться рядом с этим психом и его жалкими проблемами.

Слова, слетевшие с его уст, вызвали у меня желание перескочить через его стол и ударить его по лицу. Ланс не был психом – он боролся со своим сознанием. То, что он не мог найти свое место, не делало его слабым. Как отец посмел изобразить его в таком свете? Ланс был большим мужчиной, чем он сам. К сожалению, депрессия поглотила его быстрее, чем он сумел найти выход.

– Посмотри на себя, Лэндон. Какого черта ты делаешь со своей жизнью? Нет образования. Нет целей. Нет будущего. Ты идешь прямо по стопам этого неудачника, а твоя мать ведет тебя туда же, куда вела его. Я не удивлюсь, если в один день ты тоже окажешься под землей.

Озноб пробежал по моему телу, кислота комом подкатила к горлу. Как он мог такое сказать? Как он мог сказать, что не удивится, если я умру, как Ланс?

– Я чертовски тебя ненавижу, – выплюнул я, чувствуя, как с каждым новым словом в моем животе нарастает ярость.

Как человек может быть таким жестоким?

На его лице не промелькнуло ни намека на раскаяние. Он не чувствовал вины из-за своих слов и даже не осознавал, что перешел черту.

Казалось, он доволен собой и гордится тем, что сумел ударить меня по больному. Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки на груди.

– Ты ненавидишь меня, потому что я не нянчусь с тобой, как твоя мать. Это называется жесткой любовью, Лэндон, и кто-то должен сказать тебе правду. В этом мире ты никогда не добьешься успеха без надежного костяка и толстой кожи. Люди будут втаптывать тебя в грязь, а не кормить из бутылочки, как твоя мать. Сейчас тебе девятнадцать лет, и пора начинать вести себя в соответствии с возрастом.

– А когда ты начнешь вести себя в соответствии с возрастом? – рявкнул я в ответ и стиснул зубы.