– Нет. Это психологический факультет. И я не на клинического психолога буду учиться, но…

– Тогда о чем вообще речь? – грубо прервал ее начальственный тон. – Пять лет потратить на то, чтобы изучать нечто, что даже не является наукой? И кем ты потом работать собралась?

– Детским психологом! – от обиды у Люды даже слезы навернулись на глаза, и она тут же подскочила со стула. Резкость отца всегда так на нее действовала, еще с детства, когда он, не стесняясь в выражениях, называл ее и тупицей, и дубиной, и бездарщиной, и непроходимой идиоткой за малейшее недопонимание, незнание какого-нибудь случайного факта, неудачу или проступок. На паре грубых выражений он, конечно, практически никогда не останавливался, и давил на нее до тех пор, пока не доводил до истерики, до полной капитуляции и до совершенного осознания собственной ничтожности. Разве что в редких случаях, когда ей все-таки удавалось удивить его своей эрудицией, осведомленностью или метким замечанием, он довольно улыбался и мог снизойти до похвалы, а Люда тогда вся светилась от удовольствия. Только такие моменты были настолько редки, что с возрастом уже практически перестали иметь какое-либо значение. Мать в случае конфликтов всегда занимала нейтральную позицию, а дочери потом объясняла, что отцовская любовь выражается в заботе о ней, в обеспечении для нее полного материального благополучия. Правда, тем обиднее было потом слушать, как ее, но в особенности ее старшего брата, попрекали всем этим добром, начиная с куска хлеба и заканчивая дорогими подарками и наличными деньгами. Как же она мечтала когда-нибудь вырваться из всего этого! Стать независимой, самой решать, чем ей заниматься, никогда больше не слышать этот диктаторский тон, эти оскорбления.

– Жить-то ты на что собралась, психолог? – презрительно передразнил отец.

– Это востребованная профессия! – упрямо парировала Люда, хотя голос ее уже дрожал.

– Востребованная? Интересно насколько. Зарплата у рядового психолога какая, ты хотя бы полюбопытствовала? Да ты хоть раз наши счета видела? За недвижимость, за автомобили, за вашу учебу, за поездки?! Я уж молчу, сколько ты тратишь на шмотки, косметику и прочую чушь! Да я даже слушать не хочу этот детский лепет! Делай, что я сказал, и убирайся отсюда спать дальше! Принцесса на горошине, твою мать!

– Я могла бы потом открыть психологический центр! Это прибыльно! – из последних сил выпалила Люда, чувствуя, что эту битву она уже проиграла, но все равно не желая сдаваться. У нее были подруги с гораздо меньшим достатком, чем у нее, и нельзя сказать, что их жизнь казалась такой уж невыносимой. Конечно, получить на день рождения роскошный автомобиль было приятно, но после таких заявлений буквально через несколько дней после праздника, никакой радости подарок уже не приносил. Зачем он вообще зарабатывает столько денег, так их тратит сам же, а потом злится и без конца попрекает всех вокруг?! В конце концов, она никогда не просила его о машине и уж тем более все эти дома и квартиры покупала не она!

– Да на какие шиши?! – взревел уже взбешенный отец, тоже вскакивая с места и моментально багровея, как какой-нибудь комичный вспыльчивый герой диснеевских мультиков. – Я что ли тебя должен спонсировать?! Один уже пооткрывал тут всяких центров за мой счет и все просрал!

Это, конечно, был камень в сторону Романа, и Люда, вдруг вспомнив о присутствии в комнате постороннего человека, к тому же того самого, к которому она вовсе не была равнодушна, испытала то невыносимое чувство, которое обычно красочно описывают как «лучше бы сквозь землю провалиться». Она не смела даже голову повернуть в сторону Александра, только стиснула зубы и сжала в кулаки руки, лихорадочно соображая, остались ли у нее какие-нибудь козыри. Не выдумав ничего, что могло бы хоть как-нибудь повлиять на этого озверевшего от собственной власти человека, она схватила со стола листок с контактными данными, который он собирался ей подсунуть, разорвала его на мелкие кусочки и, замахнувшись изо всех сил, бросила их в лицо отцу. Клочья бумаги, конечно, не достигли желаемой цели и разлетелись в стороны, но и этого было вполне достаточно.

– Я буду учиться на психолога! Ясно?! – крикнула она, вся дрожа и срывая голос, а затем развернулась и пулей вылетела из комнаты.

– Вот поганка чертова! – прошипел себе под нос оскорбленный отец и со всего маху стукнул ладонями о стол. – Сколько же они мне оба нервов вымотали!

Саша благоразумно молчал, сохраняя полное внешнее хладнокровие, хотя почвы для размышлений ему было предоставлено достаточно. Терпеливо дождавшись, пока хозяин дома немного придет в себя и снова усядется в свое кресло, он наконец вежливо спросил:

– Может быть, желаете воды?

– Нет… спасибо, – буркнул все еще напряженный голос. – Все. Оставим эту тему. Извини, что тебе пришлось стать свидетелем всего этого цирка. Я не предполагал, что так выйдет. Ты до сих пор намерен встречаться с этой сумасбродкой?

– Намерен, Сергей Валерьевич. И я мог бы с ней поговорить о произошедшем.

– Что ж… как пожелаешь… Но я с этого момента умываю руки. Психолог! Тьху! – брезгливо искривил губы он. – Еще слава тебе господи, что не актриса, а то бы на месте ей ноги и руки повыкручивал. Ни одной ценной мысли в голове! Ни одной! Балаболка чертова, как и ее брат.

Сергей Валерьевич некоторое время еще продолжал нервно раскладывать вещи на столе, якобы наводя порядок, хотя все и так уже было расставлено по местам не один раз. Затем он слегка ослабил галстук и вздохнул полной грудью.

– Доведут же…

– Все наладится, Сергей Валерьевич. Я уверен, – спокойно, но в то же время решительно заявил Саша, словно давал обещание. Этот тон всегда безотказно действовал на старика. Похоже, именно этого ему и не хватало – чтобы кто-то сильный и ответственный заверил его, что все будет в порядке.

– Что ж… увидим, – наконец совершенно взял себя в руки отец семейства и взглянул на часы. – Так. Похоже, нам скоро выходить. Дай мне еще полчаса. Хочу сделать пару звонков.

– Конечно, – Саша вежливо кивнул и тут же вышел из кабинета. Он уже и сам порядком подустал и нуждался хотя бы в кратковременной передышке. Терпеть вздорный нрав старика и подстраиваться под него было не просто. Сколько же драгоценных минут было потрачено на пустую болтовню и ожидание. Оказавшись в просторном холле, Саша бросил взгляд на широкую парадную лестницу. Мраморные ступени и перила, красная ковровая дорожка… сразу видно, что в этом доме все привыкли к шику и ни в чем себе не отказывают.

***

Обойдя несколько открытых и пустующих комнат, Саша, наконец, нашел одну из дверей запертой и постучал. Из комнаты донеслось шуршание и легкие шаги.

– Кто там? – едва слышно, но строго поинтересовался девичий голосок.

– Люда, это я. Открой. Я хочу поговорить.

После некоторой паузы дверь слегка приоткрылась внутрь, и в образовавшемся проеме показалась эта маленькая возмутительница отцовского спокойствия, все так же неприлично одетая, а если быть точнее, то соблазнительно полураздетая. Глядя на нее сверху вниз, Саша невольно задержал взгляд на призывно торчащих под шелковой тканью холмиках груди и острых сосочках. В прошлый раз, на ее дне рождения, всю эту красоту стягивал плотный корсет, из-за которого насладиться как следует ее совершенными юными формами было невозможно.

Девушка, без сомнения, тут же почувствовала его неприкрытый сексуальный интерес, смутилась, рассердилась, еще полностью не придя в себя после ссоры с отцом, и попыталась немедленно захлопнуть дверь у него перед носом. Только мужчина оказался быстрее и сильнее. Он молниеносно подставил ногу, придерживая дверь, и уверенно толкнул ее вперед, заставляя Люду отскочить. Мягко прикрыв за собой дверь, Саша вступил в комнату как хозяин, неспешно, вальяжно, и с любопытством осматриваясь по сторонам. Люда же испуганно попятилась, пока не наткнулась на спинку кресла, и замерла, взволнованная и растерянная, слегка придерживаясь пальцами за мягкую кожу обивки. Шелковая ткань живописно обтянула ее безупречные высокие груди.

– Ну и что вам здесь нужно? – не очень-то вежливо выдала Люда, глядя на Сашу с вызовом из своего угла, словно отважная мышка, загнанная в клетку хитрым котом, но все еще готовая сопротивляться. Ее веки припухли, на ресницах еще блестели слезинки, щеки покрывали красные пятна, чувственные губки призывно алели. Даже без косметики и заплаканная она, по мнению мужчины, выглядела такой свежей, яркой и притягательной, что член в его узких брюках требовательно шевельнулся.

– Вы, конечно, тоже считаете, что папа прав, ведь так? Вас ведь он прислал? – добавила она с упреком.

– Я считаю, что он предлагает тебе максимум из своих возможностей, – дипломатично и хладнокровно заявил Саша, пока что игнорируя ее грубость.

– Максимум?! – тут же взорвалась Люда, всплеснув руками. – А что если мне не нужен его максимум?! У меня свои планы на жизнь! Свои планы на учебу! Почему я даже не могу выбрать, чем мне заниматься и на кого учиться?!

– Можешь, конечно. Только отца твой выбор разочарует.

– Да его все во мне разочаровывает, как и в Ромке! Он сам такой идеальный, что никто не может соответствовать его высочайшим стандартам, даже его родные дети! Так, может, не стоит и пытаться?!

– Нет смысла соответствовать чьим-то стандартам. Есть смысл только извлекать максимальную пользу из того, что тебе предлагает отец. В этом отношении психологическое образование не идет ни в какое сравнение с тем, что тебе может дать МГИМО, какой бы ты факультет себе ни выбрала.

– Не идет ни в какое сравнение?! Господи, да по каким таким параметрам вы сравниваете несопоставимое? Все зависит от личных способностей и предпочтений, и я предпочитаю психологию! Я давно мечтала быть детским психологом! Что в этом плохого?!

– Ничего. Хотя, по мнению твоего отца, это занятие весьма пустяковое как с точки зрения социального статуса, так и с точки зрения извлечения прибыли.

– Статус! Прибыль! Это единственное, что его интересует! А что если меня интересуют другие вещи?!

– Какие же? – Саша пробежался взглядом по большому трюмо, уставленному многочисленными флакончиками духов, элегантными статуэтками, декоративными игрушками, шкатулочками всевозможных размеров и форм и дорогой косметикой. Между всем этим гламурным великолепием то здесь, то там, красовались, поблескивая, всякие сверкающие побрякушки. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что это не бижутерия, а дорогая ювелирка – стильная, молодежная, возможно, эксклюзивная. Он взял в руку золотую ажурную подвеску в форме рыбки, усыпанную мелкими изумрудами, небрежно повертел в руке и положил на место. – Ты привыкла жить на широкую ногу, на всем готовом и при этом рассуждать о том, чего не знаешь. Ты уверена, что готова будешь снизить свои запросы, если не сможешь потом сама обеспечить себе тот же уровень жизни?

– Не знаю… – нахмурилась Люда, лишь на миг поставленная в тупик. – Возможно… Я могла бы попробовать. Я бы хотела.

– Так попробуй. А пока ты на это не решишься, все это пустые слова… поэтому принимай те правила, которые тебе диктует тот, кто тебя обеспечивает. В конце концов, это разумнее и выгоднее, чем влачить жалкое существование среднестатистического обывателя.

– Все ясно, – Люда обиженно отвернулась, упрямо сцепив на груди руки. – Вы все-таки на его стороне. Ну и пожалуйста! Мне плевать!

– Едва ли тебе плевать… – в голосе этого мужчины постоянно звучала издевка и высокомерие. Люда сама не понимала, почему каждое его слово так ее задевало. Наверное, потому что ей хотелось бы увидеть поддержку в его лице, а не упреки.