Нэт Бисли достает тяжелый пластиковый коричневый пакет из багажника «Линкольн Таун кар» и сбрасывает его в глубокую впадину меж двух елей. Вынимает из багажника второй пакет, полегче, и бросает его поверх первого.

От такой жарищи, подумал Майкл, туфли развалятся прямо на ходу.

Пун Инь выключила светильник для чтения и закрыла его книгу.

3

В прошлом генерал, а ныне – уличный проповедник в Гарлеме, на минуту оставил Тину наедине с Мэгги в захламленной гостиной своей богатой квартиры на углу 125-й улицы и Бродвея. Генерал был другом отца Мэгги, тоже, по-видимому, генерала Тайваньской армии, который после убийства генерала Ла и его жены привез Мэгги в Америку, – значит, эта душная гарлемская квартира и была тем местом, откуда Мэгги когда-то сбежала! «Вот оно что», – разгадав этот пазл, Пумо испытывал и облегчение, и досаду одновременно.

С одной стороны, его девушка оказалась дочерью генерала. Этот факт объяснял многое в Мэгги – например, ее абсолютно естественную гордость; ее привычку добиваться своего; присущую ей манеру говорить так, словно она передает оперативную сводку; а еще она полагала, что знает о солдатах все.

– Тебе не приходило в голову, что я беспокоюсь о тебе?

– Да не беспокоишься ты, скажи честно – ревнуешь.

– А если и так, что в этом плохого?

– Тина, я не твоя собственность. А плохо потому, что проявляется это твое «беспокойство» только тогда, когда я ухожу, а ты не знаешь, где меня искать. Ты сам-то понимаешь, что ведешь себя как маленький мальчик?

Он оставил эти слова без внимания.

– И еще потому, что, когда я живу с тобой, Тина, ты в итоге начинаешь воспринимать меня как полусумасшедшего маленького панка, который на самом деле просто мешает тебе думать о бизнесе и тусоваться с дружками.

– Все это лишь говорит о том, что ревнуешь ты, Мэгги.

– Может, ты все-таки не безнадежно глупый, – Мэгги улыбнулась ему. – Но ты создаешь мне слишком много проблем.

Она сидела на шикарном, обитом цветистой парчой диване, поджав под себя ноги, завернувшись в свободно струящееся темное шерстяное нечто, – такое же цветасто-китайское, как и обивка дивана. Видя улыбку девушки, Тина безумно захотел обнять ее. Ее прическа была сегодня иной – менее воинственной, больше похожей на гладкую темную соломку. Пальцы Тины прекрасно помнили, как шелковиста тяжелая волна густых волос Мэгги, и сейчас ему очень хотелось взъерошить их.

– То есть ты хочешь сказать, что не любишь меня?

– Нельзя вот так взять и перестать любить человека, Тина, – ответила она. – Но если я опять перееду к тебе, пройдет совсем немного времени, и ты втайне станешь гадать, как бы отделаться от меня: ты настолько грешен, что никогда не позволишь себе жениться. Ты никогда не станешь мне ближе.

– Выходи за меня.

– Нет, – она пристально наблюдала за его настороженно-удивленной реакцией. – Я же сказала, ты создаешь мне слишком много проблем. Но дело даже не в этом. Дело в том, как ты поступаешь.

– Хорошо, я не идеален. Это ты хотела услышать от меня? Все, чего я хочу, это чтобы ты вернулась ко мне, и ты это знаешь. А еще я могу прямо сейчас повернуться и уйти – это ты тоже знаешь.

– Вспомни-ка вот что, Тина. Те рекламные объявления, что я публиковала для тебя в «Вилледж войс»…

Тина кивнул.

– Тебе было приятно их видеть?

Он снова кивнул.

– И ты каждую неделю искал их на странице?

Тина еще раз кивнул.

– Тем не менее, ты даже не подумал разместить в ответ свое, верно?

– Так в этом все дело?

– О, неплохо, Тина. Я было думала, ты ответишь, что староват для таких забав.

– Мэгги, у меня сейчас буквально куча неприятностей.

– Что, власти закрыли «Сайгон»?

– Его закрыл я. Понял, что одновременно и готовить пищу, и травить тараканов просто нереально. Решил сконцентрироваться на травле.

– Только не перепутай и не начни готовить тараканов.

В раздражении он покачал головой и проговорил:

– Я теряю на этом уйму денег. К тому же я продолжаю выплачивать зарплату персоналу.

– И очень жалеешь, что не полетел в Сингапур с маленькими мальчиками.

– Скажем так: мне было бы веселей, чем сейчас.

– Вот прямо сейчас?

– В смысле, вообще сейчас. – Он смотрел на нее с любовью и ожесточением. Ответный взгляд Мэгги был спокоен. – Никак не думал, что ты хотела, чтобы я отвечал тебе объявлениями в газете, иначе обязательно бы это сделал. Мне даже в голову не приходило…

Она вздохнула и подняла руку, затем медленно опустила ее на сложенные вместе колени.

– Забыли об этом. Просто помни, что я знаю тебя намного лучше, чем ты когда-либо сможешь знать меня, – она подарила ему еще один спокойный взгляд. – Беспокоишься о них, да?

– Беспокоюсь. Может, поэтому и жалею, что сейчас не с ними.

Она медленно покачала головой:

– У меня в голове не укладывается: вас там едва не убили, а ты готов снова пройти по тому же пути, будто ничего не случилось.

– Случилось много чего, и я не прочь признаться в этом.

– Да ты просто боишься, боишься, боишься!

– Хорошо – да, я боюсь, – он шумно выдохнул. – Я даже не люблю в одиночку выходить из дома в дневное время. А по ночам все чудятся какие-то шумы. Такая вот странная фигня: не выходит он из головы – Вьетнам.

– Не выходит только по ночам или постоянно?

– Знаешь, ловлю себя на том, что думаю об этой странной фигне в любое время – не только ночью, днем тоже, если ты об этом.

Мэгги выпростала ноги из-под себя:

– Хорошо, я поеду к тебе и останусь на некоторое время. Пока ты помнишь, что из нас двоих ты не единственный, кто может уйти.

– Черта с два я такое забуду!

Вот и все, никаких особых усилий не потребовалось. Ему даже не пришлось признаваться ей, что прямо перед тем, как приехать в центр города, он стоял в своей кухне с бутылкой пива и на жуткие несколько секунд вдруг понял, что он в Ба Муй Ба и что пуля с его именем, та самая, что тогда миновала его, все эти годы кружит над миром и ищет его.

Бывший генерал, а ныне проповедник, смерил его таким взглядом, будто он все еще чертов генерал, а затем пролаял несколько слов на китайском, обращаясь к Мэгги. Она ответила ему фразой с отчетливыми нотками, как показалось Пумо, упрямства и ребячливости. Генерал же своим ответом раз и навсегда доказал Тине, что тот никогда не поймет кантонский язык: лучезарно улыбнувшись Мэгги, он нежно обнял ее и поцеловал в макушку. А Тине даже пожал руку с такой же сияющей улыбкой.

– Сдается мне, он только рад избавиться от тебя, – заметил Тина, когда они дожидались едва ползавшего вонючего лифта.

– Папа христианин, он верит в любовь.

Ему не удалось распознать, что это было – сарказм или прямой смысл, как, впрочем, частенько бывало у него с Мэгги. Лифт брякнул на этаже генеральской квартиры, и распахнул пасть, и дохнул кислым зловонием мочи. Тина не мог позволить Мэгги догадаться, что боится лифтов. Она стояла уже внутри и пристально смотрела на него. Сглотнув, Тина шагнул в провонявшую кабину.

За спиной с грохотом сомкнулись двери.

Ему удалось улыбнуться Мэгги. Зайти в кабину было самым трудным.

– Что он тебе сказал перед нашим уходом?

Мэгги похлопала его по руке.

– Он сказал, что ты хороший старый солдат и я должна заботиться о тебе и не слишком пилить, – подняв голову, она озорно глянула на него. – Ну, а я сказала ему, что вообще-то ты та еще задница и я возвращаюсь к тебе лишь для того, чтобы подтянуть мой разговорный английский.

Внизу Мэгги настояла на том, чтобы ехать на метро, а затем продемонстрировала, что не оставила свои прежние забавы.

Они достигли верхних ступеней лестницы и двигались к кассе, чтобы купить жетоны. Порыв холодного ветра пронизал куртку и забросил капюшон Тине на затылок. Когда он оглянулся на Мэгги и не увидел ее рядом, его прошиб холодный пот – он запаниковал.

Шумная компания парней в черных куртках и вязаных шапочках, один из них с огромным магнитофоном на плече, с топотом приплясывала на платформе и нокаутировала воздух кулаками в такт песне Кертиса Блоу^[58]. Темнокожие женщины в тяжелых пальто стояли, привалившись к перилам, и не обращали на молодежь никакого внимания. Далеко впереди на платформе ждали поезда несколько мужчин и женщин, бесцельно глядя вниз на рельсы. Тина внезапно с болью ощутил себя прыгуном – высоко над водой, на гибкой доске. Захотелось вцепиться руками в перила: чудилось, будто внезапный порыв ветра сметет его отсюда и швырнет на Бродвей.

Он автоматически влился в очередь за жетонами. Парни скучковались в начале платформы. Взбешенный исчезновением Мэгги и своей болезненной реакцией на это, Тина полез в карман.

Затем он услышал хихиканье Мэгги и, повернув голову, увидел, что она уже миновала турникет и, выйдя на платформу, стояла неподалеку от безучастных женщин в черных пальто. Глубоко засунув руки в карманы пуховика, Мэгги с усмешкой смотрела на него.

Тина получил жетон и прошел через турникет.

– Как ты это проделала? – спросил он.

– У тебя все равно не получится, зачем тогда мне рассказывать?

Когда к платформе с грохотом подлетел поезд, она взяла Пумо за руку и затащила в вагон.

– Ребята уже в Сингапуре? – спросила она.

– Да уже, наверное, дня три или четыре.

– Брат сказал, они и в Тайбэй собирались.

– Не исключено. Для того чтобы отыскать Андерхилла, они махнут куда угодно.

Мэгги странно посмотрела на него – язвительно и в то же время наполовину участливо.

– Бедный Тина, – проговорила она и положила его руку на свои мягкие, обтянутые пуховиком колени.

Пумо сидел рядом с ней в шумном вагоне метро, почти до конца обуздав свой страх. Никто не смотрел на него. Его рука уютно покоилась на коленях Мэгги меж ее теплых маленьких ладошек.

Грязный поезд мчал их под Манхэттеном на юг: Мэгги Ла с ее непостижимо загадочными чувствами и Тина Пумо – со своими, причудливым образом созвучными чувствам его друзей под терпеливым взглядом Пун Инь. «Я люблю Мэгги и боюсь этой любви, – думал Тина. – Она необыкновенный человек. Бросает меня, чтобы меня удержать, достаточно умна, чтобы уйти, прежде чем я ее прогоню, и доказывает это, возвращаясь всякий раз, когда мне без нее совсем невмоготу. И, может быть, Андерхилл псих, и, может быть, я тоже псих, но надеюсь, они найдут его и вернут сюда».

«Вот Тим Андерхилл, – продолжал размышлять Тина Пумо. – Вот Андерхилл в секторе базы Кэмп-Крэндалл, так же хорошо известном психам старого доброго „Слона, вставшего на дыбы“, как Озон-парк^[59]. Озон-парком они называли доступный всем ветрам, лишенный растительности участок земли размером в пару городских кварталов между задней стеной «клуба» Мэнли и проволокой забора военного лагеря. Из всех мыслимых удобств он предоставлял один унитаз, где можно было по-человечески облегчиться, и высоченное сооружение из пустых бочек, предлагавшее тень и всепроникающую вонь нефти. Официально Озон-парка не существует, поэтому он надежно защищен от вторжений Железного Дровосека, для которого, по истинно армейской традиции, «должно быть» означает то же, что и «есть». А вот Тим Андерхилл в компании нескольких сослуживцев просаживают деньги и здоровье на курево «Си Ван Во 100», а еще больше – на белый порошок, дозы которого достает Андерхилл из кармана. Вот Андерхилл в подробностях излагает нам всем – М. О. Денглеру, Спэнки Барреджу, Майклу Пулу, Норману Питерсу и Виктору Спитальны, который прячется за бочкой и время от времени бросает маленькие камушки в остальных, – излагает нам всем легенду о рядовом-дезертире. Юноша из хорошей семьи, рассказывает Андерхилл, сын федерального судьи, призван в армию и направлен в старый добрый Форт Силл, расположенный в прекрасном Лоутоне, что в штате Оклахома…