Есть нечто, что в определённом смысле сближает эти фигуры. Что же общего между военным преступником Адольфом Эйхманом и известным философом Ханной Арендт? Некоторую пикантность этому сопоставлению придаёт тот факт, что Х. Арендт как еврейка, к своему счастью, избежала участи миллионов соплеменников, а Эйхман вложил немало энергии в их истребление. Разумеется, речь не идёт о тождестве между ними. Они из разных миров, их разделяют разные нормы и ценности. В данном случае речь идёт об общности психологической, о наличии сходных личностных черт. Думаю, что поиск в этом направлении может многое дать для понимания как личности Эйхмана, так и личности Арендт. Интерес к личностным особенностям Арендт может прояснить то, что проявилось в её книге о суде над Эйхманом – «подкрепление» выдвинутого тезиса о «банальности зла» различного рода интеллектуальными трюками. Создаётся ощущение, что книга, вызвавшая бурную реакцию, может быть лакмусовой бумажкой, сигнализирующей о серьёзных личностных проблемах её автора. В психологической диагностике есть направление, которое отвечает этой задаче.

Речь идёт о проективных методиках, которые позволяют на основании продуктов деятельности судить о личностных характеристиках человека: о его проблемах, о мотивах, об особенностях поведения, о привычных путях разрешения внутренних и внешних конфликтов и т. д. Суть подобных тестов сводится к тому, что испытуемому предлагается некий стимул в виде конкретного объекта, предполагающего многозначное его толкование. На основании письменного или устного отчёта психолог делает заключение о наличии конкретных личностных характеристик. Например, испытуемого просят нарисовать что-то (тест «Дом – Дерево – Человек»), написать рассказ по предъявляемой картинке, на которой имеются некие персонажи (Тематический Апперцептивный Тест – ТАТ), или предлагают описать то, что он видит при взгляде на чернильные пятна (тест Роршаха) и т. д. К слову сказать, такие тесты предлагались на психиатрическом обследовании главных нацистских преступников на Нюрнбергском процессе и при подготовке к суду над Эйхманом, и о них в соответствующем месте ещё будет сказано. В данном случае текст работы Арендт можно проанализировать как произведённый ею письменный продукт, который, безусловно, отражает её личностные черты. Но меня не интересует вроде бы напрашивающийся, исходя из сказанного, анализ личности Х. Арендт. Так или иначе, затрагиваю эту тему постольку, поскольку интересен вопрос о том, почему она представила Эйхмана таким, а не иным образом? И первое, что можно сказать: изображение ею Эйхмана послушным, слабым и не умеющим мыслить чинушей было, весьма вероятно, не случайным.

При сопоставлении двух фигур – уже исторических – бросается в глаза то, что оба, и Эйхман, и Арендт, весьма агрессивны. Разница только в том, что Эйхман во время судебного процесса тщательно скрывал свою агрессию, маскировал её, а Х. Арендт открыто её проявляла через демонстрацию своего превосходства по отношению к объекту оценки. Эйхман нашёл (или ему нашли) применение своей агрессии, став убийцей за канцелярским столом, а Арендт дала выход своей агрессии в высокомерии, сарказме, уничижительном отношении к Эйхману и своим оппонентам, в демонстрации своего права на истину в последней инстанции. Зачастую, например, в дискуссиях по поводу её книги рецензенты остро реагировали не столько на содержание, сколько в не меньшей мере на тот тон, который она позволяла себе по отношению к ним. Получить представление о её стиле общения можно даже из опубликованных в Интернете видеозаписей её интервью.

Другой момент – и для Арендт, и для Эйхмана была важна принадлежность к определённой среде, вне которой они себя чувствовали весьма некомфортно. Существенная разница состоит лишь в том, что Эйхман, вступив в нацистскую партию, и на службе в гестапо обрёл «свою» среду, свою деятельность, свою миссию, свою сверхзадачу в способствовании уничтожению еврейского народа и его биологической базы.^[102] А Х. Арендт потеряла свою социальную среду, принадлежность к которой для неё была жизненно важна. Безусловно, она получила сильную психологическую травму, вынужденно покинув нацистскую Германию. В результате эмиграции были разрушены связи с её друзьями, коллегами по научной деятельности. Она была своей в научной и философской элите Германии, являлась ученицей Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса. И вдруг… всё это благополучие, великолепие мысли, вся атмосфера, в которой ей легко дышалось, рухнуло. К тому же закончился и её роман с Хайдеггером. Травма, нанесённая её изгнанием из Германии, из культурного и научного сообщества, как представляется, не зажила, была открытой раной до конца её жизни. Хотя она и восстановила после войны контакты с Хайдеггером, но о возврате к прежним отношениям говорить не приходилось.

~

При обсуждении фигуры Эйхмана Арендт совершает методологическую ошибку, которой не избежал и тот, кто подвёл экспериментальную базу под её тезис о банальности зла – Стэнли Милгрэм^[103]. Речь идёт о том, что на примере конкретной личности, даже такой как Эйхман, Х. Арендт делает широкое обобщение, экстраполируя своё видение Эйхмана на общество. Другими словами, личность не тождественна обществу (что действительно банально). Из этого следует, что закономерности, обнаруживаемые на макросоциальном уровне, «не работают» на микросоциальном уровне, т. е. на уровне конкретной личности и наоборот. Уместно здесь сослаться на мнение К. Юнга^[104], которое он высказывает по поводу причинности явлений в природе:

Законы природы – это статистические истины, то есть они абсолютно верны только тогда, когда мы имеем дело с макрофизическими величинами. В царстве очень маленьких величин предсказуемость ослабевает, а то и вовсе становится невозможной, поскольку очень маленькие величины не ведут себя в соответствии с законами природы.

По сути, проблема, о которую спотыкаются многие исследователи, представляется как многократно описываемая специалистами из различных областей знания проблема соотношения части и целого. Один из выводов из обсуждения этой проблемы заключается в предостережении от обобщений по принципу подобия общества индивидууму. Другими словами, если, согласно Х. Арендт, некто, подобный Эйхману, бездумно способствует умерщвлению людей, то это не означает, что все или многие, оказавшись в ситуации Эйхмана, стали бы поступать как он, творчески и изобретательно действовать на конвейере смерти.

Арендт утверждает, что Эйхман не был евреененавистником, антисемитом (сегодня мы владеем информацией, опровергающей это суждение). Трудно сказать, из чего следует сей тезис, но из него вытекает вывод, что вовлечённость Эйхмана в конвейер убийств не имела этнической окраски. Он причастен к убийству миллионов евреев, но, следуя логике Х. Арендт, вместо евреев могли быть кто угодно, на кого указал бы руководящий перст.

Итак, подводя некоторый итог рассуждениям Х. Арендт о «банальности зла», прямой речью дадим сложившееся у неё представление об Адольфе Эйхмане, о его психологических характеристиках и особенностях поведения, т. е. о том, из чего складывается его психологический портрет кисти Х. Арендт. При этом оценим степень достоверности той или иной сентенции с точки зрения сегодняшнего знания:

• был вполне обычным человеком, даже банальным. В нём не было ничего демонического или чудовищного. В нём не было никаких признаков твёрдых идеологических убеждений или каких-то особенных злых мотивов.

– бездоказательное утверждение

• …Эйхман действительно следовал представлениям Канта: закон есть закон, и исключений быть не может.

– в основном это так

• Роль Эйхмана в «окончательном решении»… была страшно преувеличена – отчасти из-за его собственного хвастовства…

– по-видимому, нет

• …было видно, что этот человек – отнюдь не монстр, но трудно было не заподозрить в нём клоуна.

– монстр хорошо сыграл роль клоуна

• ему, вероятно, даже не хватило бы мужества убить.

– хватило бы не только мужества, но и военной подготовки

• …таких, как он, было много, и многие не были ни извращенцами, ни садистами – они были и есть ужасно и ужасающе нормальными.

– бездоказательное утверждение

• совершенно очевидно не испытывал безумной ненависти к евреям, как не был и фанатичным антисемитом или приверженцем какой-то доктрины. Он «лично» никогда ничего против евреев не имел; напротив, у него имелась масса «личных причин» не быть евреененавистником.

– бездоказательное и совершенно ошибочное утверждение

• производил впечатление типичного представителя низшего среднего класса.

– фиксация на социальном статусе

• доказал свою общественную активность вступлением в партию и СС…

– несомненно

• умел хорошо… делать две вещи: он умел организовывать, и он умел вести переговоры.

– абсолютно верно

• Бахвальство – грех, который всегда вредил Эйхману.

– и да и нет

• полная неспособность взглянуть на что бы то ни было чужими глазами.

– сомнительное утверждение

• …его неспособность выразить свою мысль напрямую связана с его неспособностью мыслить, а именно неспособностью оценивать ситуацию с иной, отличной от собственной точки зрения.

– если бы это было так, то он не сделал бы успешную карьеру в СС

• Эйхман – естественно, куда менее рафинированный и культурный персонаж…

– разумеется, в сравнении с д-ром Арендт

• …у него была очень плохая память… он не был в состоянии припомнить ни одного из хотя бы как-то документально зафиксированных фактов, которые могли бы подтвердить его невероятную историю…

– совершенно ошибочное утверждение

• Эйхман всегда относился к своим подчинённым с уважением.

– по-видимому, верно; более того на суде в Иерусалиме он никого из своих сослуживцев не предал, в отличие от последних

В нескольких словах описание Адольфа Эйхмана, которое Х. Арендт приводит в своей книге, можно подытожить в следующей психологической характеристике:

Человек без твёрдых убеждений, хороший исполнитель чужой воли, законопослушный, посредственный, неинтеллектуальный, необразованный, даже дурак, человек низшего сословия, не способный муху обидеть, карьерист, хвастун, где-то клоун, и совсем не антисемит. В общем-то – вполне нормальный, обычный человек, из каких в основном состоит человеческое общество.

Таким Эйхман и предстал перед многими читателями Арендт. И немало людей, заворожённых её авторитетом, приняли это описание личности злодея за истинное. Попутно согласились и с концепцией «банальности зла», фактически встав вровень с массовым убийцей, так или иначе оправдывая его. Есть основания полагать, что вольно или невольно Арендт подгоняла образ Эйхмана под свою теорию, создав клише злодея нового времени. Печально даже не то, что Арендт совершила серьёзную ошибку в трактовке личности Эйхмана, а то, что её ложное видение стало весьма популярным.