Лотос Серебристый (страница 17)
Под ногами шуршит опавшая листва, занесенная под эти мрачные своды ветром, сердце больно бухает в груди и ушах, то и дело оборачиваюсь, чтобы убедиться, что Эдвард не сильно отстал.
Куда ведет этот коридор? Есть ли там выход? Своды становятся ниже, сумрак сгущается, только слабый свет среди трещин в стене то там, то тут оживляет каменные фигуры в нишах.
Надежда тут же пропадает, едва черная стена вырастает перед нами.
– Проклятье! – вырывается у Эдварда. Его грудь быстро вздымается. – Значит придется отстреливаться. Зайди за меня.
Я смотрю вперед, слушаю нарастающий звук шагов, приближающихся к нам.
– Киара, зайди за меня, – повторяет Эдвард, проверяя ружье и поднося к лицу. Он весь был напряжен, сквозь порванную рубашку виднелся рельеф крепких мускулов.
Я подчинилась, но сама продолжала рассматривать рисунок на стене. Зачем нужен был этот странный коридор, заканчивающийся тупиком? Наверняка, из этого храма есть несколько выходов, иначе как спасались жрецы и другие люди в случае нападения врагов?
Аннамцы увидели нас и начали стрелять, я зажала уши, спрятавшись за спину Эдварда, но глаза не отрывала от стены. Что рассказывала Пея? Да, очень многие пытались найти заброшенный город в лесу, о нем говорилось в легендах, искатели приключений хотели найти тут сокровища, спрятанные сундуки, наполненные до верху рубинами и изумрудами. Когда-то к нам заезжал один филиппинец, он клялся, чтобы бывал в том заветном месте, но не нашел ничего, кроме груды развалин, зато он упоминал о многочисленных секретных переходах затерянного храма.
– Обезьяны боятся огня, – многозначительно подмигивал филипинец, хитро прищуривая один глаз.
Аннамцы все ближе, Эдвард сам сокращает расстояние между ними, вынимая кинжал. Он дерется так, словно всегда готовился к этому, ловко уворачиваясь от ударов, и то и дело меняя руку с кинжалом с правую на левую и обратно, не оставляя вьетнамцам ни шанса.
Я же смотрю на статую обезьяны, на ее разинутую пасть, смотрю на стену. В ней осталось небольшое углубление, словно от держателя для факелов.
– Эдвард, нам нужен огонь! – кричу ему.
– Извини, Киара, но я немного занят, – выдыхает он в тот самый момент, когда всаживает кинжал очередному аннамцу в горло и тут же оборачивается к заходящему слева.
Из глубину коридора раздается грохот. Идет подмога. Нам надо выбраться отсюда, Эдвард не сможет одолеть их всех! И тут же бросаюсь к лежащему на полу убитому аннамцу с вспоротым брюхом и начинаю шарить по карманам.
– Пожалуйста, пожалуйста, великий Будда, пусть будут спички! – шепчу, пока мои дрожащие пальцы лихорадочно шарят по трупу.
Нет, у этого ничего не нашла в карманах. Бросаюсь к другому. Раздаются выстрелы, и Эдвард, разделавшись с последним аннамцем, снова достает ружье и стреляет, своды коридора увеличивают шум выстрелов многократно, так что казалось, что вот-вот каменные стены рухнут прямо на наши головы.
– Есть! – улыбка облегчения касается моих губ, когда я выуживаю из внутреннего кармана аннамца коробок спичек, бросаюсь к статуе обезьяны, зажигаю огонь и вставляю обезьяне прямо в пасть.
Держу спичку, сердце бешено колотится, стены продолжают сотрясаться от выстрелов. И тут где-то переключается какой-то рычаг, и в черной стене открывается проход. Глаза Эдварда округляются, но его растерянность длиться ровно мгновение, пустив еще пару выстрелов, он хватает мою руку, и мы ныряем в коридор.
Проход темный и очень низкий, приходится пробираться на согнутых коленях.
– Эдвард, там свет! – хватаю его рукав.
Я лишь вижу смутные очертания его лица, но знаю, что он улыбается. Бежим на светящуюся точку , которая с каждым шагом становится ярче.
Это был и правда тайный выход из храма, только не совсем понятно, как священные предки уходили дальше, так как под нашими разверзлась пропасть с бурлящей рекой внизу.
– Так, ныряем, – тут же решает Эдвард, притягивая меня за талию к себе.
Мои глаза расширяются от ужаса. Он с ума сошел?
– Мы разобьемся! Нет! – отчаянно протестую, пытаясь вырваться.
– Киара, послушай, он берет меня за плечи и пристально смотрит, так что я замираю. – Здесь невысоко, скал нет, так что у нас высокие шансы выжить.
– Серьезно? Высокие? Насколько? Девяносто процентов?
– Шестьдесят, – говорит Эдвард, и его губы дрожат, скрывая улыбку, и мне хочется его ударить. Он веселится? В такой ситуации? Когда мы на грани жизни и смерти.
За спинами раздаются звуки погони.
– Эти аннамцы бывают упрямы, словно ослы, – сплевывает Эдвард, срывая с себя остатки рубашки, а затем смотрит на меня. – Ну что, Киара Марэ, еще раз искупаемся?
И в этом голосе столько силы, столько уверенности, что уже не сопротивляюсь, и даю ему вновь прижать меня к своему обнаженному горячему телу. Моя голова у него на груди, он срывается в бездну, и мы уходим под воду, едва аннамцы успевают выйти из туннеля.
Глава двенадцатая
Уже потом этот бунт назовут первым отголоском знаменитых Тонкинских восстаний, которые пронесутся огненным вихрем по всему Индокитаю, топя регион в крови и разрушениях. После них Лаос, Вьетнам и Камбоджа будут как никогда близки к вожделенной мечте о независимости, но понадобится еще одна Мировая война, чтобы эта мечта окончательно стала явью.
Нас с Эдвардом выбросило на берег в километрах десяти вниз по реке. Он был без сознания. Цепляясь за острые стебли тростника, увязая по колено в глине, я наконец выволокла его на сухой участок и тут же рухнула, уронив голову ему на грудь. Ожесточенная борьба с яростным течением вымотала меня, но страшнее всего было осознавать, что Эдвард ранен, а у меня нет сил на то, чтобы подняться и перевязать рану на его груди, я не могла даже открыть глаза. Лихорадка сотрясала мое тело, волосы прилипли к спине, платье разорвано, сердце глухо стучало в ушах. Единственно, что было в моих силах, это прижаться щекой и слушать пульс, нажимая ледяными ладонями на рану. Но тело и сознание, выиграв неравное сражение, отказывались служить мне, и уже через минуту я провалилась в глубокий тяжелый сон, похожий на обморок.
В этой темноте, что окружила меня, не было сновидений, лишь изредка пробивались всполохи света и чьи-то крики, среди которых мне почудился голос Джи.
Я брела сквозь густой, словно чернила, мрак, не находя выхода, страшная тяжесть сдавила грудь, тело одеревенело и не слушалось, и так отчаянно хотелось открыть глаза, и в то самое мгновение, когда мои тяжелые веки наконец подчинились и стали подниматься, я увидела сон. Словно падающая звезда, он промелькнул яркой вспышкой. Я увидела себя, стоящей на ступеньках крыльца нашего дома, и Эдварда в безукоризненном синем костюме в высоких сапогах верхом на лошади. Солнце играло в его каштановых волосах, зажигая оттенки мака на прядях, а темно-серые глаза улыбались, и в них вспыхнуло пламя, которое я видела каждый раз, когда он смотрел на меня.
– Эдвард, – прошептали мои губы, и я пришла в себя.
Первое, что увидела, это лицо мужчины в круглых очках. Он склонялся надо мной, а его тонкие пальцы мерили пульс.
– Мадмуазель Киара, вы узнаете меня? – спрашивает врач.
– Да, месье Перес, – чуть киваю.
Ореховые глаза врача тепло улыбнулись.
– Замечательно.
Я лежала в кровати в своей комнате, легкий дымок благовоний вился в солнечных лучах, падающих через занавески на пол. В вазах по обе стороны от кровати благоухали букеты жасмина и плюмерии. Дверь открылась и вошел отец, за ним, бледная с осунувшимся лицом, следовала сестра.
– Киара! – воскликнул отец, в пару широких шагов он пересек комнату и опустился на колено, крепко обняв меня.
И как в детстве меня обдал аромат табака и пороха, и покой наконец-то возобладал в моей душе. Это были самые счастливые мгновения моей жизни, когда отец не злился, не требовал и не приказывал, а просто показывал, что любит меня.
– Как она? – он перевел взгляд на месье Переса.
– Уже хорошо, хотя еще вчера я думал, что мадмуазель Киара решила сдаться, – врач складывал в свою большую сумку слуховую трубку и склянки, что в обилии стояли на столике возле кровати.
Загорелый лоб отца пересекла складка, в глазах застыл страх, смешанный с негодованием. Сам он выглядел очень уставшим, всегда гладко выбритые щеки заросли щетиной, забрызганный грязью и следами крови костюм говорил о том, что его не меняли уже очень давно. Волна нежности поднялась теплой волной внутри, и я обняла отца, прижавшись к его груди.
– Сестренка, дорогая! – Джи бросилась ко мне и припала всем телом.
На несколько бесценных мгновений мы замерли, наверное впервые за долгое время осознавая, насколько дорожим друг другом.
– А где Даниэль? – спрашиваю я, вспоминая о брате.
– Его сбросила лошадь, черт бы побрал глупое животное, – выругался отец, пряча влажные глаза в платке, – но и ваш братец тоже хорош, совсем позабыл, как держаться в седле.
– С ним все в порядке?
– Да, – кивнула Джи, – к счастью, он отделался легким вывихом.
И она рассказала мне все, что произошло. Оказывается, едва аннамцы схватили нас с Эдвардом, приехал отряд офицеров, а также отец с полковником Броссаром, месье Гереном и мистером Томпсон
ом теснили бунтовщиков с полей.
– Самое ужасное во всей этой заварухе – это предательство! – воскликнул отец, бешено сверкнув зелеными глазами, – этого я простит никогда не смогу!
Я перевела испуганный взгляд на Джи, и сестра принялась объяснять то, что имел в виду отец. Оказывается, многие кули с рабочих линий встали на сторону аннамцев.
– Они хотели убить Чао Конга, – эту фразу Джи произнесла с особым нажимом, выразительно на меня взглянув.
– Этот проклятый невежественный народец думает, что сможет прожить без нас! Без французов! – горячился отец. Он уже поднялся и в своей привычной манере ходил взад-вперед по комнате, словно дикий тигр в клетке. – Но я так вам скажу, любой! Слышите, любой, кто посягнет на собственность Эдмонда Марэ будет тут же уничтожен мною же!
– Папа, но Чао Конг и правда очень жесток с рабочими, особенно с женщинами, – робко вставила Джи, – мне рассказала сама Парамит, что он ее…
Но отец уже совсем разошелся. И не желал слышать ничего дурного о своем надсмотрщике.
– Достаточно, Джи! – он сделал движение рукой, словно отмахиваясь от этой глупой мысли. – Эта девка лао наплетет о Чао Конге что угодно, лишь бы отомстить ему за своего женишка. Который, между прочим, пытался дать дёру с плантации. Что за дармоеды населяют эти земли! Пока с ними общаешься с помощью палок и угроз, они работают, но стоит ослабить хватку, стоит начать общаться с ними, как с людьми, они тут же всаживают кинжал в спину.
К счастью, достаточно быстро подошла помощь французского гарнизона, проблема была в том, что мятежники были хорошо вооружены и хитры, достаточно только вспомнить то, что они вырядились в форму французских офицеров.
– Их удалось поймать? – спрашиваю.
– Не всех, увы! – воскликнул отец. – Но многих вырезали, а многих и взяли живьем. Теперь они запоют голубчики. В застенках месье Агеррана раскалывался не один аннамец и лао.
– Их командир говорил что-то о нападении на короля и губернатора, – говорю, вспоминая безумный смех и глаза Сан Хуна.
Отец с сестрой внимательно выслушали все, что я могла рассказать. О том храме, затерянном в джунглях, поросшем деревьями и лианами, об аннамцах, и как они хотели убить Эдварда прямо у меня на глазах. При этом дыхание сбилось у меня в горле, а голос задрожал, выдавая охватившее меня волнение. Я до сих пор не узнала, что с Эдвардом. Джи сразу же уловила мои чувства.
– С ним все хорошо, – тепло произнесла она, сжимая мою руку, – к счастью, французский отряд во время нашел вас на берегу реки. Эдвард сейчас у себя дома во Вьентьяне.