Мы принимали много дури. Как-то раз мы были в каком-то клубе у черта на куличках. Оззи с Гизером увидели, что снаружи кто-то скачет, как идиот. Им казалось, что это эльф или что-то в этом роде. Боюсь, это был наркотический бред, но, вероятно, именно таким образом была придумана песня «The Wizard», тоже одна из наших первых. Они просто взяли и описали, что им привиделось. Наши первые песни часто называют пугающими. Мне, как и Гизеру, нравились фильмы ужасов. Мы ходили на ужастики в кинотеатр через дорогу от репетиционной базы. Знаю, что есть фильм Бориса Карлоффа под названием «Черный Шабаш» (Black Sabbath), но мы про него тогда не слышали. Гизер предложил назваться Black Sabbath, и мы решили, что звучит реально круто.

Нам всегда казалось, что к этой музыке нас что-то да привело. Я сразу же сыграл рифф к «Black Sabbath», «дум-дум-дум», и вот оно. Родилось из ниоткуда, как и многие мои риффы. Будто кто-то стоял и сказал: «Сыграй вот так!»

Что-то или кто-то привносило идеи и направление из других измерений, словно невидимый пятый участник группы…

15
Из Earth в Black Sabbath

Когда мы выступали в Toe Bar недалеко от Карлайла, нас всегда возили в автоприцепе. Зимой в нем было так холодно, что мы жгли мебель, чтобы хоть как-то согреться. Однажды приехали на концерт в Манчестер, в дверях стоял парень в костюме с бабочкой. Мы подумали: странновато для блюзового клуба. Он сказал:

«А, вы Earth – заходите!»

Мы вошли, и он добавил:

– Мне нравится ваш новый сингл.

– О, спасибо!

Никакого сингла у нас не было, но мы не придали значения его словам, занесли оборудование и установили. Потом увидели, что все вокруг в бабочках, костюмах и вечерних нарядах, и до нас дошло, что они заказали не ту группу. Вскоре мы выяснили, что есть еще одни Earth, и это поп-группа. Менеджер клуба врубился в происходящее, но сказал: «Придется сыграть, раз приехали».

Мы сыграли одну песню, и все, кто ожидал танцев, начали кричать: «Это что еще за дерьмо?»

Нас выперли. И когда менеджер клуба ничего нам не заплатил, мы сперли кипятильник, стащили с задней стены гримерки коврик, забрали ножи и вилки, взяли все, что смогли унести. И сказали друг другу: «С нас довольно, больше мы на такое не пойдем. Необходимо придумать другое название, которого ни у кого нет».

Джим Симпсон предложил назваться Fred Carno’s Army. Черт возьми, становилось еще хуже! Фред Карно был давним импресарио театров-варьете, работавшим с Чарли Чаплином и Стэном Лорелом. У Оззи были идеи типа Jimmy Underpass и Six Way Combo. Гизер предложил Black Sabbath, и нам понравилось, как оно звучит.

Джим Симпсон организовал наши первые концерты в Европе. Это была наша первая поездка, и, когда мы заехали за Оззи, он вышел с рубашкой на вешалке. Мы ему сказали:

– Мы, знаешь ли, уезжать собираемся.

– Знаю.

– На несколько недель.

– Я в курсе.

У него была всего одна рубашка да пара джинсов, и все.

По дороге мы и приняли решение сменить название. Или это было в одном из первых клубов, где мы играли, в знаменитом гамбургском клубе «Звезда». Он вмещал человек 400 или 500. Потом нас еще несколько раз приглашали, и мы в конце концов побили тамошний рекорд посещаемости, установленный еще The Beatles.

Это было как раз после случая с Jethro Tull, и, вдохновившись подвигами Яна Андерсона, я купил себе флейту и попытался сыграть на ней на сцене. Мы постоянно курили травку, поэтому я был довольно угашенным. Держал флейту чересчур низко, так что только выдувал воздух в микрофон. Оззи ушел за сцену, нарыл где-то огромное зеркало, вытащил его на сцену и поставил передо мной. Затем постучал мне по плечу, я обернулся и воскликнул: «О-о-о!!»

Еще один прикол вышел, когда Оззи нашел баночку пурпурной краски и выкрасил лицо. За сценой стояла большая стремянка, так он вскарабкался по ней, пока голова не показалась над кулисами. Все, что можно было увидеть, – его пурпурную голову, болтающуюся над задником. Такие сумасшедшие выходки, как ни странно, помогали нам окончательно не поехать кукушкой.

В те годы мы дали несколько туров по Европе. В первом турне проехались через Гамбург, Данию и Швецию, а в следующем заехали и в Швейцарию, где в течение шести недель выступали в Сен-Галлене. Мы играли от силы человек для трех, по четыре-пять выходов в день. Все, что нам доставалось, – это стакан молока да колбаска. Никаких денег – мы жили в полной нищете. Гизер был вегетарианцем, но был вынужден есть колбаски, потому что другой еды нам ему купить было не на что. Жили мы все в одной комнатушке над кафе, через дорогу от клуба, в котором выступали. Опоздавших не пускали. Однажды вечером мы с Оззи ушли с двумя девушками и остались у них. Гизер куда-то вышел, а зайти обратно уже не смог, и Билл связал вместе простыни и попытался поднять его наверх. В это время мимо проходил полицейский. Пришлось долго объяснять на двух языках, что к чему.

Затем мы двинули в Цюрих. Когда добрались до места, оно оказалось битком. Там играла группа, выглядели они вполне радостно, и у них даже было шампанское. Мы подумали: чудесно, значит, и у нас будет. Нам-то было невдомек, что они провели тут шесть недель, и это был их финальный концерт. Все местные их провожали, и это была прощальная вечеринка. И стоило на сцену выйти нам, все будто вымерли. Мы вышли: минуточку, а что случилось-то? Куда весь народ подевался? Каждый день туда приходил один чудик. Он вставал на голову, все его деньги высыпались из карманов, он их собирал и сваливал. И в углу бара сидела какая-то шлюшка. Вот, пожалуй, и все.

Так как все равно никого не было, мы начали импровизировать. Тут мы подумали: стойте, если Билл выдаст соло на барабанах, а потом я сыграю соло на гитаре, остальные ребята смогут передохнуть. Несколько дней такое прокатывало, но затем нас, конечно же, раскусили. Во время барабанного соло Билла пришла дочка хозяина и сказала: «А ну-ка, прекратили этот шум! Вам платят за то, чтобы вы играли, а не за это!»

Жуткое место! Мы спали в одной комнате, вместе с оравой крыс. Владелец заведения отобрал у нас паспорта, чтобы мы не убежали. Это было чуть ли не рабство, мы играли пять 40–50-минутных сетов в день, в выходные бывало и по семь, а платили нам жалкие гроши. Но ржали мы знатно, отчасти из-за того, что время от времени удавалось покурить косячок. А Билл курил кожуру от бананов. Бананы он съедал, соскребая все остатки со шкуры, заворачивал ее в тонкую фольгу, ставил в духовку, готовил, а потом скуривал. Он утверждал, что его неслабо торкает, и очень гордился своей находкой.

– Что это Билли делает?

– Ой, да ничего особенного – банановую кожуру свою готовит.

16
Black Sabbath записывают Black Sabbath

Когда мы выступали в «Доме блюза», туда заходили представители музыкального бизнеса, чтобы на нас посмотреть. По этой же причине мы как-то раз ездили в Лондон поиграть в Speakeasy; представители лейбла Chrysalis Records пришли нас послушать, но зал был пуст, и выступление получилось унылым. Все это делалось для того, чтобы заключить контракт. Нас отвергали, но это был не конец света. Надо стойко придерживаться своих принципов, гнуть свою линию и не меняться в угоду другим. Только так и можно сотворить нечто новое. Делать то же, что и все, проще простого; нужно придумать что-то свое.

В «Дом блюза» пришел Тони Холл, ему понравилась наша музыка, и он захотел нас подписать. Это был достаточно известный ди-джей, а теперь у него была своя компания Tony Hall Enterprises. Мы заключили с ними контракт, а они передали его лейблу Fontana. Думаю, они неплохо наварились. После этого мы видели Тони всего несколько раз. Он как-то раз появился в передаче Top Of The Pops^[14] («Вершина популярности»), с тех пор я его не видел. Еще одним персонажем из тех дней был Дэвид Платц, подписавший нас на Essex Music. Это была дерьмовая сделка, но мне сказали, что они все такие. В любом случае он нас здорово дурил. Виделись мы с ним крайне редко. Странно, у него была кнопка, которую он нажимал и открывал дверь в секретную комнату за столом. Ему долго удавалось держаться. Возможно, благодаря этой комнате. После того как мы выбили настоящий контракт, настало время записать альбом. Каждый из нас получил по 100 фунтов, что для нас было огромной суммой, но, естественно, мы бы и бесплатно с радостью записались. Выпущенный альбом означал, что нас теперь смогут услышать. Осенью 1969 года мы записали парочку демо, «The Rebel» и «Song For Jim». Песню «The Rebel» («Бунтарь») придумал Норман Хайнс из группы Джима Симпсона, и Джим хотел, чтобы мы ее записали. Текст песни «Song For Jim» я уже не помню, но мы назвали ее в честь Джима ради прикола. Первоначальное прослушивание в лондонской студии Trident Studios проводил Гас Даджен, к тому времени уже известный продюсер. Мы с ним не сошлись во взглядах, поэтому он нам сразу же отказал.

Пару дней спустя мы выступали в Уоркингтоне, именно там Оззи заявил публике, что мы сменили название группы. Никаких празднеств по этому поводу мы не устраивали, просто стали зваться Black Sabbath. И первый концерт Black Sabbath состоялся 30 августа 1969 года, но лично я считаю, что группа существует с 1968 года. Я постоянно забываю, что поначалу мы назывались Earth, но для меня важнее всего, что мы собрались вместе.

К тому времени в нашем репертуаре уже были песни «The Wizard», «Black Sabbath», «N.I.B.» и «Warning» – в общем-то, вскоре вошедшие в первый альбом. Больше не хотелось играть чужие песни. В любом случае 12-тактовый блюз уже не звучал уместно среди наших песен, так как собственный материал был совершенно другим. Тем не менее мы записали «Evil Woman», кавер на американский хит группы The Crows. На этом настоял Джим Симпсон, сказав, что нужно что-нибудь коммерческое.

Мы нехотя согласились, но все менялось в лучшую для нас сторону, поскольку на той же сессии мы записали свою песню «The Wizard». Симпсон использовал это демо, чтобы заинтересовать диджея Джона Пила. В ноябре мы появились в его шоу «Высшая передача» и исполнили «Black Sabbath», «N.I.B.», «Behind The Wall Of Sleep» и «Sleeping Village». Засветились на национальном радио. Дела пошли в гору!

Мы не выбирали продюсером Роджера Бейна, его выбрали за нас. Мы встретились заблаговременно, и он нам понравился: он казался довольно приятным парнем. Был таким же зеленым, как и мы, и за плечами у него не было большого опыта. Ему было чуть больше двадцати, как и нам, – может, чуть больше. Будучи продюсером, он должен был за всем присматривать. Его присутствие шло нам на пользу, но советы он давал крайне редко. Может, он и предложил парочку идей, но песни уже были достаточно структурированы и отобраны.

В октябре 1969-го наш техник, Люк, отвез оборудование в студию Regent Sound на Тоттенхэм Корт-роуд в Лондоне и установил усилители. Студия была не больше крохотной гостиной, и мы все играли там одновременно, с перегородкой между нами и Биллом. Оззи пел в маленькой кабинке, а группа играла. Все было исполнено живьем. Это было важнее всего, и мы неплохо справились со своей задачей.

Я никогда прежде не работал в студии и ничего не смыслил в процессе записи – понятия не имел, где должны быть микрофоны и тому подобное. Точно так же, я думаю, было непросто Роджеру Бейну и звукоинженеру Тому Аллому прийти и начать с нами работать. Они никогда с нами не ездили, не знали наших предпочтений, не знали, как мы должны звучать, но они взялись за это дело и стали добавлять что-то свое. Сложнее всего было объяснить тем, кто нас записывал, как настраивать нашу звуковую аппаратуру. Моя гитара должна очень хорошо сочетаться с басом Гизера, чтобы создать плотную стену звука. Все они считали, что бас – это инструмент, издающий звуки вроде «дум-дум-дум», чистый и ясный. Но у Гизера звук более перегруженный, более грубый, он тянет ноты, использует бенды^[15], так же, как на гитаре, чтобы звук был более жирным. Некоторые пытались заставить его убрать дисторшн, и получалось вроде «там-там-там».

– Да оставь ты, мать твою, его в покое! Это часть нашего звучания!

Пришлось всех долго убеждать. Еще они постоянно проигрывали дорожки по отдельности. Слушали гитару, и начиналось:

– О-о, слишком перегружена!

– Знаю, но ты включи всю группу и тогда услышишь, как она звучит!