Первым делом Джим Симпсон впихнул нас в Big Bear Folly, британский тур с участием четырех групп, и каждый вечер на сцену выходили все сразу и устраивали джем. В январе 1969-го мы выступили в Marquee, но не нашли общий язык с менеджером клуба, Джоном Джи. Этот парень был повернут на биг-бэндах, и, когда Билл заявил, что тоже фанатеет от джаза, Джон Джи поставил ему кое-что из этой музыки и начал спрашивать: «А это тогда кто? Кто это?»

Билл назвал совершенно не те имена, и Джон Джи жутко психовал.

У Оззи был верх пижамы, а на шее он носил кран. Это Джону тоже не понравилось. Он, наверное, решил, что мы неряхи. Ну, так и было. Ну не было у нас денег на то, чтобы хорошо выглядеть. Вообще-то Оззи часто ходил босиком. Гизер был гуру моды, следил за последними веяниями. У него были зеленые штаны цвета лайма. Это была его единственная пара, он постоянно их стирал и носил снова и снова. Однажды он решил высушить их на обогревателе, и одна штанина загорелась. Так как он души не чаял в этих брюках, его мама пришила ему другую штанину, и с тех пор он рассекал с одной зеленой штаниной, а другой – черной. Чокнутый!

Биллу как-то присудили приз за самую дурно одетую рок-звезду, «Самая неряшливо одетая рок-звезда» или что-то вроде того. И он этим реально гордился. Ну а я ходил в замшевой куртке. В такой одежде и с копной волос мы выглядели по-настоящему брутально. Мы отрастили себе гусарские усы, а Билл еще и бороду отпустил. Не назвал бы это осознанной идеей. В коллективе вырабатывается единообразный имидж.

«О, у тебя волосы еще немного отросли, смотрится отлично, оставь так».

Удручало, что женщины не ходили на наши концерты. Поглазеть на патлатых нерях приходили только парни…

Если приглядеться, можно было найти несколько девчонок. Но и они выглядели как парни!

13
Заигрывание с Jethro Tull в цирке рок-н-ролла

Earth выступали всего несколько недель, и вдруг нам выпало разогревать Jethro Tull, уже завоевавших широкую популярность. Я считал их крутыми, но у них точно что-то было неладно, поскольку прямо во время концерта их гитарист, Мик Абрамс, передал Яну Андерсону записку с фразой: «Я ухожу» или «Это мой последний концерт». После выступления они спросили, не хочу ли я стать их гитаристом.

Я ответил: «Черт побери! Даже не знаю».

И я правда не знал. Я был в шоке от всего этого.

По пути домой я поделился с остальными: «Должен вам кое-что сказать. Меня пригласили в Jethro Tull, и я не знаю, что ответить».

Они меня очень поддержали и сказали: «Не упусти такую возможность».

Tull связались со мной, и я ответил: «Ну хорошо. Я попробую».

Но не все было так просто. Мне сказали: «Тебе надо пройти прослушивание».

Я встал в позу, но они настояли: «Приезжай в Лондон. Все будет в порядке».

Я приехал, вошел в помещение и, увидев кучу гитаристов из известных коллективов, запаниковал… и снова вышел. Я был знаком с Джоном, одним из участников их команды, еще со времен, когда он играл в группе Ten Years After. Он догнал меня и сказал:

– Слушай, не волнуйся, просто пойди сядь в кафешке напротив, а я за тобой зайду, когда подойдет очередь.

– Ну, мне как-то не по себе.

Но он не отставал: «Ты должен попытаться, они хотят с тобой сыграть».

Он зашел и забрал меня из кафе. Когда настал мой черед, все уже разошлись. Мы начали с 12-тактового блюза, я запилил соляк. Мы поиграли еще два-три раза, и мне сказали, что я принят.

Не успел я опомниться, как попал на репетиции Jethro Tull перед записью их нового альбома Stand Up. Песня «Living In The Past» из него потом попала на первое место в хит-параде Британии. Я придумал пару риффов для песни «Nothing Is Easy».

В Лондоне я чувствовал себя не в своей тарелке – к тому же не хотелось уходить из Earth, поэтому в качестве моральной поддержки я взял с собой Гизера. Он сидел на репетициях где-то в конце комнаты, ребята были не против. Джон приютил нас в своей квартире и возил на репетиции. Начинались они утром ровно в девять часов. В нашей группе я никогда не слышал о девяти утра – да и никто не слышал. В группе Earth мы собирались, когда считали нужным. А у Tull нужно быть на репетиции без опозданий.

В первый день мы приехали, может, минут на десять позже, и я услышал, как Ян Андерсон орет на Джона: «Я же сказал, в девять!»

Я подумал, черт возьми, как у них все серьезно. Я еще даже гитару не подключил, а напряжение уже ощущалось. Строго в двенадцать был обед. Я присел за стол к Яну. Остальные сидели за другим столом и шептали мне: «Нет! Уйди оттуда».

Я удивился: что это с ними?

А они:

– Ты сидишь не с Яном, а с нами.

– В смысле?

– Он любит сидеть один. А мы сидим вместе.

Я задумался: черт-те что творится, странный тут расклад. Я думал, что в группу попал!

Тем вечером Ян Андерсон взял меня на концерт Free в Marquee. Он представил меня всем как своего нового гитариста, и я решил, что все замечательно. Я чувствовал себя поп-звездой. В Бирмингеме я был никому не известен, а тут вдруг влиятельные люди в Marquee мной интересуются – круто. Мы немного посмотрели выступление Free и ушли довольно рано. Утром ведь опять репетиция. В девять часов. И попробуй опоздать!

Но мне было некомфортно. Последней каплей стала встреча с менеджером. Он сказал: «Будешь получать 25 фунтов в неделю, и тебе очень повезло, что тебе досталась эта работа».

Меня это разозлило. Я спросил: «В смысле, повезло? Они хотели взять меня, потому что им нравится, как я играю, о каком везении ты говоришь?»

После чего я решил, что хочу быть в группе, где все делается сообща, а не играть в составе, где все уже решено и мне, видите ли, «повезло». Я вернулся на репетицию и подошел к Яну: «Можно тебя на пару слов?»

Мы вышли на улицу, и я сказал:

– Мне не нравится вся эта обстановка. Мне некомфортно.

– А что не так?

– Меня эта ситуация не устраивает. Мне не нравится, что меня считают «счастливчиком».

Ян был классным, и он не виноват; он был достаточно дружелюбен. Он начал:

– Послушай, если ты уверен, что хочешь уйти…

– Да, уверен.

– У нас сейчас проблемы, потому что мы снимаем фильм «Рок-н-ролльный цирк “Роллинг Стоунз”»^[13], а гитариста у нас нет. Хотя бы там отработай.

Мне и так было не по себе от того, что я их бросаю, поэтому я согласился: «Да, без проблем».

Вот такие дела. Как только я вышел с той репетиции, тут же предложил Гизеру: «Давай снова соберем нашу группу».

Он спросил: «Уверен, что с Tull тебе не по пути? Может, не будешь спешить?» Он уговаривал меня, но потом сказал: «Я рад, что ты так решил».

Я предложил: «Давай сделаем все должным образом. Будем делать как они: репетировать по утрам и перестанем валять дурака».

Он согласился. Мы позвонили остальным и решили снова собраться.

Мне еще предстояло участие в «Рок-н-ролльном цирке “Роллингов”». Открытие состоялось в отеле «Дорчестер». И снова я в своей замшевой куртке. В ней я и в фильме появился. Вся аппаратура «Стоунз» была установлена в актовом зале. Там же были The Who, Taj Mahal и все, кто засветился в фильме, но я не знал ни души и ощущал себя лишним на банкете. Марианна Фейтфул, должно быть, это почувствовала; подошла и сказала: «Все будет в порядке. Еще поболтаем».

Так она и сделала. Она была классная.

«Стоунз» начали играть, но не прошло и минуты, как они остановились. Они принялись спорить, и дошло до крупной ссоры. Весь зал притих. Брайан Джонс и Кит Ричардс кричали друг на друга: «Ты, блядь, в ноты не попадаешь, ебаный ты…»

Поскольку Мик Джаггер встречался с Марианной Фейтфул, он подошел к нам со словами: «Бля, они не в состоянии даже свои гитары сраные настроить».

Наверняка это было только начало неприятностей.

На следующий день снимали на каком-то огромном складе. Они установили сцену и декорации, которые напоминали цирковую арену. Всех заставили напялить дурацкие шляпы и цирковые прибамбасы, и мне это показалось смехотворным. Даже Эрик Клэптон сказал, что чувствует себя «сраным клоуном».

Мне вручили чертов кларнет, и мы вышли, притворяясь, что идем вокруг арены и играем. Клэптон, The Who, Джон Леннон – все должны были ходить вокруг этой арены. После того как мы наконец сделали все как надо – не знаю, с какого дубля, – народ начал скандировать, и стало более-менее комфортно.

Все мы с предвкушением ждали джем с участием Клэптона, Леннона, Митча Митчелла и Кита Ричардса на басу. Я сказал Яну Андерсону: «Скорей бы уже увидеть Клэптона».

Они начали играть какой-то инструментал, чертова Йоко сидела в ногах у Джона, и звучало совсем не круто. Ян поинтересовался: «Ну и как? Что теперь думаешь о своем кумире?!»

Мы делили гримерку с The Who, и я с ними познакомился. Они оказались достаточно приятными ребятами, да и сыграли круто. Я был абсолютно потрясен, когда услышал, как Пит Таунсенд выдает соло, потому что он обычно их не играет, а исполнял он превосходно.

Не все играли по-настоящему; мы исполняли «Song For Jeffrey». Ян взял шляпу и предложил примерить.

Я ответил: «Выглядит неплохо», но чувствовал себя довольно стесненно и ни разу не поднял голову, поэтому лица не видно.

Целая вечность прошла, пока что-то из этих материалов вышло. Раза три-четыре я сталкивался с Биллом Уайменом, и он говорил: «А, точно, сделаю для тебя копию».

Но так и не сделал, поэтому я увидел все лишь годы спустя, и это был тихий ужас. Прошлый век. Но теперь это классика; половины участников шоу уже нет в живых. Джон Леннон, Кит Мун и Митч Митчелл… да, вот такой он – рок-н-ролльный цирк.

14
Ранние пташки и первые ласточки

Вернувшись из Лондона, я сказал остальным ребятам в группе: «Если мы собрались этим заниматься, давайте относиться к делу серьезно и по-настоящему трудиться, начнем репетировать с девяти часов. И ни минутой позже!»

Мы арендовали помещение в Доме культуры Ньютауна в Астоне, напротив кинотеатра, и начали жить в абсолютно новом режиме. Я заезжал за всеми, чтобы убедиться, что ребята будут вовремя. Гизер жил не так далеко, поэтому приходил пешком. Иногда он немного задерживался, но обычно мы начинали работать в приемлемое время. Именно тогда мы и начали сочинять собственные песни. «Wicked World» и «Black Sabbath» были самыми первыми. Мы знали, что у нас достойный материал; ты чувствуешь это, когда волосы на руках дыбом встают, и это особенные ощущения. Мы понятия не имели, что это было, но нам нравилось. Я придумал рифф для «Black Sabbath». Я играл «дум-дум-ду-у-уммм». И понял, что это оно! На этом и стали строить песню. Как только я сыграл первый рифф, началось: «О боже! Это круто. А что это?» – «Понятия не имею!»

Простенькая вещица, но у нее есть свое настроение. Только потом я узнал, что использовал то, что называют «интервалом дьявола», – аккорд настолько мрачный, что в Средние века церковь запрещала его играть. Я понятия не имел; чувствовал эту музыку изнутри. Она почти вырвалась из меня – обычно так и бывает. Затем каждый стал нанизывать по кусочку, и в конце концов получилось нечто потрясающее. Очень странное, но классное. Мы были в шоке, но знали: в этом что-то есть.

Гизер собирался стать бухгалтером. Вот почему он брал на себя роль учета денежной выручки после каждого выступления. Он был самым смышленым в группе, поэтому именно у него так хорошо стало получаться сочинять лирику. Я так не умел, а Биллу и двадцати лет не хватит, чтобы выдавить из себя хоть строчку. Оззи придумывал вокальные мелодии. Он просто пел все, что взбредет в голову, поэтому ему и пришла идея спеть строчку: «Что это стоит передо мною?» Гизер вскоре взял эту строчку и дописал остальную часть. Так что они с Оззи придумывали вместе.