Пытаюсь отстранить Кима, но он перехватывает меня и отталкивает к середине комнаты.

– Я сказал, поговорим.

Настроен решительно, а мне, честно говоря, нахер не нужен этот разговор. На хер. О чем говорить? Что я сволочь? Известно. Что я его предал? Осознавать тяжко, но тоже, сука, да.

– Извинений не будет, – бросаю холодно. – Ни перед ней, ни перед тобой.

– В жопу извинения, что с тобой происходит?

Говорят, словами можно ударить сильнее кулаков. До этого момента я считал это все херней. Сколько всего обидного я в свой адрес слышал. От отца, который никак не мог смириться с моей неполноценностью, от матери, что считала меня главной проблемой развала семьи, да и не только. Жизнь, в общем-то, не сахарная вата, всякое бывало. И от Кима в этот момент я ждал чего-то такого, что разрушит мою устоявшуюся картину. Возможно, даже не слов. Я ждал, что мне прилетит. Я бы не сдержался – врезал.

Если бы он сделал что-то подобное с… блядь, в это мгновение на ум приходит лишь чертова сводная сестра. Нет-нет-нет…

Я отхожу от Кима и мотаю головой. Его слова достигают цели. Бьют так, что дышать становится нечем. Своей заботой он рвет мою душу на ошметки, потому что обо мне, сука, никто никогда не заботился. Ни тогда, когда я по-серьезному лажал и был виноват, ни тогда, когда я был мудаком. Да никогда, в общем-то…

– Тан, блядь, – повышает голос. – Поговори со мной, на хрен.

Я не хочу. Разговаривать, смотреть ему в глаза, общаться. Он не должен считать меня другом.

– Забери ее, – выдаю каким-то неживым голосом. – Забери ее, на хрен, к себе.

Я подхватываю брошенный на кровать футляр с наушниками, беру ключи от машины и собираюсь свалить, но Ким снова не позволяет. Толкает меня в грудь, отшвыривая от выхода.

– Ты издеваешься? – он повышает голос, и видно, что тоже на эмоциях.

– Не хочешь?

– Хочу, – выдает. – Но не ее.

– В смысле?

Я в какой-то момент думаю совсем в другую сторону. Видимо, мозг настолько отключился, что я выдаю:

– Ты че, педик?

– Хуедик, – выдает на автомате, а затем начинает ржать. – Это развод был, Тан. Мы с Соней не вместе и никогда не будем. Она мне как сестра.

– В смысле – не нравится?

– В смысле – нет. И ты тоже, между прочим, не нравишься.

Я вроде должен радоваться, что мой друг не гей, но радуюсь другому. То ли тому, что не стал предателем и мразью в глазах единственного близкого человека, который у меня все еще есть. То ли тому, что Соня ему не нравится. То ли одновременно и тому и другому. Одно заявление, а такой пиздецки тяжелый груз с меня спихивает.

– Фух, – выдыхаю. – Ну и нахер конспирация?

– Ты себя видел? – уточняет. – Что она тебе сделала, что ты так взъелся? Я хотел, чтобы ты оставил ее в покое.

– Просто сказать не мог?

– А я не говорил?

Сжимаю челюсти до скрипа зубов. Реально ведь говорил – и не раз, да только я никогда не слушаю, всегда гну свою линию и поступаю так, как хочу. Тогда хотел Романову донимать. Унизить хотелось, чтобы место свое знала. Сейчас появились другие желания, и контролировать их сложнее. Стоит ей в поле зрения оказаться, ноги сами несут к ней без мыслей и понимания, что вообще собираюсь сделать.

– Так что у вас произошло?

– Ничего. Свозил ее на море, купил ей глинтвейн.

– Оставил засосы на шее.

– Таки заметил?

– Таки да.

– Это ничего не значит, – выдаю то, о чем сам думал. – Между нами ничего не изменилось. Она по-прежнему мне никто.

Если Ким и хочет меня остановить, то не делает этого. Отходит в сторону, а когда я выхожу, следует за мной. Мы почти синхронно садимся по машинам и уезжаем, правда, в разные стороны. Я – навстречу приключениям, а он – гулять с Зевсом, тусить с Асей или помогать матери. Он – пример идеального парня, сына и человека. Я никогда не дотягивал, хотя когда-то очень хотелось. Когда-то слишком давно, когда мое лицо не было изуродовано.

Глава 40

Соня

– Ты какая-то странная в последние дни. С тобой все в порядке? – требовательно спрашивает Стефания.

Мне хочется сказать, что не в порядке, но я лишь пожимаю плечами и киваю. Рассказать подруге о случившемся не могу. Внутри словно какой-то барьер стоит. Невидимая заслонка, которую страшно поднимать.

– Соня-я-я! – дергает меня Стефа. – Не молчи.

– Все нормально.

– Не верю! Точно что-то произошло, – она хмурится и начинает пристально меня рассматривать.

Я под взглядом подруги ежусь и автоматически тянусь к воротнику свитера, чтобы убедиться, что шея закрыта. Там… его следы. Выглядят, как аллергическая сыпь, но я прекрасно знаю, что это, и… прячу их.

– Что это там? – спрашивает с любопытством, а я в ужасе распахиваю глаза. – Засосы? Ох… Вау… – выдает с придыханием. – Ким настолько страстный? А говорили, холодный, как неприступный Кай из сказки.

Я отвожу взгляд и закусываю губу. Ким тоже заметил засосы, но тактично промолчал, хотя и спрашивал, как я себя чувствую, точно ли все в порядке и не нужна ли мне помощь. Сейчас мне кажется, что это было так давно. В какой-то прошлой жизни, хотя прошло всего два дня. Два долгих дня, во время которых я выходила из своей комнаты только затем, чтобы поесть на кухне. Пробиралась к ней бегом и на цыпочках и выбирала время, когда Тан уходил. Я слышала оглушительные хлопки двери в его комнату, а затем рев двигателя автомобиля на улице.

– Ну расскажи же! – требует Стефания, словно забывая, что мы в университете, и нас могут услышать. – Расскажи, какой он…

– Обычный, – пожимаю плечами. – Как все.

– Как все?! – то ли спрашивает, то ли восклицает Стефа. – У тебя Ким первый парень, какие все…

Сообразив, что сморозила глупость, пытаюсь найти оправдания, но ничего в голову не приходит. Хорошо, что время пар неумолимо приближается, и нам приходится разойтись под предлогом занятий. Я ухожу в свою аудиторию, а Стефания в свою. Полтора часа, пока длится пара, сижу на нервах и практически ничего не слушаю, не говоря уже о том, чтобы записывать. Пока Стефа не заметила засосы, я чувствовала себя спокойно, а сейчас мне снова не по себе. Кажется, что все присутствующие в этой аудитории прекрасно знают, до чего я опустилась, каждый видит эти красные засосы и усмехается про себя.

До конца пары сижу как на иголках. Как только преподаватель нас отпускает – срываюсь с места и выбегаю из аудитории в числе первых. Следую к туалету и, как только оказываюсь внутри, закрываюсь в кабинке. Сижу так до тех пор, пока не начинается следующая пара, которую я прогуливаю. Опасливо выбираюсь из кабинки, подхожу к умывальникам и освежаю лицо. Вытираюсь бумажными полотенцами и смотрю на себя в зеркало. Конечно, никаких засосов не видно, их бы и Стефания не заметила, не начни я дергаться.

На пару идти не смысла. Операционные системы ведет Лев Арнольдович, а к нему, если уж опоздала, лучше и вовсе не приходить, иначе взъестся еще больше, а у нас и без того натянутые отношения. Он меня недолюбливал, хоть и пытался это скрыть. Свою родственную связь с семьей Танских я старалась никак не афишировать среди преподавателей. Все же я пришла учиться, и если у меня что-то не выходит, стоит работать лучше.

Из туалета выхожу на цыпочках, словно меня могут заметить. Коридор ожидаемо пуст, и я шагаю уже спокойнее, но ровно до тех пор, пока дверь одной из аудиторий не открывается, и оттуда не вываливается Танский. У меня в этот момент сердце падает в пятки, а щеки… на них можно жарить яичницу, так сильно они горят. Собираюсь быстро отвернуться, пока он меня не заметил, но прежде чем я успеваю, Тан меня замечает. Мы словно замираем. Единственный звук, который нарушает тишину – захлопнувшаяся дверь аудитории.

Я прихожу в себя первой. Отворачиваюсь и, вскинув подбородок, шагаю дальше. Направляюсь к выходу так быстро, как только могу. Мы с ним не виделись с того самого дня. Не пересекались. Я слышала, как он возвращался домой и как уезжал, как громко разговаривал с кем-то по телефону, но выйти боялась. Ждала, когда он уедет. Когда покинет дом, и только тогда я находила в себе силы покинуть комнату.

– Романова! – летит мне в спину уже на выходе.

Я не оборачиваюсь. Узнаю его голос и стремительно шагаю дальше. Быстрее и еще быстрее, лишь бы не стал догонять, но он и не собирается. Позволяет мне уйти. Я отхожу на безопасное расстояние. Подальше от университета. Прячусь во дворе между высотками и вызываю такси. Пока жду машину – нервничаю и осматриваюсь по сторонам, словно Тан будет меня искать здесь. Выдыхаю, лишь когда автомобиль приезжает. Всю дорогу до дома успокаиваю ускоренно бьющееся в груди сердце. И только это получается, как мы приезжаем. Я контролирую снятие с карты денег за поездку и покидаю салон авто. Во дворе мое сердце снова разгоняется до максимума, потому что там припаркован уже знакомый спортивный автомобиль.

Я озираюсь и быстро шагаю в дом. Не оставаться же на улице, в самом деле. Температура за последние дни сильно снизилась. При таких показателях можно и замерзнуть, если ждать, пока Тан соизволит уехать, да и прятаться во дворе негде. Разве что в гараже или за широкими деревьями, но это уже совсем по-детски.

В дом захожу с опаской. Осматриваюсь по сторонам и прислушиваюсь. Где-то отдаленно гремит посудой прислуга. Совсем скоро обед, и пора подавать к столу, хотя обедаем мы все по отдельности. Я – у себя в комнате, Богдан Петрович – даже не знаю где, а Тан… с ним я не сталкиваюсь, поэтому тоже не знаю.

– Соня! – голос Богдана Петровича едва не заставляет меня закричать от неожиданности.

К счастью, я сдерживаюсь. Не хватало еще, чтобы он подумал, что я сошла с ума и боюсь едва ли не собственной тени.

– Здравствуйте.

– Уже вернулась? – задает абсолютно странный и нелогичный вопрос.

Если я здесь, то логично, что я вернулась.

– Да.

– Предлагаю пообедать вместе. Через полчаса накроют на стол – спускайся.

Отказывать мне неудобно, поэтому я быстро киваю и поднимаюсь к себе. На то, чтобы от лестницы добраться до двери и скрыться в комнате, уходит секунда. И только потом я выдыхаю. Расслабляюсь, едва ли не скатываясь по двери вниз. Понимаю, что моя реакция довольно странная, учитывая, чем мы с Таном занимались в машине. Тогда я не испытывала никакого смущения и, к своему собственному стыду, даже хотела всего, что происходило, а сейчас – в глаза ему взглянуть не могу из-за мук совести.

За полчаса, которые мне отвели на сборы, успеваю только переодеться и вымыть руки. Чтобы выйти, приоткрываю дверь и прислушиваюсь. Убедившись, что тихо, быстро покидаю комнату и сбегаю по лестнице. Если не ошибаюсь, даже дверь в спальню оставляю открытой, чтобы Тан не услышал, как я выхожу. Мое поведение походит на паранойю, но я пока не могу быть смелой и уравновешенной.

Обедать наедине с Богданом Петровичем кажется мне странным. По правде, после того случая в гостиной, когда он схватил меня за руку, я слегка его побаиваюсь, но когда вхожу в столовую, меня отпускает. Он радушно улыбается при виде меня и кивает на стул. Не выглядит рассерженным или хмурым, даже спрашивает, как мои дела в университете и нет ли проблем.

– Если что – говори. Я, конечно, за то, чтобы сами учились, даже Тану поблажек нет, но всякое бывает, знаешь. Ты, главное, приди и обрисуй ситуацию, а я уже придумаю, что можно сделать.

Я киваю. Думаю, стоит ли ему говорить про Льва Арнольдовича, и считаю, что пока нет. Ситуация не критичная. Он, конечно, придирается и принципиально требует знания своего предмета на отлично, но это ведь и хорошо. Я собиралась учиться, и никто не говорил, что все предметы будут даваться легко.