Меня иначе воспитывали. Отец, когда еще был жив, всегда твердил, что мальчикам нужно только одно, и я должна быть внимательной. Вообще, об этом, наверное, должна разговаривать мама, но у нас с ней хоть и были близкие отношения, о таком она умалчивала. Со мной говорил папа, и я его слушала. Парней обходила стороной, хоть в школе ко мне особо и не клеились. Встречаться предлагали, но я отказывала, не чувствуя взаимной симпатии.

Мы с Таном… никто друг другу. Мы не встречаемся, не испытываем взаимной симпатии. Он вообще меня ненавидит, а я… я не знаю! Не знаю, что к нему чувствую. Просто рядом с ним теряюсь. Не знаю, как себя вести, и все позволяю ему на автомате.

– Да, блядь… Я бы выебал тебя, слышишь? Потому что ты хотела!

Я отшатнулась от его слов, как от пощечины. Закрываю уши руками и разворачиваюсь, отдаляясь. Лучше идти пешком, честно, лучше пешком, чем с ним в одной машине.

Меня трясет от холода, пока шагаю. Куртка, которую Тан со злостью пихнул мне в руки, не помогает. Не согревает так сразу продрогшее уже до костей тело. Я кутаюсь плотнее и продолжаю шагать. Останавливаюсь, когда до дороги остается всего ничего. Туда идти страшно, а назад возвращаться незачем. С Таном в машину я не сяду. И ловить попутку не буду.

Меня накрывает отчаяние. Телефон я не взяла, да даже если бы он и был. Кому я буду звонить? Маме? Я даже не знаю, где нахожусь. Слезы жгут глаза, а затем и щеки. Я кутаюсь плотнее, наконец немного согреваясь.

Позади меня рычит двигатель автомобиля. Я оборачиваюсь. Вижу, как Тан медленно приближается на машине. Он – единственный, кто может меня отсюда забрать, но я все еще не нахожу в себе силы обернуться и пойти к нему навстречу. Не после того, что он сказал. Боже, как он вообще мог обо мне такое подумать? Мысли о том, что я вела себя соответственно, прогоняю, потому что не вела. Я его только поцеловала. Только и всего, дальше он делал то, чего я не хотела. Не хотела ведь?

Тан едет рядом некоторое время. Я иду – он медленно ведет машину. Колеса едва крутятся. Тан ждет, когда я сяду, а я злюсь. Как он мог сказать мне те слова? Как, а главное, зачем? Обхватываю себя руками и прохожу так несколько шагов, а затем замираю и все-таки иду к машине. Тан останавливается, и я беспрепятственно забираюсь в теплый салон. Как только оказываюсь внутри, мне кажется, что здесь все говорит о том, что тут случилось не так давно. Даже запах другой. Изменившийся, хотя это и невозможно, потому что Тан ехал с открытыми окнами.

Как только я сажусь в машину, Стас увеличивает скорость, и через пару минут мы оказываемся на главной дороге. Едем к съезду, чтобы развернуться. Направляемся домой. Я упрямо молчу до тех пор, пока Тан не отвечает на звонок. Я невольно прислушиваюсь. Голоса собеседника не слышу, но говорят явно обо мне.

– Да, она в порядке. Мы уже едем домой. Дать ей трубку? На, – протягивает мне телефон.

– Да.

– Соня… – слышу голос Кима. – Ты как?

– Я…

Слезы почему-то жгут глаза. Удивительно, минуту назад я чувствовала себя сносно, мне не хотелось плакать, но стоило услышать голос Кима и представить его лицо перед собой, как захотелось разрыдаться и рассказать ему все. Поплакаться у него на плече. Почувствовать поддержку и… утешение.

– Я в порядке, – глотаю слезы вместе с застрявшим в горле комом.

Как такое рассказать? Тем более парню. Киму. Не расскажу, конечно же, ни за что на свете.

– Точно все хорошо?

– Точно.

– Мне приехать?

– Нет. Нет, не нужно. Мы просто… катаемся.

Не представляю, как после случившегося смотреть Киму в глаза. Мы не пара, не вместе, он мне как брат, но отчего-то кажется, что стоит ему посмотреть на меня, как он тут же все поймет. Узнает, чем именно я занималась с Таном в машине. Я теперь вообще не знаю, как в глаза другим людям смотреть. Стефании, маме, Богдану Петровичу, студентам и преподавателям. Вообще всем. Меня обволакивает стыдом, словно коконом. Хочется провалиться сквозь землю, но я упорно еду домой. Даже из машины на ходу выпрыгнуть не пытаюсь, хотя поначалу была такая мысль. Мне почему-то… неловко. Перед Таном в первую очередь, хотя… это ведь он все. Он это устроил.

– Приехали! – резюмирует, стоит автомобилю заехать на территорию дома.

Я вылетаю из машины и пулей несусь в дом. Надеюсь никого по пути не встретить, но, как назло, сталкиваюсь с Богданом Петровичем, который стоит прямо в холле. Конечно, пронестись просто мимо не могу. Останавливаюсь и здороваюсь. Позади слышатся шаги, и я хочу спешно ретироваться, но Богдан Петрович не позволяет.

– Подожди!

Стою словно вкопанная и смотрю на маминого будущего мужа. Он окидывает меня внимательным взглядом. Пожалуй, даже слишком внимательным. Кажется, он обо всем сразу догадался.

– Вы вместе приехали? – усмехается.

Чувствую, что щеки горят. Господи, надеюсь, он спишет это на реакцию моего тела на перепады температур. Я всегда краснею, когда захожу с холода в тепло.

– Твоя мать уехала, – ошарашивает меня новостью. – На неделю, может быть, на две.

– Куда?

Я вот только что с ней разговаривала. Сколько прошло? Час, может, два. Максимум три. На улице еще нормально не стемнело, как мы вернулись, а мама уехала? Но куда? И почему она мне ничего не сказала?

– На отдых. Командировка немного ее подкосила, и я решил дать ей отгул. Она буквально только что уехала. Вы не видели автомобиль?

По пути сюда я вообще ничего не видела, ехала, погруженная в свои мысли, но почему-то не верю в то, что мама так просто развернулась и… уехала! Когда она приходила поговорить, она не выглядела так, словно у нее были собраны чемоданы. Да и макияжа на ней не было.

– Я могу ей позвонить?

Богдан Петрович смотрит на меня, как на идиотку. Пожимает плечами и говорит:

– Уверен, она еще не добралась до посадки и возьмет трубку.

Я взлетаю по ступенькам наверх, и стоит мне добраться до телефона, как я тут же набираю маму. Она снимает трубку через несколько гудков.

– Мам, ты где?

– Я уехала, – повторяет то, что я уже слышала. – Я приходила сказать тебе, но ты внезапно убежала, и у меня не получилось попрощаться.

– Я…

– Я приеду через неделю или две. Точно пока не могу сказать.

– Хорошо, – выдавливаю из себя и глотаю обиду за то, что мама не взяла меня с собой.

Ведь могла же! Если бы она предложила, если бы только сказала! Я бы не уехала с Таном и не натворила глупостей.

– Будь умницей, малыш, – выдает мама и говорит, что ей пора.

Мама отключается, а я хмурюсь, глядя на экран телефона. Почему-то внутри все сжимается от беспокойства. Понять, что именно показалось мне странным, мне мешает стук в дверь, от которого я подскакиваю на месте. Первая мысль – не открывать, но я тут же ее отгоняю. Если пришел Богдан Петрович, мое поведение покажется ему странным, а если Тан… когда его останавливала запертая дверь? Ручку поворачиваю, молясь увидеть там не Стаса, и мои молитвы оказываются услышанными, только вот по ту сторону двери и не Богдан Петрович.

Там… Ким. Он лично приехал убедиться, что я в порядке, только вот… как спокойно смотреть ему в глаза?

Глава 39

Тан

Соня так быстро от меня убегает, что я успеваю только дверцу авто захлопнуть, а она уже скрывается в доме. Иду следом. Поверить не могу, что ускоряю шаг. Не бегу, конечно, но настигнуть пытаюсь. Замедляюсь только внутри. Слышу требовательный голос отца и иду медленнее. Хрен его знает, почему я вообще торможу, а не прохожу молча в свою комнату. Зачем-то слушаю их разговор, стоя немного позади.

– Твоя мать уехала, – сообщает. – На неделю, может быть, на две.

Вера Романовой в мать поражает. Она явно таким поворотом событий шокирована, и я почему-то подвисаю. Торможу, явно не понимая зачем. Разговаривать мы точно не будем. Пока ехали, сталкер мне продемонстрировала свое желание со мной контактировать. Оно к нулю скатилось, если не ниже. К минусовым, мать его, показателям. Но я все равно стою в дверях и наблюдаю, слушаю отца. Уверенность в том, что мамаша у Романовой кукушка, во мне хоть и присутствует, но я почему-то сомневаюсь, что она по своей воле оставила бы дочь и укатила на моря.

Что-то в словах отца меня напрягает, но что именно – так сразу не могу понять. То ли его слова, то ли то, как он говорит, то ли взгляд, которым он смотрит на Романову. Слишком… внимательный. Когда она убегает наверх, он смотрит ей вслед.

– Я думал, мне показалось, – выплевываю с отвращением, теперь уже точно понимая, что ни хрена мне на самом деле не показалось.

Он, блядь, действительно смотрит на нее. И не как на приемную дочь. Иначе, совсем иначе. И мне, мать его, не нравится этот взгляд. Злюсь. Пока сам не понимаю, на что больше. На отца, который решил поиметь и мать, и дочь одновременно, или на свою реакцию на эту информацию. Мне что, правда не насрать? Насрать же, да? Должно быть. Какая разница, что с ней будет? За нее мать должна отвечать, а мне… мне похуй. Да, именно.

– Что показалось? – спрашивает с усмешкой, которую хочется с его лица сбить.

Меня от его тона едва трясти не начинает. Я даже руки в кулаки стискиваю, чтобы выглядеть внешне абсолютно спокойным. Хрен его знает, как удается равнодушно выдать:

– Что ты дочь трахать планируешь.

– Она мне не дочь.

– Значит, не показалось, – выдаю, не скрывая отвращения.

Собираюсь равнодушно пройти мимо отца и отправиться в свою комнату, когда слышу рев двигателя на улице. Следом в дом влетает Ким. Отец не удивляется, зная, что Ким – мой лучший друг. Зато хуею я, потому что его появления не ждал. Романова сказала ему, что все в порядке, что мы просто… катаемся, а он – не поверил? Приехал проверить?

Ким здоровается с отцом, а затем переводит взгляд на меня.

Я в этот момент вспоминаю все то, что не так давно делал с Романовой. Как ее целовал, как ловил ее стоны ртом и как кончил себе на живот просто от трения наших тел. Взгляд отвожу первым. Пиздец, блядь. Приплыли.

Отец оставляет нас, поднимаясь к себе в кабинет. Я собираюсь уйти следом в комнату, но Ким меня останавливает:

– Что у вас произошло?

– Посрались, как обычно, – пожимаю плечами. – Не подрались, и ладно.

Устойчиво делаю вид, будто не понимаю, о чем конкретно он спрашивает.

– Я о Соне.

– Мы покатались, – пожимаю плечами, стараясь сделать голос максимально равнодушным.

У самого же на максималках начинает частить пульс. Я редко чувствую себя виноватым. Как там отец говорил? Такое дерьмо, как ты, не знает, что такое совесть? Правда ведь. Не знаю. Вина – это не мое. Даже если натворю всякого, все равно могу пропустить мимо себя и не заметить. С Кимом не срабатывает и с Романовой тоже. Даже думать не хочу почему.

– У вас правда все серьезно? – сам не знаю, на хрена это спрашиваю.

Я – равнодушная машина. В девяноста девяти процентах случаев мне плевать на чувства окружающих, но сейчас почему-то чувствую. Чувствую, и, блядь, эти чувства рвут изнутри.

– А что? Есть что-то, что я должен знать?

Вот же оно… признавайся. Скажи, что было. Пусть он знает, но я не сознаюсь. Молчу и мотаю головой, направляясь в свою комнату.

– Я зайду к Соне, – выдает Ким уже наверху и стучит в ее комнату.

Все во мне этому противится, но я решительно шагаю в свою комнату и задираю голову. Пытаюсь прислушаться к их разговору, но ничего, конечно, не слышу.

Чтобы отвлечься, втыкаю наушники и слушаю музыку. Врубаю на всю, да только кроме оглушающих басов в ушах ничего не разбираю, музыка ничего внутри не вызывает. Не дарит такого желанного спокойствия, не отпускает. Я, на хрен, не понимаю, что происходит. Почему я с ней… на ней повернут?

В машине не смог остановиться. С любой другой – легко. С ней – не вышло.

Срываю наушники с ушей, забрасываю их в футляр и порываюсь свалить из дома, но на пороге меня тормозит Ким. Смотрит с… осуждением.

– Уезжаешь?

– Ага…

Я рвусь дальше, но он меня останавливает. Блядь, подумать только. Меня останавливает Ким. Силой.

– Дай пройти.

– Поговорим сначала.

– Не настроен.

Быть ублюдком – то, что у меня лучше всего получается, и я мастерски это исполняю. Голова ни хрена не варит из-за переизбытка эмоций.