Я не совсем незрелая, понимаю примерно, что это, но от этого лишь страшнее. Я не должна такого чувствовать к Тану. К сводному брату. Наши родители поженятся. Я прокручиваю это в голове раз за разом, напоминаю себе, говорю, что это все – неправильно, и вообще, Тан меня ненавидит. Мы ведь не нравимся друг другу, мы не встречаемся. Наш поцелуй не должен случиться, но он случается.

Язык Тана за мгновение прорывает барьер и оказывается внутри. Ласкает мой рот, активно проходясь по всей полости. У меня дыхание спирает, когда его вкус смешивается с моим. Терпкий от глинтвейна и горький от выкуренной несколькими минутами ранее сигареты. Вообще, мне никогда не нравился даже запах табака, но вкус Тана почему-то не раздражает совсем.

– Охереть… – горячий хриплый шепот мне в губы. – Просто охереть…

Что именно “охереть” – не понимаю, но судя по тому, что Тан не отпускает, это звучит в положительном контексте. Мы с ним словно с ума сходим. Я в этой стычке теряю себя, растворяюсь в нем, задыхаюсь от переизбытка чувств и отвечаю. Пока не знаю, как правильно, это второй поцелуй в моей жизни. Оба принадлежат ему. Тому, от кого я должна держаться подальше, потому что ничего хорошего у нас в итоге не получится. Такие, как Тан, не встречаются с такими, как я…

– Меня от тебя… кроет, – выдвигает как-то неожиданно. – Пиздец просто.

Его грубость меня не отталкивает. Я вообще не знаю, что должно произойти, чтобы я с ужасом выбежала из машины, хотя это нужно было сделать еще несколько минут назад. Его близость отключает разум и вынуждает творить необъяснимое. То, о чем я никогда прежде не думала. Даже не предполагала, что буду целоваться с парнем. И что он будет говорить все это, а я… задыхаться? От переполняющих эмоций, от него, от его рук, которые забираются под кофту и касаются оголенной кожи.

– Иди сюда…

Прежде, чем я понимаю, что вообще значат его слова, Тан возвращается на свое сиденье, увлекая меня следом. Я в его руках словно пушинка. Маленькая, легкая и невесомая. Оказываюсь на его руках слишком быстро. Непонятно. И взбрыкнуть, отказаться, вернуться обратно не успеваю. Он ничего не позволяет сделать. Лишь прижимает меня к себе ближе, сдавливает в объятиях и снова целует. А еще что-то нажимает, потому что спинка сиденья отъезжает назад.

Места для маневра становится больше, и Тан смело этим пользуется. Обхватывает меня за бедра и с силой толкает на себя. У меня напрочь срывается дыхание. Начинаю дышать глубоко и часто, местами слишком сипло. Мне кажется, что я схожу с ума, что мы сгораем вместе с Таном в этой маленькой машине, иначе как объяснить происходящее?

Как объяснить то, что мое сознание отключается, и я позволяю Тану слишком много? Куда больше, чем могла бы позволить после первого поцелуя.

Я разрешаю ему себя трогать.

Глава 37

Тан

– Эмоции – разрушительное. Чувства – лишнее. Ты слышишь, Танский? Отключай это. На заезды – с холодной головой, и только так, иначе…

Остаток фразы теряется в том, чего я не должен испытывать. Разрушается под эмоциями, которые накрывают с головой.

Не помогает то, что я прокручиваю слова тренера в голове, пока буквально вгрызаюсь в рот Романовой, срывая поцелуй за поцелуем. Мне мало. Мне чертовски мало нескольких. Мало ее. Недостаточно просто поцелуев и нечаянно брошенных стонов. У меня нехватка Романовой под кожей, хотя по всем признакам тотальный передоз.

Иначе что? Я силюсь вспомнить, пока пересаживаю Романову с пассажирского сиденья к себе на руки. Она оказывается сверху, а я наглею и нажимаю на рычаг, чтобы оттолкнуть сиденье назад. Теперь у меня гораздо больше доступа. Куда больше возможности для того, чтобы к ней прикасаться, чтобы ее трогать, чтобы прижиматься к ней.

Она совершенна. Не знаю, почему эта информация вдруг ударяет мне в голову, но ни о чем другом я не могу думать. Пока целую Соню, упиваясь тем, какая она вкусная, попутно трогаю ее тело. Сжимаю в руках талию, обшариваю округлые бедра и сжимаю в руках грудь. Небольшую, но она идеально помещается у меня в руке.

Иначе что? Я снова возвращаюсь к концу фразы. Надо вспомнить, надо, потому что Романовой для меня слишком много. Непозволительно. Она – моя острая фаза разрушения, когда уже понимаешь, что обратной дороги нет, но очень хочешь это остановить. Выдрать из себя с мясом и вернуться туда, когда еще были только симптомы. Увы, уже невозможно. На симптомах я не распознал болезнь, а сейчас – поздно. Ничего не выйдет.

Соня ахает, когда я сжимаю ладонью ее грудь и одновременно с этим толкаюсь членом ей в промежность. Судя по едва различимой дрожи, что прокатывается по всему ее телу, попадаю куда нужно. И ей приятно. Пиздец просто. Я готов кончить в штаны лишь от того, как отзывчиво она дрожит, и как с ее губ срываются стоны.

– Тан… – шепчет мое имя, когда перемещаюсь с губ на шею, когда оставляю там яркие отметины.

Не знаю зачем. Никогда этой херней не страдал и не любил, когда что-то оставалось от других. Ни засосы, ни царапины – терпеть не мог, а ей – оставляю. Хочу, чтобы видела, чтобы смотрела, вспоминала. И знаю, что увидит он. Я определенно хуевый друг. Не тот, на кого можно положиться в трудную минуту, хотя, видит бог, я думал, что на меня – можно. Что в любой ситуации я горой за друзей. Всегда, что бы ни произошло. С Романовой что-то не так. Никакие установки не работают, я просто напрочь на ней повернут.

– Тан… хватит…

Пытается меня отстранить, да только разве я в состоянии позволить? Затыкаю ей рот поцелуем, запечатываю снова, чтобы ничего не говорила, а сам смело проталкиваю руку между нашими телами. Прикасаюсь к ней между ног прямо через ткань штанов. Надавливаю, и она хрипло стонет. Пиздец, как она стонет. Крышу рвет на каждом выдохе.

– Доверься мне, – тихим шепотом ей на ухо. – Доверься, Сонь…

Говорю это и надеюсь, что оттолкнет. Давай же, Романова, прояви свой характер и не доверяй, мне нельзя, нельзя верить, но она кивает. Смотрит на меня как-то странно и кивает. Доверяет. Блядь…

Мне сносит крышу. Я снова ее целую. Хватаю за бедра руками и толкаю на себя. Чувствую, как она промежностью по всей длине члена проезжает и выгибается.

– Покатайся так… – настойчиво говорю в ее губы. – Так, как я сделал… двигайся. Будет круто, обещаю.

Сам едва понимаю, что говорю, просто хочу продлить те искры, которые реально сыплются из глаз, когда прокатил так Романову.

Она мотает головой и застывает. Конечно, не делает так, как я просил.

– Ну же, – почти приказываю и снова повторяю движение.

Отстраняю Соню к коленям, а затем подтягиваю к себе. Медленно-медленно, чтобы она почувствовала, чтобы задрожала всем телом, чтобы отбросила все сомнения, раз уж не сбежала раньше. Не отказалась ведь? Значит, поздно давать заднюю. Слишком поздно. Я не разрешаю.

– Давай, малыш… тебе будет хорошо.

Я ликую, когда она повторяет движение уже сама. Без помощи моих рук. Чтобы не думала, впиваюсь в ее губы и ощущаю, как двигается. Медленно, как я и показал. Наше дыхание учащается, поцелуй прерывается. Оба утыкаемся друг другу в плечо и просто оглушительно громко дышим. Я знаю, что она близка к разрядке, и помогаю ей. Ускоряю темп, толкаясь бедрами навстречу. Соня охает и цепляется руками за мои плечи, а потом… потом она вскрикивает. Негромко, но я слышу и едва успеваю оттолкнуть ее на колени, достать из штанов член и кончить себе на живот, глядя на ее раскрасневшиеся щеки, опухшие от поцелуев губы и возбужденный взгляд.

Она ошарашенно смотрит на то, как струи спермы оседают на моей коже, заторможенно моргает, словно не может поверить, что это действительно произошло, и никак не двигается. Продолжает сидеть на коленях с опущенными по швам руками. Я успеваю достать влажные салфетки и вытереться, когда Романова наконец приходит в себя. Вначале неспешно ерзает на коленях, пытается перебраться на пассажирское сиденье, но у нее не получается.

– Подожди, – командую и прячу член в трусы, застегивая следом штаны.

После этого что-то происходит. Что-то, чему я никак не могу дать определения. Она, словно только сейчас осознав происходящее, начинает вырываться, когда я пытаюсь ей помочь и пересадить ее в пассажирское кресло.

– Отпусти! – вопит. – Отпусти меня.

Я убираю руки. Соня наклоняется, открывает дверцу с моей стороны и… выскакивает наружу, решительно шагая куда-то вперед. Когда понимаю, что она не собирается возвращаться, завожу двигатель и еду следом. Дальше действую на автомате. Беру ее куртку и выпрыгиваю из авто, шагая за ней.

– Подожди! – кричу, но она лишь ускоряет шаг, а затем и вовсе срывается на бег.

Бежит по направлению к трассе, но не успевает туда добраться, я ее догоняю и разворачиваю к себе.

– Отпусти! – вырывается. – Не трогай меня.

– Оденься, простудишься, – выдаю, хрен пойми зачем. Мне, так-то, наплевать, простудится она или нет. Абсолютно наплевать, так ведь?

– Господи, – выдыхает Соня, глядя на меня с ужасом. – Что ты наделал?

Иначе что? Но на ум ничего не приходит, даже когда она толкает кулачками мои плечи. И куртку, конечно же, не берет.

– Я наделал?! – отвечаю. – Кажется, ты была вполне не против, и, клянусь, я бы трахнул тебя там, ты бы не отказала.

– Нет, – мотает головой, распахивая глаза в ужасе еще шире. – Нет!

– Да, блядь… Я бы выебал тебя, слышишь? Потому что ты хотела!

Она шлепает меня ладонью по лицу. Наверное, со всей силы, потому что кожа начинает гореть, но это херня в сравнении с тем, что творится внутри. Там – ураган самых разных эмоций.

Иначе… ты сдохнешь…

Слова вспоминаются только сейчас, когда внутри все неконтролируемо дрожит. Почему я не могу отключиться, как всегда перед заездом? Почему, блядь, сейчас не выходит просто остыть и равнодушно смотреть на то, как она продолжает отдаляться?

Глава 38

Мне страшно… очень-очень страшно…

© Соня Романова

Соня

У меня шок! Я слабо соображаю, куда и зачем вообще иду. Просто шагаю вперед, подальше от машины, где… что? Боже, я даже определения случившемуся не могу дать. Грехопадение? Унижение? Слабость? Что со мной случилось? Это алкоголь? Уверена, что он! Я бы ни за что и никогда сама… никогда.

Шаг. Еще шаг. И еще. Я просто иду, ничего не слыша вокруг, пока крепкие руки не хватают меня за плечи и не разворачивают к себе.

– Отпусти! – кричу, наверное. Не слышу совсем себя, в голове такой гул и тело словно ватное. Ничего не соображаю. – Не трогай меня.

– Оденься, простудишься, – слова Тана долетают словно сквозь толщу воды.

Я несколько мгновений на него смотрю, как на привидение, а затем на меня шквалом обрушивается все случившееся. Не могу сказать, что я об этом забыла, но когда перед глазами возникает Тан, все заново чувствую. Каждое его касание помню, каждый хриплый выдох и…

– Господи, – выдаю с ужасом. – Что ты наделал?

Меня трясет. Впервые так себя чувствую. Разбитой, морально раздавленной. Физически ощущение, что меня переехал поезд, но при этом, если прислушаться, в теле такая легкость, я бы даже сказала, слабость. И скорее она приятная, чем…

Мне страшно… очень-очень страшно от таких мыслей.

– Я наделал?! – срывается почти на крик. – Кажется, ты была вполне не против, и, клянусь, я бы трахнул тебя там, ты бы не отказала.

– Нет, – я в ужасе распахиваю глаза.

Что он такое говорит? Я бы не позволила, конечно, нет!

– Нет!