Вру ей, конечно. Чтобы я не мог поехать домой, мне нужно выпить полбутылки виски, а не маленький стаканчик глинтвейна, но раскрасневшаяся и явно поплывшая от напитка инфузория этого не знает, поэтому верит мне на слово. Ну и хочет, конечно же, допить. По взгляду ее жадному это вижу и, как змей-искуситель, ей этот стаканчик сую в руку.

Она берет его нехотя. Вертит в руке, а затем подносит ко рту, и я отворачиваюсь, чтобы спрятать необъяснимую самому себе улыбку. Очень уж мне интересно узнать, как она отреагирует на выпитое – это раз, а два… она могла просто вылить коктейль, но предпочла его допить. Говорит о многом, не так ли?

Некоторое время молчим. Она отходит от меня на небольшое расстояние и садится прямо на песок. В это время года здесь довольно морозно. Сидеть на влажном и холодном песке – не очень безопасно.

– Вставай, – командую, когда подхожу ближе.

– Чего?

– Вставай, говорю.

– Еще чего! – фыркает. – Хочу и сижу.

Пока она упрямо отказывается, я стаскиваю с себя куртку и бросаю на песок рядом с ней. Без лишних слов, к которым, уверен, она даже не прислушается, подхватываю ее за локоть, слегка приподнимаю и пересаживаю на куртку. Инфузория только рот открыть успевает, но так ничего и не говорит, а затем, когда я уже отхожу, мне в спину летит:

– Нормально нельзя было сказать?

– Нельзя.

– Не замерзнешь?

– А что – волнуешься?

– Вдруг ты окоченеешь, и мы не сможем вернуться домой?

– Киму позвонишь с моего телефона, – предлагаю на автомате, но она тут же эту идею подхватывает и раскручивает.

– Вариант. Он точно не будет пить за рулем. И раздеваться на холоде – тоже.

Она охуительно права. Ничего из этого Ким делать не станет. О пледе он побеспокоится заранее, а алкоголь он и так не употребляет. Правильный. Ловлю себя на мысли, что из них бы получилась идеальная пара. Они друг друга стоят, и меня это почему-то раздражает. Выводит на бешенство, скользящее по венам и на максимальной скорости разлетающееся по всему организму.

Допив глинтвейн, сажусь рядом. Не специально, конечно. Я уже говорил, что на холодном песке сидеть чревато. Некоторое время молча наблюдаем за морем. Она свой глинтвейн тоже прикончила.

– Пора ехать, – сообщает. – Мне нужно сделать домашку.

– Чего?

– Домашку, Тан. Это то, что задает преподаватель.

– Ты запариваешься над домашкой?

– По-твоему – не должна?

– Может, бросишь? Универ, в смысле… не уверен, что он тебе по силам.

– Почему это?

– Сложная тема, сталкер. Если тебе нужно делать домашку – учиться будет невыносимо.

– А тебе не нужно? – хмурится.

– Не-а… на лету схватываю. И много знаю из того, что там преподают.

– Вот уж не думала, что ты хорошо учишься…

Ухмыляюсь. Наверняка она считала, что я и учеба – вещи противоположные, и что батя закрывает все мои прогулы и висяки, но нет. Я, конечно, не вундеркинд, но ей не вру – многое действительно на лету схватываю, и необходимость в домашке отпадает. Во-первых, у меня ее не проверяют, а во-вторых, я курсовые сдаю без нее и сессии закрываю на отлично. Если что-то не выходит – учу, но такое бывает редко.

– Богдан Петрович меня не прикрывает, – намеренно ее стебу, называя отца по имени и отчеству. Так, как она его называет. – Но тебя может.

– Я не стану просить, и я учиться поступала. На помощь откуда-то не рассчитывала… – поднимается на ноги. – Поехали, пожалуйста. Уже темнеет, я ничего так не успею.

Поднимаюсь тоже. Забираю куртку с песка, отряхиваю и перебрасываю через плечо. Одеваться уже нет смысла, потому что через пару минут будем сидеть в теплом салоне автомобиля. По лестнице поднимаемся в таком порядке – сначала сталкер, потом я. Вру ей, что подстрахую, на самом же деле бесцеремонно пялюсь на ее задницу. Она у нее, между прочим, зачетная, есть на что посмотреть, как бы мне ни хотелось другого. Хоть какой-то изъян инфузория иметь должна, но я его пока не нашел.

– Можно твой телефон? – спрашивает, когда оказываемся у машины.

– Зачем?

– Нужно… у тебя же есть номер Кима?

– Есть. А что – соскучилась?

Что я там говорил? Изъян не могу найти. Вот же он… здоровенный такой, узкоглазый и, блядь, до пизды правильный изъян. Меня дико вымораживает его присутствие в ее жизни, и контролировать я это не в состоянии. Как только с ее губ слетает его имя, мне тут же хочется с кем-то подраться. Адреналин в кровь шпарит на максималках, я едва сдерживаюсь, чтобы не расхуярить телефон об асфальт и не сказать, что никакого звонка не будет. Сдерживаюсь, конечно, и сам Кима набираю. Когда отвечает, цежу в трубку:

– Тут с тобой поговорить хотят.

Протягиваю ей телефон, а сам забираюсь в машину и громко, оглушительно хлопаю дверью, чтобы не слышать разговор. Если услышу, как она с ним сюсюкается – точно ничем хорошим этот день не кончится. Зуб даю – сорвусь. И хорошо, если просто телефон разобью, все ведь может быть хуже.

Сталкер этого не понимает. Распахивает дверь с пассажирской стороны и забирается в салон, попутно смеясь в трубку:

– И я соскучилась, – выдает. – Ага, очень, надеюсь, что мы скоро…

Что они там “скоро”, решаю не дослушивать. Вырываю у нее телефон и, бросив короткое “пока”, швыряю его на заднее сиденье.

– Извини, – выдает. – У тебя платный звонок?

– У меня лимит на тупые нежности, сталкер. Запомни.

Глава 36

Соня

Тан медлит. И почему-то нервничает. На меня не смотрит, только впереди себя, руками крепко сжимает руль. Я чувствую себя странно. Мы далеко от дома, в каком-то абсолютно неизвестном мне месте, рядом с морем, в котором при желании он с легкостью сможет меня утопить, но… мне не страшно. Абсолютно. Более того, я ощущаю себя в абсолютной безопасности.

Так действует алкоголь? Он… притупляет чувства и делает человека аморфным? Вообще тогда не понимаю, зачем его пьют! Разве что для непродолжительного поднятия настроения, ведь полчаса назад мне было хорошо даже рядом с вечно недовольным и хмурым сводным братом. Да и сейчас хорошо, если так подумать. Настроение прекрасное, несмотря на то что Тан чем-то недоволен. Он в принципе редко бывает довольным, а уж улыбающимся и веселым – практически никогда.

Открываю рот, чтобы спросить, когда мы поедем, но тут же его закрываю, потому что Тан резко разворачивается и впивается в меня взглядом, словно большой осьминог щупальцами. Сразу начинаю прокручивать в голове, в чем могла провиниться. Удивительный человек Станислав Танский – не успел ничего сказать, а уже начинаешь заниматься самокопанием, сомневаешься в себе, думаешь, где виноват.

– Что? – не выдерживаю напряжения.

– У вас все серьезно? – спрашивает лениво.

Так, словно одолжение мне делает, задавая такие вопросы. Я решаю не отвечать и лишь пожимаю плечами. Не понимаю Тана совершенно. Ему интересно знать, какие у нас с Кимом отношения? Зачем? К чему ему эта информация? Что она изменит?

– Настолько меня ненавидишь, что не готов терпеть рядом с лучшим другом? – меня внезапно осеняет.

Других причин нет. Но сейчас Тан хотя бы не так часто донимает. Да вообще словно меня не замечает! Сегодня я сама полезла, первой, попросила вызвать такси, но ведь потом я не заставляла его мне помогать. Мог бы проигнорировать, как делал это всегда.

– Хочу кое-что проверить, – выдает и тянется ко мне.

Я резко отодвигаюсь. Шарахаюсь от Тана, как от огня. Вжимаюсь в дверь и с ужасом смотрю на то, как он придвигается все ближе. Ничего его не останавливает, ни консоль, ни то, что я почти с дверью слилась в единое целое. Его рука как-то неожиданно оказывается на моем затылке, а губы – в паре сантиметров от моих. От него такая мощная энергетика исходит – меня ею натуральным образом прибивает к месту. Только сглотнуть могу, когда Тан выдыхает мне в губы:

– Расслабься… я не обижу.

Не знаю, что в его понимании “не обижу”, но напряжения не чувствую. Настораживает, конечно, такое его поведение. Но с Таном иначе и не бывает. Как не настораживаться, когда он ведет себя странно и постоянно меняется? В поведении, в настроении, в характере. Может ненавидеть, а потом… целовать.

На этой мысли опускаю взгляд на его губы. Совершенно машинально это делаю, без задней мысли. Просто вдруг вспоминаю то, как он целовал меня в тоннеле. Как его губы напористо раздвигали мои, а язык по-хозяйски орудовал во рту.

Меня захлестывает волнение. Внутри все дрожать начинает, когда сталкиваемся взглядами. Тан прикрывает глаза первым, шумно выдыхает и отворачивается слегка в сторону, словно пытается прогнать наваждение или… договориться с собой. Несколько долгих минут это продолжается. Я в этот момент чувствую себя парализованной. Во-первых, даже если бы хотела пошевелиться, у меня бы не вышло. Тан слишком близко, его ладонь по-прежнему давит на мой затылок, а вторая рука расположена на дверце.

Но не отстраняюсь я не поэтому. Просто не хочу. Вдруг осознаю, что мне нравится его близость. Будоражит, разгоняет по венам кровь, окутывает запретом. Я осознаю, кто он мне. Сводный брат. Нельзя. Наши родители скоро поженятся, а мы… мы уже переступили черту, уже делали то, что запрещено. Он уже меня целовал, пробовал, совращал. И мне нравилось. Как бы я ни отгоняла мысли о тоннеле, но стоило им появиться, внутри все скручивалось в необъяснимый узел. Все тело пробивала дрожь, а на кончиках пальцев возникал зуд.

Он и сейчас возникает. С трудом контролируемый. Волнение прокатывается по мне катком, каждую клеточку тела цепляет и приводит в чувство. Волоски дыбом становятся, когда Тан распахивает глаза. Смотрим друг на друга непрерывно, дышим тяжело и надсадно.

Я стараюсь контролировать свои эмоции, но все равно что-то идет не так, и я тянусь рукой к его лицу. Прикасаюсь пальцами к его щеке, поглаживаю с той стороны, где шрам. Практически не помню, как он выглядит и где расположен. Я плохо его рассматривала, меня интересовало во внешности Тана совсем другое. Шрам никогда не был основой того, на что был обращен мой взгляд, и он… меня не пугал.

– Прекрати, – говорит так, будто пытается требовать, но у него не получается. Ну и не останавливает. Только выдыхает шумно и тут же делает вдох… глубокий, чтобы задержать дыхание.

– Можно?

– Нет, – отвечает сразу же.

Не спрашивает, о чем я. Безошибочно понимает, куда хотела прикоснуться, и… не позволяет, а мне почему-то хочется. Показать, что мне не страшно и не мерзко, что я… воспринимаю его таким? Господи, откуда эти мысли?

– Поцелуй, – выдает Тан. – В губы, – уточняет следом.

От удивления распахиваю глаза шире. Я ждала, что он будет меня целовать. Даже надеялась, но что будет об этом просить – нет. Разве я могу? Могу просто взять и поцеловать его? Прикоснуться к нему первой? Зачем?

– Зачем мы это делаем?

Не осознаю, что выдаю это вслух.

– Просто, – отвечает Тан. – Просто…

Мы другие. Изменились. Мне больше не страшно. И это изменилось давно. Не прямо сейчас, не вчера, раньше. После тоннеля, да и там в ворохе непонятных смешанных чувств не было страха. Его просто не было. Он бесследно исчез куда-то еще раньше, только вот когда? Может, тогда, когда Тан помог мне в холле, где даже мать ничего не пыталась предпринять? Или… еще раньше?

– Я не буду, – отвечаю упрямо. – Не буду, – повторяю, но тянусь к нему.

Впечатываюсь в его губы своими. Просто прикасаюсь, убеждая себя, что это ничего не значит.

Неубедительно, на самом деле, потому что как только наши губы соприкасаются, на меня такая гамма эмоций сваливается – боюсь не выдержать. Сердце стучит о ребра как ненормальное, легким катастрофически не хватает воздуха, руки начинают дрожать, а внизу живота возникают неконтролируемые и совершенно непонятные ощущения. Слегка болезненные, но вместе с тем приятные. Когда Тан целует, они становятся ярче.