Посвятив новенькую в тайны своих любовных отношений, Лора, вырвала из тетради листок и начала писать Родиону записку, а Ника почувствовала, как от последних слов Лоры ее щеки запылали. Она, конечно, успела возненавидеть нахала Родиона, но то, что он с кем-то мог встречаться, да еще с такой незаурядной девчонкой как Лора, было, по ее мнению, просто возмутительно. Нике почему-то захотелось сказать что-нибудь неприятное довольно улыбающейся соседке, и она, ткнув под партой ее туфлю громоздкой платформой своих босоножек, язвительно спросила:

– А что же твой Родя сидит с другой девочкой?

– Так это наша отличница – Мухина. Родиона в прошлом году чуть не отчислили за неуспеваемость. Его отец не разговаривал с ним целый месяц, пока тот не исправил оценки, и в этом ему помогла Мухина. Все знают, что она по нему сохнет и готова мириться с любыми его выходками, только бы он сидел с ней за одной партой.

Но Лора ошибалась, Наташа Мухина была не просто умна, она еще была стратегом, и, каждый день приходя на пляж пионерского лагеря, она хоть и скучала по Родиону, но времени зря не теряла. Слушая шум прибоя, Наташа строила разного рода планы, как дискредитировать Лору в глазах Родика, а себя, наоборот, сделать незаменимой. У Мухиной было важное преимущество относительно других девочек их класса – отличные знания по всем предметам, и Родион этими знаниями умело пользовался без всякого зазрения совести. Но даже самая умная и прагматичная ученица не могла устоять перед разбушевавшимися гормонами – сначала она услышала во дворе, как Родик хвастался связью с новенькой, а после наблюдала, как предмет ее девичьих грез весь урок поворачивался на их с Лорой парту. Эмоции захлестнули Мухину, она, позабыв обо всех своих стратегиях, перешла в вероломное наступление и предъявила Родиону ультиматум. Или он публично объявляет, что они пара, или не видать ему помощи с уроками до самого последнего звонка.

Тем временем историк, для того чтобы урок Мира оставил след в умах учеников, закончив свою речь, дал им задание. Он хотел, чтобы за десять минут до конца урока ребята написали, какая форма правления и почему, по их мнению, наиболее подходящая для того, чтобы мирно сосуществовать с соседними государствами. И когда ученики принялись писать, сам подошел к окну, облокотившись о подоконник, и погрузился в размышления о том, кого из учителей пригласить на свой день рождения, чтобы никого не обидеть.

Квартира у него была однокомнатная, и вместить в нее всех, кого стоило бы позвать, он не мог. Перебрав в голове несколько имен, Тимофей Михайлович обратил внимание на новенькую и подумал, что стоит пригласить ее мать. Эта Ольга Васильевна показалась ему трогательной, к тому же она закончила институт культуры. Историк уже начал представлять, как покажет ей альбомы с глянцевыми иллюстрациями, привезенные им из ленинградского Эрмитажа. И уже начал довольно потирать свои ухоженные руки с идеально подстриженными и даже подпиленными ногтями, как до его слуха долетели слова Наташи Мухиной, сказанные нервным шепотом:

– Нет, Родион, как в прошлом году не будет. Если ты хочешь, чтобы я проверила твою работу и дальше помогала с уроками, тебе придется выбрать: я, мерзкая Лора или новенькая!

Тимофея Михайловича насмешило это нападение на Родиона. Он поймал себя на мысли, что всякое яркое проявление человеческих чувств и характеров уже было сыграно в древнегреческом театре, спето Гомером или упомянуто в мифах. Ситуация показалась историку до боли знакомой: вот же они – Парис, три богини и яблоко раздора.

Учитель подошел поближе к парте Родиона, склонился, чтобы не мешать остальным, и, улыбаясь, произнес:

– Не нужно торопиться, Родион, с ответом, помни, что выбор Париса привел к Троянской войне.

На что Родион равнодушно пожал плечами, встал, сунул в руку учителя листок со своим ответом о форме правления и, ухмыльнувшись, бросил через плечо, вальяжно направляясь к выходу:

– Поздно, Тимофей Михайлович, жребий брошен!

Глава 3. Банный день

В конце первой трудовой недели Тимофей Михайлович праздновал свой день рождения. Составляя меню для званого ужина, он по какой-то странной причине долго размышлял над тем, что в школе не только дети, но и взрослые стали называть его Тимычем. Вначале ему казалось, что иметь прозвище – это ужасно, даже постыдно. Если его имя и следовало бы изменить, то на что-нибудь величественное – Август или Цезарь, к примеру. Он считал, что вполне заслужил это, так как посвящал работе всю свою жизнь. Ездил в областную библиотеку, чтобы ознакомиться с нужными книгами, выписывал научные журналы, оформлял выставки «Личность в истории» и разыгрывал с учениками батальные сцены разных эпох. Но, по-видимому, так и не стал для ребят великим – только более близким, чем другие учителя. Однако, успокаивал себя Тимыч, было бы гораздо обиднее, если бы прозвище его было пренебрежительным – «Очкарик» или «Четырехглазый». А вот его соседку химичку дети и вовсе прозвали Колбой – сущий ужас, будто она и не человек, а лишь грустное отражение собственной профессии.

Потом историк пустился в размышления, как Льву Борисовичу тяжело, должно быть, живется с этой Колбой, и вообще, женщины – это же целый фейерверк эмоций: слезы, сменяющиеся восторженным смехом, переходящим в томительную грусть. А их разбросанные бигуди и кружки, испачканные красной помадой, или, того хуже, критические дни или длинные волосы, прилипшие к эмали белой ванны. Тимофей даже поежился, представляя весь беспорядок, который, по его мнению, сопровождал представительниц противоположного пола.

Он влажной тряпкой протер два гипсовых бюста античных философов и, присев на стул, выдвинул верхний ящик письменного стола. Немного поразмыслив, извлек из него потертый розовый конверт, в каких обычно присылают свадебные приглашения. Прежде чем открыть, погладил его пальцем, тяжело вздохнул, а затем медленно потащил за край черно-белую фотографию. На ней были изображены двое – он и она, молодые, смеющиеся и счастливые. Тимофей перевернул фото лицом вниз и положил на стол, прикрыв ладонью, еще раз вздохнул, скользнул придирчивым взглядом по идеально убранной комнате, когда раздался звук телефонного звонка.

– Алло! – ответил учитель, машинально стирая несуществующую пыль с телефонного аппарата. В ответ послышался только шум, напоминающий шлепанье по лужам, и тогда он добавил погромче: – Слушаю! Говорите!

– Алло, Тимофей Витальевич!

– Михайлович, – поправил историк. – Говорите, что вы хотели.

– Извините, Тимофей Михайлович, запамятовал, – наконец проговорил скрипучий голос, – тут ваши девицы дерутся, не могу усмирить.

– Где тут? Какие девицы? – стараясь не терять самообладания, но все же громче обычного произнес Тимыч.

– Так понятно, где, в бане. Сегодня ж банный день.

Скрипучий голос хотел еще что-то разъяснить, но учитель не стал слушать. Он повесил трубку, накинул плащ и прямо в комнатных тапочках готов был бежать на хоздвор к прачечному корпусу, но уже в подъезде опомнился и вернулся в квартиру, чтобы переобуться.

Через десять минут с несвойственной ему проворностью Тимофей Михайлович преодолел шесть высоких каменных ступеней, но без предупреждения в девичьи бани все же врываться не стал. Остановился, перевел дух и постучал.

– Ой, Михалыч, вы быстро! – закричал сторож, распахнув перед учителем дверь. – Они там, у шкафчиков! Что творят, уму непостижимо! Я обход делал, слышу бранятся. Забегаю, а там одна другой серьгу вырвала, кровищи.

Тимофей Михайлович в несколько шагов преодолел коридор, но прежде чем войти в предбанник, осведомился у сторожа:

– Надеюсь, они в одежде?

– В одежде, милок, одна так точно в одежде.

Манера сторожа общаться действовала историку на нервы. Ему всегда казалось, что этот бравый старикашка излишне любопытен, вечно сует свой нос куда его не просят. Тимычу хотел поговорить с девушками наедине, но потом, подумав, решил, что лучше иметь свидетелей. Его ученицы повзрослели, и находиться с ними в бане по меньшей мере было неприлично. Сделав шаг в предбанник, он в первую секунду ничего не смог разглядеть, потому что очки густо запотели, но по голосам сразу догадался, что одна из дерущихся была Лора.

– Немедленно прекратите! – скомандовал мужчина, приподняв одной рукой очки с переносицы, а второй хватая за руку Лору, которая сидела сверху Наташи Мухиной, распластавшейся на мокром полу. Девушки от неожиданного появления классного руководителя мигом прекратили драться, и Лора даже помогла Мухиной подняться.

– Да пошла ты, – отталкивая ее руку, процедила Наташа и, шлепая полными руками по скопившейся на неровном кафеле воде, неуклюже скрестила ноги, чтобы встать.

Лора была замотана в полосатое банное полотенце, по обнаженной шее, плечу и даже руке стекала кровь из разорванного уха. Наташа, прежде чем встать на ноги, запахнула мокрый разорванный халат из цветастого ситца и стала искать глазами недостающий шлепок.

– Что вы здесь устроили? Как это понимать? Вы уже давно должны были отправиться на самоподготовку, – гневно отчитывал девушек Тимыч, протягивая Лоре свой носовой платок. – Приложи к уху, и немедленно в медпункт. Деретесь, как заключенные в тюрьме. Мне стыдно за вас. Скажите на милость, что вы на этот раз не поделили?

Девушки молча приводили себя в порядок, не поднимая глаз на учителя. Лора старалась поскорее натянуть на себя халат и сбежать в медпункт, но Тимыч стоял на своем:

– Почему я должен повторять вопрос? Из-за чего драка?

Наташа, громко сопя, поглядывала из-под густой челки на свою соперницу, но так как Лора не открыла даже рта, то она перевела взгляд на учителя и еле слышно пробубнила:

– Из-за Волкова.

– Вы дрались из-за Родиона?! Какой кошмар, это же вдвойне стыдно! Это парни дерутся за девчонок, а не наоборот. Помните, мы с вами учили рыцарские бои, на которых рыцари сражались за сердце своей прекрасной дамы, а что же вы так низко себя цените?

– Тимофей Михайлович, объясните Наташе, что Родик мой, и ей нечего лезть к нему, – наконец заговорила Лора, поднимая на учителя свои красивые миндалевидные глаза, полные гнева.

– Вам обеим нужно усвоить, что мужчины не ценят излишнего проявления чувств.

– Точно, Мухина, ты прилипла к Родику как сопля, даже смотреть противно, – выпалила Лора, довольная, что Тимофей Михайлович принял ее сторону.

– Ты, Лора, тоже ведешь себя недостойно. Сквернословишь, дерешься, не думаю, что Родион мечтает о девушке с таким поведением.

Лора в ответ хмыкнула, схватила пакет с надписью Montana и направилась к выходу, сжимая в руке чужой браслет. А Тимофей Михайлович подождал, когда захлопнется за ней дверь, и решил продолжить разговор с Мухиной.

Девушка поверх мокрого халата натянула коричневую вязаную кофту, затем стала собирать свои банные принадлежности и ждала вопросов. Она была довольно умна и хорошо изучила манеру Тимыча их воспитывать. «Сейчас будет докапываться до сути. Ему важна не косвенная, а истинная причина драки», – размышляла Наташа, чувствуя на своем затылке тяжелый взгляд классного руководителя.

– Наталья, может, расскажешь, что на самом деле послужило причиной драки?

– Ничего особенного. Я сплела для Родика фенечку, а Лора у меня ее отобрала. Решила, что может мне запретить делать то, что я считаю нужным. А это нарушение моих свобод, не так ли?

Тимофей Михайлович тяжело вздохнул и ничего не ответил. Он открыл входную дверь и взглядом показал ученице на выход.

– Вы нас накажете? – решила поинтересоваться Мухина, чувствуя, что разговор не окончен.

– Нет, Наталья, вы и так уже наказаны.

– Что вы имеете в виду?

– Вы чувствуете, что потеряли внимание Родиона, – отсюда и гнев, от безысходности.

В то время, когда Тимыч выслушивал по телефону сторожа, в квартире Ольги Васильевны тоже раздался звонок, но не телефонный, а дверной. Это была та самая Нина Ивановна – Колба, как ее минуту назад назвал Тимыч. Она еле удерживала на одной руке свежеиспеченный медовый торт, но предназначался он отнюдь не для пионервожатой.