– А если они меня не отпустят? – Дива бросила взгляд в сторону пирующих чужаков, которые заметно повеселели после свадебного обряда. Видно, минуты почтительного молчания оказались для них тягостны. – Если не позволят уйти?

– Ну так умри, пытаясь, – Веда был уверен, что для дочери Гостомысла нет разницы – оставаться или уходить, конец все равно один и он близок. Тем не менее волхв не стал озвучить вслух своих подозрений. – Может, боги и пощадят тебя…– благословив Диву, Веда пошел на выход.

Возле дверей, небрежно развалившись на лавках, дежурила стража, похожая больше на разбойничью ватагу, нежели на смотрителей порядка. Их звериные взгляды угрожающе обволокли Веду. Волхв чуть замедлил шаг. Затем обернулся на Рёрика.

– Пусть идет…– крикнул Рёрик страже, особенно не отвлекаясь от стола и своих другов.

Пиршество началось. А для кого-то продолжилось. Сделавшись всеобщей потехой и предметом насмешек, Дива была принуждена наполнять чаши. Видите ли, кому-то из «гостей» показалось, что на столе мало выпивки. Подобного унижения дочь Гостомысла прежде еще не испытывала. Княжна древнего рода, словно челядь, прислуживает малограмотным варягам! И все же присутствовало во всем этом и нечто отрадное. По крайней мере, больше никто ее не лапал и не пытался утащить в овин, как Весняну.

Вернувшись на свое место, Дива с облегчением обнаружила, что внимание пирующих переключилось на какого-то вопящего бедолагу, которого беспощадно песочили в углу. От пережитого в ее голове будто бурлила полба. Происходящее казалось наваждением, которое улетучится с рассветом, как полагается колдовским чарам. Оттого, наверное, все виделось не таким мрачным, каким оно было на самом деле. Кто знает, может, половина несчастий ей померещилась? Возможно, то был не отец. А Пересвет не убит, а ранен. Когда эти дикари натешатся и уснут или хотя бы забудут про нее, она подумает о побеге.

Однако никто не собирался забывать о ней. Особенно теперь, когда образовалась новая забава – ей было велено разрезать огромный праздничный пирог с зайчатиной. Никогда прежде Дива не занималась подобными вещами. Поварихи и няньки все делали за нее. А сегодня к тому же выдался не самый подходящий день для освоения новых навыков. И не было ничего удивительного в том, что в итоге она выронила нож из рук, рассмешив окружающих своей неуклюжестью. Благо, румяный плетенный пирог остался на столе.

Дождавшись момента, когда пирующих затянул какой-то спор, Дива осторожно выскользнула в сени, желая наконец скрыться в лесу. «Гости» были ужасающе бодры. А время шло. Если она не убежит до рассвета, то потом уже не убежит никогда.

– Княжна…– Рёрик окликнул ее, остановив уже с порога. – Куда это ты вознамерилась?..

– Никуда…– Дива лишь беззвучно шевельнула губами. Значит, он все-таки приглядывает за ней.

– Иди-ка ко мне, – Рёрик поманил Диву. Она вернулась и нехотя опустилась на лавку рядом с ним. – Это что? Знаешь? – Рёрик указал ей на забытый еще Радимиром кнут, который валялся на столе. И который, по традиции, муж должен был понарошку испробовать в день свадьбы, дабы жена никогда не забывала, кто в доме главный. Гостомысл не пренебрегал обычаями и сознательно приказал приготовить для праздника нарядную плеть. Перевитые с шелковыми нитями верёвки образовывали в конечном счете внушительный хлыст.

– Плеть, кажется…– Дива даже не поняла, зачем он спрашивает.

– Ага. Запоминай. Произведешь что-либо без моего разрешения, и узнаешь на себе, как она действует, – предупредил Рёрик.

Время ползло к рассвету. Дива больше не отваживалась на побег. Стоило бросить лишь взгляд на нового мужа, как ее сразу начинало трясти от страха. Она боялась разозлить его новыми попытками удрать. Впрочем, даже если б он позабыл о ней, то в любом случае кто-то постоянно караулил у входа. Эти чужаки бдели, не смыкая глаз. Видно, ожидали подлости, подобной той, на которую отважились сами.

– Пойдем, княжна. Покажешь мне свои покои, – прохрипел вгоняющий в дрожь уже знакомый голос. И Дива ощутила чью-то ладонь на своей талии. Это все было ужасно.

– Но я не могу, – отшатнулась Дива от своего нового супруга.

– Как хочешь, – понимающе согласился Рёрик. Но Дива едва успела обрадоваться его великодушию. – Тогда останешься с ними, – ухмыльнувшись, Рёрик кивнул на дружину. И со всех сторон раздался одобрительный гогот.

Дива сглотнула, поймав на себе плотоядные взгляды. Опустив голову, спотыкаясь, поплелась в сторону выхода. Как не крути, итог выходил удручающ. И кто в этом виноват?! Глупость и дерзость? Не они ли заставили ее столь опрометчиво судить о незнакомце. Да притом не обычном каком-то сельчанине, а о воине с дружиной, полагая, будто можно легко отослать его вместе со всеми договоренностями! Не следовало ли вежливо объясниться, предлагая что-то сразу взамен, например, Росу или Велемиру? Ей надлежало к любому искателю ее руки отнестись с уважением. А тем паче Пересвет предупреждал, что этот чужак лихой. Если б она сразу выбрала его, то, вероятно, он пришел бы в Новгород совсем иначе. Не с мечом, а с дарами и песнями. Хотя он да с песнями…Даже вообразить такое сложно! Но, с другой стороны, кто ж был в силах предугадать, что все так обернется?! Чужак мог бы снова посвататься, предположим, к другим дочерям Гостомысла! И потом, что именно она могла сделать? Ей сказали, что он плох, на том она и основывалась!

Но все это лишь оправдания. И в глубине души Дива сама ощущала, как они неубедительны даже для нее. А в реальности – враг здесь, и он заставит плакать.

На улице было непривычно зябко. Дни оставались все еще по-летнему теплыми, но ночи уже сделались холодны. Дива оказалась не готова к прогулкам после захода солнца. Ее вновь начало лихорадить. То ли оттого, что она мерзла, то ли потому, что ею овладел страх. Она стремительно выходила из оцепенения, в котором пребывала почти весь вечер.

Зловещая тишина стояла на обычно шумных дворах. Прежде даже ночью здесь слышались голоса. Но сейчас тут была только смерть. Пришедший с реки туман стелился по земле, пожирая тела павших. Дива старалась идти по дорожке и не смотреть по сторонам. И все же ее взгляд будто сам искал пагубы. Внезапно совсем рядом, в паре шагов, она увидела усопшего. Его горло было перерезано чьим-то безжалостным клинком. Он лежал навзничь. И в дрожащей молочной мгле ей вдруг показалось, что он шевельнулся.

Дива с криком отпрянула назад, врезавшись в грудь Рёрика.

– Мертвецы не просыпаются. Иди вперед, – слова Рёрика прозвучали цинично и отрезвляюще. И Дива вдруг ощутила, что боится его сильнее, чем всех нетопырей этого княжества.

Достигнув терема, Дива дрожащей рукой потянула за ручку двери. Не решаясь входить вовнутрь в сопровождении вгоняющего в ужас провожатого, Дива застыла на пороге. Украшенные для молодоженов покои не манили, а заставляли содрогаться.

Набрав в грудь воздуха, Дива задержала дыхание, вооружаясь решимостью. Отец говорил, что лучший способ уладить неприятности – переговоры.

– Даю слово, я никогда сюда не вернусь…– выдохнув, вежливо начала Дива. Она уже не была уверена в том, что для нее сейчас опаснее – вурдалаки на улице или чужак в ее покоях. С вурдалаками все хотя бы невразумительно. Может, есть, а может, нет. А вот с ним ясно вполне: он, точно, не плод ее воображения. – Прошу разрешить мне уйти…

– Не разрешаю, – голос Рёрика слышался враждебным. И Диве даже стало страшно что-то произнести в ответ. А уж тем паче возразить. – Останешься со мной, – передав Диве в руки смоляной светильник, чужак кивком приказал ей войти в терем.

Дива еле сдерживала плач, тайком поглядывая на нового мужа. Такой наверняка не любит слез. Во время застолья она мельком слышала разговоры громил, в которых они вспоминали о своих минувших походах, отличавшихся, судя по их тоске о былом, кровожадностью и значительным размахом разрушений. Вряд ли этим людям знакома жалость.

К своему огорчению, в обществе чужака Дива совсем пришла в себя, уже ясно осознавая положение. Какие, к Велесу, вурдалаки?! Настоящая угроза не где-то, а перед ней. От этого человека веет опасностью, которая сковывает руки и ноги. Они сделались некрепкими, словно вместо костей под кожей растянулась пакля. Язык опух, забыв разумные слова.

– Тотчас меня убей…– Дива приникла к дверному косяку, будто ища в нем поддержки.

– В таких вещах не всегда следует торопиться, – на лице Рёрика играла свирепая улыбка. Было видно, что настроение у него отменное, и это больше страшило, чем утешало.

Никогда прежде Дива еще не ощущала себя столь несчастной и слабой. Спасения ждать теперь, уж точно, неоткуда.

Не заботясь о слезах, хлынувших ручьем из ее глаз, Дива шагнула в терем. Рёрик зашел следом. Закрыл дверь на засов и уже собирался пройти дальше в покои. Но потом передумал и остановился возле Дивы.

– Княжна, не надо убегать от меня, – предостерег Рёрик. – Уразумей. Для тебя же хуже, если ты окажешься поймана кем-то другим.

После этих слов двери можно было распахнуть настежь. Дива вжалась в стену, не помышляя больше о побеге.

Пройдясь вдоль горенки, Рёрик огляделся по сторонам, заглянул в кладовую. Дива никогда прежде не задумывалась о том, почему мужчины сначала осматриваются, где бы ни находились. Это только бестолковые бабы сразу ломятся к побрякушкам, развешенным на стенках и грудящимся на полках. И бестолковее всех – она сама. Все смышленые убежали, а ее одну поймали.

– Где твой брат? – Рерик расстегнул ремень, на котором были прикреплены ножны, и небрежно бросил вместе с оружием на скатерку. Стол подпрыгнул, а Дива вздрогнула. Она даже не сразу осознала, зачем он спрашивает. Вот кому может понадобиться бестолковый Есений, от которого пользы больше, если он в отсутствии! Или что…Есений заботит чужака по какой-то иной причине? Если на миг собраться с мыслями, то…Всех мужчин убили. Большинство же женщин убежали в лес, даже не постигнув того, что случилось. Очевидно, целью атаки были защитники города. Княжич, конечно, относится к ним. – Ну так?.. – повторил Рёрик свой вопрос.

– Не ведаю…– прошептала Дива, с ужасом догадавшись, что он спрашивает про ее брата не из любопытства. А с тем, чтоб поймать того и убить. Или поиздеваться. Разумеется, наследник Гостомысла должен представлять собой хоть что-то: опасность, ценность, забаву…И Есений в спросе неспроста.

– А не лжешь? – стянув с себя рубаху, Рёрик подошел к корытцу, над которым обычно умывалась Дива перед сном. Вылив туда воды из стоящего рядом кувшинчика, Рёрик ополоснул лицо, отбросив липнувшие к его руке лепестки какого-то растения. День выдался крайне трудным. Редкий день. В нем было много лишнего, чего не стоит помнить.

– Нет…– для убедительности заплаканная Дива отрицательно качнула головой. Она опасалась того, что он ей не поверит. А потом может случиться все что угодно. Ее руки дрогнули, и она чуть не уронила лампу. Тени заплясали на стене в чудовищном хороводе. Дива опустилась на пол вместе со светильником, желая, чтобы этот ужасный танец, отдающийся где-то вне ее сознания, прекратился. – Он, наверное, убежал в лес…

– В лес? – переспросил Рёрик, смывая с руки след крови. Пятно не желало сходить с кожи, будто въевшись в нее. Впрочем, возможно, так казалось в полутьме. Как бы там ни было, он рассчитывал на то, что сын Гостомысла где-то здесь.

А Дива тем временем немотствовала. В тишине хором все его слова звучали зловеще. Она думала только о том, что сейчас он развернется, и его внимание снова сойдется на ней. А ведь он прав. Если она выбежит на улицу, то лучше себе этим не сделает. Она словно скачет без поводьев на безумном коне. И страшно прыгать на землю. И страшно смотреть вперед. Можно лишь молиться и ждать, когда конь, наконец, остановится. И этот кошмарный день должен также подойти к концу. Как и путь безумного коня, он не может длиться вечно.