Серебряный змей в корнях сосны (страница 11)
– Мертвое вернулось к мертвому! – громко произнес Хизаши и бросил на пол гладкие камешки-глаза. Они со стуком покатились по доскам, пока не замерли перед замолчавшей женщиной.
– Отец?..
Она сгребла камни и поднесла к лицу. Ее пальцы дрожали, и когда ветер стащил с нее платок и растрепал поседевшие волосы, стало ясно, что она не так уж стара, но ее лицо изуродовано старыми шрамами, следами от огня.
– Так это был твой отец? – ужаснулся Куматани. – Как можно было сотворить с ним такое?!
Безумный взгляд остановился на нем, и в широко распахнутых глазах не было ни капли раскаяния.
– А им? Им всем было можно? Им можно?!
Она расхохоталась, и смех был подобен вороньему карканью, пока не превратился в плач. Мать и ребенок плакали вместе, но с разных сторон колдовского круга.
Учида провел двумя пальцами по лезвию нагинаты и с криком обрушил его на ближайший к нему угол звезды. Свечи вокруг вспыхнули ярче солнца и разом потухли, но кровавое сияние зловещих символов не дало тьме сомкнуться. Демоническая энергия рванулась к потолку, запуталась меж деревянных балок и ринулась вниз, метя в грудь уставшего от слез младенца. Куматани оказался быстрее, и ритуал окончательно был испорчен.
Стемнело, ветер превратился в ураган, готовый сорвать кожу с лица и вырвать волосы. Хизаши потерял даже способность видеть мир иным зрением – все погрузилось во мрак и холод. Внезапно кто-то схватил его за запястье, и Хизаши почувствовал тепло.
– Забери ребенка и уходи, – шепнул Кента. Что-то шевелящееся и теплое сунули ему в руки. – Уходи!
Хохот пронесся под крышей, и свечи замерцали синим огнем.
– Он обещал исполнить мои желания, – тихо начала женщина, и ее покачивающаяся на носочках фигура мало напоминала живого человека. – Дал знания и силы, чтобы наказать их всех. Я… разве я не имела на это право?
Она едва касалась пола, и Хизаши четко видел черные нити дыма, обвивающие ее худое тело.
– Кому ты мстишь? – спросил Учида.
– Тем, кто убил моего отца. Тем, кто лишил меня чести. Тем, кто забрал мою жизнь и предал огню молодость.
– Это кто-то из Суцумэ? – спросил Кента.
– Это вся Суцумэ. Каждый в деревне должен умереть!
Зло снова набирало силы, но ему все еще нужна была жертва.
Хизаши попятился к выходу.
– Ты пыталась призвать в мир демона из глубин Ёми. – Учида направил на нее острие копья. – Ты превратила своего отца в бакэмоно и натравила на людей, виновны они или безвинны. По законам школы оммёдо Фусин ты достойна равнозначного наказания. Ты станешь пищей для зла, с которым связалась.
– Нет!
Кента встал между ним и одержимой женщиной и раскинул руки.
– Немедленно уйди.
– Ты не можешь сам вершить суд! – воскликнул Кента. – Мы должны уничтожать нечисть, не людей!
– Разве она человек? Взгляни же. Она насквозь пропитана негативной энергией. По законам Фусин, я имею право воздать виновному за содеянное в равной степени.
– То есть ты дашь демону поглотить ее душу?
– Это будет справедливо.
– Мы не в Фусин. – Кента обеими руками крепче сжал рукоять Имы. – Я не дам тебе убить человека.
Хизаши стоял уже возле самого выхода, но не уходил из любопытства. Куматани впервые столкнулся с философией школы Фусин лично, и это было интересно. Однако они тратили время, а дело еще не было завершено.
– В последний раз прошу, уйди с дороги, Куматани Кента.
– И не подумаю.
Женщина громко расхохоталась, ее смех расщепился на десятки других голосов, и Хизаши понял, что момент упущен. Они проиграли.
И тут двери за его спиной раскрылись, и вместе с сумрачным светом в храм ворвался человек.
– Ацуко! Ацуко, остановись, они убьют тебя!
Деревенский глава Ито упал на колени и заплакал. За его спиной стоял Мадока, а Сасаки уже был рядом с Хизаши и осторожно забирал у него сверток с младенцем.
– Ацуко! Мы больше не можем это продолжать!..
Появление старосты нарушило контроль демонической силы, и в глазах Ацуко появилось понимание. Она обвела взглядом пустой зал с разрушенным алтарем и разбитой табличкой с именем ками, и розовые шрамы на ее лице уродливо сморщились.
– Аааа! – протяжно закричала Ацуко. – Я не хочу! Я не хочу!
Щупальца черного дыма сомкнули кольца вокруг нее, и женщина зашлась воплем боли. Страх был почти осязаем, он стягивал кожу застывшим воском и забивал горло. Хизаши толкнул Сасаки к выходу, а Мадока выставил перед собой длинный меч, готовый к сражению.
Однако никому больше не пришлось пускать в ход оружие и магию. Ацуко завыла, а потом выхватила простой охотничий нож и вонзила себе в живот. Стены святилища сотряслись, и вместе с кровью, покидающей женское тело, слабела и сила демона. Он не получил ту жертву, что была ему обещана, вместо этого смерть призывающей навсегда закрыла для него эту дверь в смертный мир.
Хизаши опустил руку и едва слышно выдохнул.
Все закончилось.
– Доволен? – спросил Кента и убрал меч в ножны. – Такого исхода ты хотел?
Учида не ответил, и в его глазах отражалась лужа крови, яркая, как пламя, и так же быстро гаснущая, как жизнь, которую она с собой уносила. Куматани опустился на колени перед Ацуко и взял за испачканную в красном тонкую кисть.
– Мой ребенок… – прошептала женщина. – Мой Осаму… Он…
– Он жив, – Кента сильнее стиснул слабеющую руку.
– Хорошо. Я ошиблась. Я… я так ошиблась.
– Ацуко!
Хизаши посторонился, пропуская старосту. Он упал на колени рядом с Кентой, роняя слезы.
– Ацуко! Почему мы не остановились раньше? Почему все зашло так далеко?
– Он обещал помочь, велел молиться своему богу, – прошептала женщина, и ее глаза медленно стекленели. – Но я ошиблась. Я так… так…
Хизаши отвернулся, вдруг ощутив ужас оборвавшейся жизни – чужой, ничего для него не значащей, никчемной жизни. Но сердце больно сдавило, будто напоминая, что и его жизнь теперь конечна, и он теперь стоит на одной чаше весов с этой женщиной. Отвращение пополам с отчаянием наполнило его грудь, и он поспешно покинул святилище и остановился только под старой торией.
Где есть жизнь, непременно будет и смерть. Для Хизаши это не было откровением, однако он впервые почувствовал, что на самом деле означает быть человеком. И ему совсем не понравилось.
– Мацумото! Эй, Мацумото!
Хизаши вернул на лицо легкую полуулыбку и повернулся к Мадоке. Казалось, тот был смущен чем-то.
– Я подумал, Куматани там и сам справится, да? – спросил он, не будучи заинтересованным в честном ответе. – Знаешь, это все так неправильно. Женщины не должны заниматься местью.
– Даже если их родных разрубают на куски и закапывают в грязи в разных местах?
Мадока насупился, скрывая испуг.
– Месть не женское дело. Женщина должна нести жизнь, а не забирать.
– Много ты знаешь, – фыркнул Хизаши и посмотрел ему за плечо. По тропинке спускалась целая процессия, во главе Куматани с телом Ацуко на спине, за ним понуро брел староста, чуть позади Сасаки с ребенком, а Учида отстал сильнее всех, хмурый и отстраненный даже больше, чем в тот момент, когда впервые вошел в дом на окраине деревни.
– Ито-сан хочет нам кое-что рассказать, – сообщил Куматани и устало улыбнулся. – Мы все хорошо поработали, пора вернуться в деревню и узнать, как все произошло.
Хизаши пропустил их, но не стал дожидаться Учиду. Злорадствовать над ним вдруг стало совсем не интересно.
Марико-тян разлила по чашкам травяной отвар и ушла. Хизаши лично повесил над входом печать тишины и так и остался стоять возле двери. Дом старосты Ито пах горько – сухой полынью – и сладко – давней болезнью. Хизаши почувствовал это только сейчас.
– Прошу, садитесь и послушайте старика, – попросил Ито-сан, взял в руки чашку, но не сумел удержать. Несколько горячих капель обожгли дрожащие пальцы. – После моя судьба и судьба моей семьи будет в ваших руках.