– Ты постоянно отключаешься, летаешь в своих мыслях.

– Мы знакомы три дня. – Я толкаю парня плечом и смеюсь: – Откуда тебе знать?

– Я же люблю наблюдать, забыла? – Хэрри вздыхает и поднимается. – Идешь?

– Конечно.

Мы так и не перекусили. Нужно будет поесть во время следующего перерыва.

– И сколько они уже вместе? – небрежно интересуюсь я, хотя для меня это не так уж важно. Хотя черт поймет этот язык, эти мысли. Иногда слова сами срываются, и у тебя не получается их контролировать.

– Ты про Мэтта и Джил?

– Да.

– Года полтора.

– Серьезно?

Хэрри кивает и подвигает очки на переносицу:

– Это аномалия на самом деле.

– Почему?

– Потому что отец Джил проводит воскресную службу.

– Что? – я ошеломленно распахиваю глаза. – Ты смеешься сейчас?

– Нет, правда! Жизнь интересная штука, верно? Мэтт терпеть не может все эти наши походы в церковь, но сам встречается с дочерью пастора. А говорят, магии не существует.

– Это странно.

– Более чем. Но Джил появилась в его жизни в нужный для него момент, поэтому он держится за нее, как за спасательный круг.

– В какой момент? – Мы останавливаемся под козырьком столовой. Мне хочется знать правду. Хочется знать о братьях больше.

Хэйдан грустно хмыкает. Я и забыла, что больно бывает всем, не только мне. Что не только я скрываю страшную тайну, не только мне по ночам снятся кошмары. Хэрри в нерешительности потирает пальцами подбородок, а я встряхиваю волосами:

– Можешь не отвечать.

– Да это не тайна. Мы ведь сводные братья, знаешь?

– Я уже отошла от шока, – усмехаюсь я, пытаясь разрядить обстановку.

– Мой родной отец ушел давным-давно. Я его даже не помню. А вот мать Мэтта…

– Что с ней?

– Она умерла от лейкемии. Пять лет назад.

– Умерла? – В груди все скручивается. Меня обдает жаром. Я вспоминаю свою маму, и становится еще больнее, словно кто-то разбивает ребра и прорывается к сердцу. – Хэрри, мне очень жаль.

– Сначала умирает мать, а потом через год отец встречает новую женщину.

– Твою маму?

– Да. Они сошлись, ну и ты понимаешь, отношения у нас не сразу наладились.

– Представляю.

– Долгое время с Мэттом даже в комнате нельзя было оставаться. Он с ума сходил.

– Что изменилось? – Я прислоняюсь спиной к стеклянной перегородке.

– Спроси у Мэтта, – Хэйдан пожимает плечами. – Я никогда с ним не говорил об этом. Он изменился – и слава богу. Не важно почему. Главное, с тех пор мы не враги.

Я киваю. Едва ли сейчас найдется семья, у которой все в порядке, нет проблем. Разве сейчас кто-то по-настоящему счастлив? И разве это возможно? Людей уничтожают другие люди. Людей уничтожают внешние неприятности. Люди уничтожают сами себя.

Всегда есть то, что сделает тебя несчастным. Всегда.

– Года два назад он познакомился с Джил и совсем изменился. – Хэрри мечтательно улыбается и глядит на меня из-под опущенных ресниц: – Кто бы мог подумать, что бывает и счастливый конец, правда? Что люди находят других людей. Что люди любят.

– Да. Мир большой, людей много – и все они чужие.

– Но иногда что-то щелкает. Верно?

Я задумчиво смотрю на пустующий столик, где мы сидели несколько минут назад, и чувствую, как внутри холодеет. Не понимаю, что именно меня так коробит.

– Не знаю. – Почему мне неприятно слышать это? Я пытаюсь заткнуть необъяснимым ощущениям глотку. Откуда они вообще взялись? Что это? – У меня никогда не щелкало.

Я больше не смотрю на столик. Мы уходим.

Глава 8
Секреты дома Монфор

Я прохожу на кухню и вижу Мэри-Линетт. Одной рукой она помешивает суп, другой держит книгу. Лицо у нее серьезное, словно она пытается разобраться в конструировании дельтапланов. Я усаживаюсь за стол и кладу перед собой руки.

– Не думала, что готовка – это так сложно.

Мэри растерянно оборачивается. Вид у нее смешной. Волосы завязаны в небрежный пучок, на футболке пятна от воды. Она взмахивает лопаткой и усмехается:

– Это какая-то адская околесица! Не понимаю, как Норин справляется. Соли по вкусу и приправ по вкусу. Всего по вкусу, и получается какая-то отрава! И, черт возьми, как тут иначе, если в рецепте ничего толком не написано?

Я криво улыбаюсь и спрашиваю:

– А где тетя Норин?

– Она уехала.

Мне становится не по себе. Я нервно переплетаю пальцы:

– Уехала?

– Ага. Знакомая позвала в Дилос. – Мэри пробует суп и морщится: – Черт! Не хочу тебя огорчать, но, наверное, мы закажем пиццу.

Дилос – крупный город в тридцати километрах от Астерии. Там покупают продукты, одежду, туда ездят отдыхать, время от времени выбираясь на свободу, несмотря на то что репутация у городка криминальная.

– Надеюсь, она уехала не из-за меня? – глухо спрашиваю я. Идиотский вопрос, но не думаю, что в отношениях детей и взрослых вообще бывают умные вопросы.

– Кто?

– Норин.

– Пфф, что за глупости? Ты-то тут при чем?

– Мы вчера плохо поговорили.

– Если бы она уезжала каждый раз, когда мы с ней ссоримся, она здесь вообще не появлялась бы! – Мэри вытирает руки и со вздохом плюхается напротив. Вид у нее усталый, измученный, словно она не готовить пыталась, а как минимум сажала самолет в экстремальных условиях. – Ты ведь не против пиццы? Или можем заказать китайскую лапшу.

– Мне все равно. Честно, – я улыбаюсь и впервые чувствую себя прекрасно. Никаких тайн, никакого страха, будто мои родственники двинутые. Мы такие же, как и все.

– Как дела в школе?

– Я записалась в группу поддержки.

– Что? – прыскает Мэри и вскидывает брови. – Серьезно?

– Завтра отбор. Но я ведь занималась гимнастикой, так что… – Со скучающим видом осматриваю яблоки, красиво разложенные на тарелке, и пожимаю плечами.

– Не знала, что ты хочешь быть чирлидером.

– Я и не хочу. Вообще это спор. – Улыбаюсь, вспоминая Мэтта, и ударяюсь лбом о поверхность стола. – Я должна продержаться хотя бы неделю. Только бы не сорваться. Терпеть не могу этих худющих идиоток.

– Ну, ты тоже худая…

– Они еще худее. – Я смотрю на тетю и морщусь: – Кости, просто торчащие во все стороны кости, правда! И безумно короткие юбки, едва прикрывающие зад.

– Если ты их ненавидишь, зачем согласилась? – Мэри-Линетт хмурит брови, а затем вдруг придвигается ко мне близко-близко и коварно улыбается: – А с кем ты поспорила?

– С другом.

– И друг наверняка очень симпатичный.

Я смущенно краснею и выдыхаю:

– Тетя Мэри!

– Что? – она театрально хлопает ресницами. – Будто бы мне не было семнадцать.

– Такое ощущение, что кое-кто до сих пор не вышел из этого возраста.

– Лучше быть вечным ребенком, чем старой каргой!

– Мэтт вполне обычный.

– Мэтт, – пробует имя на вкус Мэри-Линетт и щурится. – Тот самый, с которым ты гуляла вчера ночью «до школы и по площади»? Мэтт Нортон?

– Я гуляла не только с ним. Мы были втроем, – защищаюсь я, – еще Хэрри.

– Но поспорила ты с Мэттом.

– Да.

– И именно он высокий, черноволосый и голубоглазый, верно?

– Ох, лучше бы я тебе ничего не рассказывала, – я закрываю ладонями лицо и не могу сдержать стон. Черт, сердце колотится как сумасшедшее! Этот разговор явно выбивает меня из колеи.

– И, кажется, именно он встречается с Джиллианой Хью – дочерью пастора.

– Откуда ты все знаешь? – удивляюсь я.

– Городок-то маленький…

– Собираете слухи? Теперь я хотя бы в курсе, какое у вас с тетей Норин хобби.

– И что на кону?

– В смысле?

– На что вы поспорили? – Мэри довольно ухмыляется и кивает: – Рассказывай, у нас с тобой не должно быть секретов, Ари! По части мальчиков я просто гуру.

– Мне не нужны советы по части мальчиков, – смущенно отвечаю я. – К тому же мы с ним толком и не спорили. Просто так, к слову пришлось, и я решила попробовать.

– Ох, осторожнее, моя милая.

– В каком смысле?

Мэри-Линетт грустно улыбается и кладет ладонь поверх моих замерзших пальцев:

– Самое светлое сердце становится темным, когда его разбивают.

Не понимаю, откуда столько драмы. Мы же обсуждаем какие-то глупости, а в глазах у тети Мэри целая история. Я недовольно закатываю глаза:

– Мое сердце действительно разобьется… если мы прямо сейчас не закажем пиццу.

Тетя усмехается, а я хитро смотрю на нее. Пусть не думает, что она меня раскусила. Я умею хранить тайны.

Более того, я умею убеждать людей в том, что никаких тайн нет.

На следующее утро, спустившись на кухню, я обнаруживаю на столе записку: «Пицца в холодильнике, и да, я никудышная тетя».

Улыбаюсь и сажусь за стол. Прошла неделя, а такое чувство, что целая вечность. Я уже забыла, как выглядел мой прежний дом, какого цвета были обои на кухне, сколько горшков с анемонами стояло на крыльце… Я не помню запаха маминых духов, названий любимых книг Лоры и рычания двигателя папиной машины. Я забываю – и это страшно.

Я понимаю, что только мысленно я не смирилась с потерей, тогда как уже давным-давно живу дальше. Я боюсь сказать «мне лучше», потому что это не просто предложение. Это будет предательством по отношению к тем людям, которых я любила и которых больше со мной рядом нет. Я предаю их. Предаю память о них. Мама и папа, Лора превращаются в призрачные силуэты. Боюсь, что однажды, вытянув руку, я наткнусь на пустоту, мне больше не за что будет ухватиться.

Воспоминания стираются. Как и все в этом мире: обида, боль, радость. Живешь ради мгновений, которые в скором времени исчезнут из памяти. Живешь ради призраков. Пора опомниться и перестать гоняться за молниеносными секундами.

Мотаю головой, отгоняя печальные мысли, и в очередной раз пытаюсь взять себя в руки.

Я достаю из холодильника пиццу, наливаю апельсиновый сок. Сегодня пробы в эту чертовую команду поддержки. Надеюсь, обойдется без жертв. На что я жалуюсь? Сама записалась.

Сегодня дома поразительно тихо, слышно лишь тиканье старинных часов.

«Дома» – интересно, когда это место стало мне домом? Странно. Быстро же я привыкла к тому, к чему люди привыкают месяцами. Может, дело в том, что здесь жили и моя мама, и ее мать. Десятки поколений Монфоров рождались и умирали в этом особняке. И, как бы жутко это ни звучало, но данный доисторический склеп – мое родное пристанище.

Не хочу больше думать о том, как много смертей знали эти стены, как много слез увидели зеркала. Просто ставлю тарелку в мойку и быстро выхожу.

Чем больше я думаю об этом месте, тем паршивее мне становится.

В школе на меня смотрят настороженно. Эти взгляды дико раздражают, но я упрямо пытаюсь не обращать на них внимания.

После четвертого урока я бреду в западное крыло, где расположен спортивный зал. Уже за поворотом я чувствую запах пота, рвущийся из раздевалок. Самое смешное, пожалуй, в том, что я соскучилась по этому запаху. Мой мозг помнит: когда я занималась гимнастикой и до вечера тренировалась в зале, дома все было хорошо.

В раздевалке девушки сканируют меня недоуменными взглядами. Господи, дай мне терпения не свернуть им шеи. Они такие настырные. Неужели нечего больше обсудить?

– Блэк? – звучит низкий голос, и я понимаю, что около стены стоит тренер, записывая что-то в свой блокнот. Останавливаюсь перед ней:

– Да.

– Ты как раз вовремя.

– Я очень дисциплинированная, – улыбаюсь я, почему-то вспомнив слова Мэтта.

Однако тренер поднимает серые глаза и грозно смотрит на меня. Ладно-ладно, шутки с ней отпускать не стоит. Уяснила.

– Переодевайся. Форма в тринадцатом шкафчике.

– Уже? Но я ведь не проходила отбор.

– В твоем деле написано, что ты занималась гимнастикой пять лет.

– Ну да.

Женщина захлопывает блокнот, кивает квадратной головой и на ходу сообщает: