И когда их разговор коснулся ее собственной дальнейшей работы в клубе, Соломон Аркадьевич вел себя так, словно это само собой разумелось. Он попросил ее распланировать расход на ближайшее лето, въедливо изучил цифры текущих трат и дал пару советов на будущее.

И вообще, сегодня он беседовал с ней (кстати, впервые за все эти годы) как с равноправным партнером.

Эта встреча укрепила Галину во мнении, что решение порвать с мужем было верным и своевременным.

Родик появился дома только поздним вечером, не столько пьяный, сколько развязный и храбрый от трескотни сочувствующих приятелей, под гогот и анекдоты не устававших возмущаться бессмысленностью брака.

– Я за вещами, – пафосно произнес он и открыл дверь их общего шкафа. – За вещами на первое время. Ты же сама написала: «Вали из моей квартиры» – и чего там еще бла-бла про наш развод.

– Ну и вали, на здоровье. Можешь сразу все забрать.

Родик достал из-под кровати небольшую спортивную сумку и нарочито медленно, как в рапиде, принялся осматривать свои рубашки, висевшие на плечиках в шкафу.

Открылась дверь в спальню, и на пороге появилась Катюша. Она держала в руках шелковое, купленное Галиной на прошлой неделе платье модной итальянской марки.

Давно привыкшая к родительским скандалам, дочь равнодушно кивнула в сторону отца и обратилась к матери:

– Мам, я надеть его завтра хотела к Тане на днюху, а тут пятно какое-то…

Ну все!

Это было последней каплей. Щеки Галины покраснели, ее мелко затрясло.

– Тварь! – процедила она сквозь зубы. – Неаккуратная тварь, только портишь все и всегда!

– Мам, – побледнела от неожиданности Катюша, – ты это кому, мне или папе? Я только спросить хотела, чем ты пятна выводишь. Я сама все сделаю, ты просто скажи…

– Вышла и дверь закрыла! Сколько раз тебя учила, чтобы без стука сюда не входила! – рявкнула Галина и тут же поняла, как несправедлива по отношению к дочери. Но то, что успело скопиться в ней за день, уже переполняло ее до краев. – Одиннадцатый час уже, в школу завтра вставать, какое, к черту, платье!

– Зря ты так, – попытался встрять Родик, – зачем на ней-то срываешься?

– Ах, тебя вдруг ребенок начал интересовать?! После трехдневного загула? Совесть похмельная заскреблась? А ты возьми и затопчи ее, тебе не привыкать! Ты знаешь, сколько это платье стоит? Ты хоть одно платье ей когда-нибудь купил?

Он резко повернулся к ней спиной и принялся спешно заталкивать в сумку первые попавшиеся вещи.

В заднем кармане его джинсов очнулся симфонический оркестр, разлился знакомой, пощипывающей за живое мелодией. Родя, оборвав музыку, быстро ответил на звонок.

– Да. Скоро буду.

Галине, продолжавшей стоять рядом, было хорошо слышно, как на другом конце провода расплескался глупый женский смех и как его обладательница, продираясь сквозь чьи-то басы, ответила: «Мы все тут очень тебя ждем, особенно я!»

– Презервативы не забудь для девчонки купить! Хоть на это ты, надеюсь, способен?

– Они мне там не нужны.

Под его руками зажужжала молния и сломалась ровно на полпути.

– В смысле?

– Галь, дай булавку.

– Сходи да возьми. У нищих слуг нет!

– Я не знаю, где они лежат, иначе бы не просил.

– У нее попросишь. Только знаешь что… Я тебя к дочке больше не подпущу! Еще заразу какую-нибудь занесешь, тварь. Ты, кстати, в курсе, что тебя из клуба с позором выкинули? Так что байки про новые интересные проекты прибереги для своих проституток! И позволю себе все же дать совет – используй презервативы!

– Так, еще зубная щетка, – пробубнил куда-то себе под ноги Родион, но потом вдруг встрепенулся, будто только что осознал сказанное, и впился в лицо Галины бессмысленным взглядом человека, которому больше нечего терять. – Ей двадцать три года, и она не из клуба. Она студентка. Из приличной семьи. У нее молодое прекрасное тело, она прямо сейчас ждет меня и хочет, любого. И даже без зубной щетки, – добавил он скорее для себя. – Прости, Галь, мне лучше сейчас уйти. – Голос его дрогнул. – Все это очень сложно, но… давай попробуем ради Катьки остаться друзьями или хотя бы просто цивилизованными людьми.

Она попыталась улыбнуться.

Он неопределенно махнул рукой и быстро вышел из комнаты. Входная дверь за ним аккуратно прикрылась.

Галина почувствовала, как стало тяжко и легко одновременно, будто зуб гнилой вырвали, но привычная боль, с которой успела смириться и срастись, все еще мучает до слез, не дает возможности поверить, что все закончилось.

Она боялась лишь одного: что когда-то, совсем скоро, к ней заглянет предательское сожаление, горечью разольется на высушенном бессонной ночью языке, комом застрянет в горле и ляжет рядом в холодную, наполовину пустую постель.

Шутка ли сказать – шестнадцать лет…

Да надо их просто забыть!

Отсечь и забыть все, что мешает стать по-настоящему счастливой.

Покончив с уголовной темой и Разуваевым, изнуренная бессонницей Галина перешла к статьям о том, как обрести себя после разрыва с мужчиной, изобильно представленными, на ее счастье, в интернете.

В ту длинную ночь ей удалось поспать всего пару часов.

8

Валерий Павлович вернулся ровно через два часа.

К тому времени Самоварова уже давно закрыла ссылки, в которые бессовестно залезла, и вновь занялась хроникой покойного Мигеля Мендеса.

Информация, которую она по второму кругу просматривала, теперь повисала будто за стеклянной стеной: одни голые факты и полная тишина со стороны ее хваленой интуиции.

– Пообедаете со мной? – раздался из коридора веселый голос.

Варвара Сергеевна – скорее для вида – сделала еще одну пометку в своем блокнотике, вышла из Сети и с удивлением отметила, что в этот момент чужая жизнь ей представляется куда менее интересной, чем своя.

– Думаете, хорошая мысль? – крикнула она в коридор.

– Да не думаю я, а побежал готовить!

Прежде чем появиться на кухне, Варвара Сергеевна воспользовалась ванной комнатой. Открыла сумочку, припудрилась и аккуратно растерла по губам ярко-красную помаду. Все это время она смотрела на себя в зеркало и ощущала, что наблюдает хорошо знакомого, но какого-то иного человека.

Вон оно как, нежданно-негаданно, крутануло! Сожалеть ей было давно уже не о чем. Прежняя башня была разрушена на корню. Но почему-то именно сейчас, здесь, в этой чистенькой квартире едва знакомого человека, она впервые так внезапно и остро почувствовала зыбкий переход от давно погребенной себя к себе другой, еще незнакомой.

Что-то же должно появиться на месте обломков.

– Варя, присаживайтесь, не стойте в дверях.

Валерий Павлович ловко рубил большим кухонным ножом розовые стейки, распластанные на разделочной доске.

У подследственного Плешко мог быть друг, брат, еще какой-нибудь родственник.

Но чтобы вот так, спустя два с лишним года, совершенно случайно…

Зачем?!

И если сейчас этот Валерий Павлович садистски тянет время, чтобы поймать в ее глазах доверчивую растерянность, а потом унизить хлестким словом или даже ударить, – она поймет и, возможно, тогда наконец по-настоящему освободится.

– Варя, да что это с вами?

– А что со мной? – Самоварова присела на краешек стула. Она все еще пыталась выстроить вокруг их встречи хоть какую-то логическую цепочку, и у нее ничего не получалось.

– Я уходил, ты живая была, ироничная, вернулся – тебя как сдули… Салат с чем любишь: масло, сметана?

– Сметана.

Минут через двадцать обед был готов.

Скупо отвечая на формальные вопросы хозяина, Самоварова пыталась прощупать наперед тот момент, за которым может последовать необратимая опасность.

И страшная, темная воронка, которая почти всосала ее в себя два с лишним года назад, закрутилась совсем рядом, но пока еще не здесь, а где-то вовне.

И там, в воронке, была не смерть, но уже и не жизнь.

Тяжелый плащ крадущегося по пятам мрака, в складках которого отдельными вспышками мелькали объяснения с начальством, унижения, бесполезные крики, отчаянье, боль, и бесконечные вопросы врачей, и печаль в глазах Никитина, и Анькина вдруг проснувшаяся чрезмерная забота.

– Ну так что же здесь случилось?

Прежде чем снова заговорить, Валерий Павлович подождал, пока она поклевала мясо и салат. Ее руки заметно дрожали, и он, все время внимательно за ней следивший, не мог этого не заметить.

– Я думала, мы на «ты» перешли.

Варвара Сергеевна, не став спрашивать разрешения, встала и включила кофеварку. В любой непонятной ситуации лучше что-то делать.

– Я с радостью! Не люблю ненужных формальностей… На работе ими сыт по горло. Ты у меня дома, мы второй раз за день принимаем вместе пищу – «выкать» в такой ситуации нелепо!

Самоварова резко обернулась:

– Я тоже не люблю недоговоренности. Итак, что ты про меня успел узнать, а главное, зачем тебе это нужно?

Вопреки ее ожиданиям, Валерий Павлович выдержал ее яростный взгляд спокойно и, что-то взвешивая про себя, с ответом не торопился.

Он встал из-за стола, молча забрал из ее рук немытую утреннюю чашку и достал из шкафа две другие, чистые.

– Сын через полчаса подойдет, познакомитесь.

– Валерий Павлович! Или ты мне все сейчас же объяснишь, или мы видимся в последний раз, и давай расценим это как дурацкое приключение.

– Ну что ж… Объясню, конечно, когда пойму, что мне нужно объяснять… Да присядь ты! Кури, кофе пей! Нервная ты какая… Вот она, эмансипация ваша. «Новопассит» в сиропе месяцок пропьешь – вчера еще хотел назначение дать, да запамятовал. Он хорошо снимает тревожные состояния, не пропускай только приемы.

– Всего и делов? «Новопассит»? Я не ослышалась? – Она зло рассмеялась.

Перед глазами промелькнула щедрая горка препаратов, выписанных Ларисой Евгеньевной, которыми уже третий год кормила свое помойное ведро. Хорошо хоть у ментов должны быть тщательно защищены все базы, включая медицинскую.

Но сейчас она уже не сомневалась в том, что при большом желании он все узнает. Да и сын его в этом деле, вероятно, прошаренный.

Айтишник…

Или уже знает?

И просто над ней издевается.

– Да, «Новопассит» в сиропе, так эффективней. Продается в любой аптеке без рецепта. Пожалуйста, сядь.

Он подошел к окну, распахнул его настежь и вдруг резко хлопнул себя по лбу:

– Ах ты, черт! Я, кажется, понял… Как же я сразу не догадался, аналитик хренов! Ты же в компе у меня побывала, и ты следователь!

Было видно, что он и в самом деле разволновался. Пытаясь успокоиться, начал с шумом собирать со стола грязную посуду.

– Варвара Сергевна, прошу тебя, сядь и дай мне тоже сигарету. Бросишь тут с тобой, как же!

Самоварова присела и закурила.

– Так вот, послушай…

После его глупейшего в своей простоте объяснения оба засмущались от взаимной бестактности и надолго замолчали.

Напряжение стало таять.

Варвара Сергеевна принялась снова, теперь уже украдкой, осматривать кухню. Ни вазочек, ни цветов на окошке, и, несмотря на видимую чистоту, полотенца не выглажены.

Нет, в этом он точно не врал: хозяйки в доме давно уже не было.

Кто-то не прожил здесь эту жизнь.

Ветер за окном вконец распоясался и начал играть с занавесками, задирал их, раскидывал по сторонам, обнажая клочья суконного предгрозового неба в окне.

«Нам сейчас не хватает только голоса Шаляпина, с патетическим треском льющегося из старого граммофона», – подумалось Варваре Сергеевне.

– Дождь-то переждешь?

– А кофе еще сваришь?

– Сварю, если дождь переждешь.

– Может, такси проще вызвать?

– А я не хочу как проще.

– А со мной так и не получится.

– Успел заметить.

Через полчаса дождь закончился.

Прощаясь, Валерий Павлович дал на всякий случай зонт и, лукаво улыбаясь, подчеркнул, что зонт обязательно надо вернуть.