Кола (страница 23)
– Да я с ней нынче знаешь как?
Андрей пошевелился нетерпеливо, отодвигая Смолькова:
– Ладно, уймись, спать я хочу.
Было слышно, как Смольков шуршал сеном, расстилая оленьи шкуры, вздыхал и сопел. Потом угомонился. Андрей подумал, что Смольков уже спит, когда неожиданно и совсем непьяно тот негромко сказал:
– А она про тебя спрашивала… да. Не усох ли, говорит, Андрей в кузне-то?
До зуда от нетерпения захотелось повернуться к Смолькову и растолкать, расспросить, но усомнился: откуда она знает, как его звать? Врет Смольков. И остыл. Говорить о ней расхотелось. Да и мыслями чего зря баловать?! До нее, как до неба, не ближе.
Но, как бы ни гнал их прочь, мысли не уходили. В красной кацавейке встала перед ним Нюшка. Глаза большущие, синие. На пунцовых губах колдовская ее улыбка: «Эй, добрый молодец!»
Андрей рывком поворачивается на другой бок, сердито укладывается удобней. «Колдунья! – думает зло. – Ведьма! У обычной девки разве такие глаза бывают?»
…Может, спал Андрей, а может, не спал, а лишь бредил сонными мыслями наяву, только очнулся от зова, увидел: в сумерках торчит с лестницы жидкая бороденка Смолькова.
– Чего тебе? – приподнялся Андрей.
– Вставай!
На дворе еще темень.
– Куда в такую рань?
– Велено в баню идти.
Вспомнился разговор вчерашний о Нюшке. Потянулся, выбираться на холод не хочется, и разом сбросил с себя тепло.
– В баню так в баню.
Баня натоплена истово, аж дух от жары захватывает. Андрей быстро помылся. В предбаннике на лавках ворох одежды. Исподнее из холста нового. Верхнее все из парусины смоленой да из шкур оленьих, мягких на ощупь.
– Вот это мы счас оденемся! – Смольков суетился радостно и без разбору хватал одежду подряд, примерял.
Андрей, подчиняясь его азарту, не отставал. Исподнее сразу нашел по росту, а шкуры все разбирал, разглядывал.
– Не знаешь, куда что надеть?
– Не знаю, – смеялся Андрей.
– Эх, ты! Портки от рубахи не отличишь.
Андрею в новой одежде просторно, тепло, только непривычно. Смольков, как из бани вышли, забежал вперед, стал подбоченясь.
– Чем я не Сулль теперичи?
«Мозгами», – Андрей не сказал, сдержался. Мозги у Смолькова тоже на месте были, Андрей давно это понял.
Сулль сидел на крыльце, курил, а рядом – Андрей сразу и не узнал – в такой же, как у них со Смольковым, одежде сидел Афанасий.
– Смотри, Иваныч, – подал он голос, – поморы идут.
Сулль придирчиво стал разглядывать их в одежде: поворачивал, щупал, похлопывал и остался будто доволен.
– Чего мешкать? – подгонял Афанасий. – Зови к столу.
За столом Сулль не разговаривал. Из единственной бутылки кулаком вышиб пробку и разлил все по чашкам.
– Будем маленько выпить за наше везенье, – сказал и чокнулся чашкой со всеми, выпил первым.
Серьезное настроение Сулля передалось. Ели молча, долго, основательно насыщались лапшой с мясом, отварным палтусом и творожными шаньгами с чаем. А когда, насытившись, перекрестились перед образами, Афанасий сказал Суллю:
– Я первый иду.
Сулль молча кивнул.
С хозяином прощались в обнимку, с трехкратным целованием, хозяйке кланялись в пояс, благодарили. А потом шли следом за Афанасием Сулль и Смольков, Андрей замыкал шествие. Шли отчего-то не по мосткам, а по улице, по середине. Мурава на улице вся пожухла и пожелтела и лишь кое-где отливала былою зеленью. Улицы тихие, людей никого. Окна домов смотрели сонно и равнодушно.
Не доходя до крепости Афанасий повернул вправо и пошел вниз по улице, в сторону реки Колы. Смольков забежал вперед и пошел рядом с Суллем. Андрею было слышно, как он шептал:
– Туда же нам надо, Сулль Иваныч, – и обеспокоенно показывал рукой влево, в сторону крепости и причалов.
– На Коле есть крест. Там надо делать поклон, – сказал Сулль.
– Почему не в церковь?
– Я не умей это сказать. Это надо смотреть.
Сулль положил руку на плечо Смолькова, и они шли по траве рядом, обходя стороной лужи. Подбирая слова, Сулль говорил:
– Иметь поклон на такой крест очень важно. Это чем стоит дерево. Корни. Ты сейчас будешь посмотреть.
Подошли к кресту. Сулль, придерживая Смолькова, остановился. Афанасий прошел еще и стал у креста первым.
Крест из дуба, тесаный, толщиной в человека, высокий – Андрею рукой не достать макушки – стоит одиноко на берегу; повернулся спиной к реке и восходу, лицом к городу. На кресте вырезана надпись темная – старинная, видно. Поверхность потрескалась, покосились буковки. Смольков, вглядываясь, прочел медленно, тихо:
– «В лето 1635 июня в двенадцатый день поставлен на поклонение всем христианам».
Андрей разглядывал крест, снова подивился Смолькову.
Афанасий перекрестился, стоял торжественно, со строгим лицом иконы, молитву, наверное читал молча.