Он вскочил, продолжая спать, но его сшибли с ног однополчане, тоже весьма похожие на восставших из могилы зомби.

Кто-то наступил голой пяткой Дейнару на затылок, впечатав его лицом в «спальные принадлежности», из которых торчала жухлая пыльная солома.

Ощутив острую нехватку воздуха, Дейнар задергался. Подскочил разъяренный сотник и принялся тыкать в него своей палкой-воспиталкой, как он ее называл.

– Вставай! Хватит дрыхнуть, тупица! Впереди большое дело!

Дейнар в ужасе подумал, что ему опять придется целый день выгребать дерьмо из ямы, и заверещал. Судьба всегда к нему несправедлива. Неужели эти проклятые ямы чистить некому? Новички же есть!

– Вставай!.. Чертов алкаш! – в сердцах плюнул кто-то.

Палка исчезла и появилась снова, тщательно исследуя его тело. Тщательно, но, как Дейнару показалось, аккуратно. Сотник обычно не церемонился, считая, что новый синяк отлично освежает поутру, особенно ленивого воина, а значит, все это странно…

Дейнар вскрикнул, повернулся лицом к потолку и открыл глаза.

– Сейчас, Висельник, сейчас! Не надо ям! Не надо!

Сотник куда-то делся, а вместо него рядом стоял, опираясь на палку, чародей. Борода и усы не могли скрыть его растянутой до ушей улыбки.

– С добрым утром, соня, – сказал старик и, пока Дейнар моргал, чувствуя нарастающую необычность, обошел его с правой стороны.

Головная боль прилила широким фронтом. Понимал Дейнар пока единственное: здесь не армия.

И на том спасибо.

– Вставай! Встава-ай! – Теперь чародей тыкал палкой в Хлока, спящего под старым стеганным одеялом. Бывшего вора видно не было. Он отгородился от мира, завернувшись, словно куколка, готовая к превращению.

– Ладно, – сказал чародей, – ты разбуди его, а я чайник поставлю.

Дейнар тупо таращился на Балимора, а тот лишь таинственно улыбался, качая головой. Понаблюдав, как чародей хлопочет по хозяйству, разбойник решил встать. Хлок сипло ворчал под одеялом.

– Вставай, скотина!

Дейнар ударил кулаком по одеялу.

– Эй… уйя… Что за..?

– Да, я забыл! – сказал вдруг Балимор. – Голова садовая! Старость – не младость, да? – Чародей захихикал. – Держите!

В воздухе, словно расправляющие крылья птицы, полетели шмотки. Дейнар успел заметить, что они какие-то… белые, что ли, а потом они приземлились ему на голову. Разбойник сорвал их и в ярости уставился на чародея.

С похмелья Дейнар обычно устраивал выволочку Хлоку (находилось, за что), но сейчас Балимор был куда доступнее в смысле способности воспринимать «аргументы».

Открыв рот, разбойник, впрочем, тут же забыл о своих планах. Его внимание привлекла штука, зажатая в кулаке.

Дейнар медленно развернул ее и выставил перед собой на вытянутых руках.

– Это… что это?

Чародей, занятый очагом, повернулся и весело взмахнул кочергой.

– Как что? Лифчик.

И, возвращаясь к прежнему занятию, ловко заткнул уши заранее заготовленными затычками из воска.

Дейнар смотрел на «вещь» в своей руке еще секунд пять, а потом отшвырнул от себя, словно ядовитую змею. Из носа его вырвалось какое-то сопение, рот перекосило. Трудно утверждать со сто процентной вероятностью, но волосы разбойника, кажется, стали дыбом.

– Ну… едрена вошь, чего спать не даете?

Хлок отбросил верхний край одеяла, и показалась его голова. Точнее (и Дейнар в тот момент мог поклясться) не его голова.

– Какого…

Разбойники уставились друг на друга.

Балимор щелкнул пальцами, сухие дрова занялись мгновенно. Чайник с сияющими боками уже висел над огнем, и его начищенная медь давала неплохое представление о том, что творится у чародея за спиной.

Старик гордился своей работой и даже не помнил, когда ему удавалось создать нечто подобное.

Верно говорят, что мастерство не пропьешь!

Затычки для ушей тоже оказались на высоте – благодаря им предусмотрительный старик не слышал ни истерического визга, ни проклятий.

Усевшись возле очага, Балимор принялся наблюдать за голыми девицами, бегающими по комнате.

До чего же занятно.

* * *

При помощи большой лупы чародей заглянул Ансиве в правый глаз. Глаз был в порядке. Аквамариновый, большой, что твое яйцо, и украшен пушистыми ресницами. Оценив левый, чародей пришел к выводу, что оба они совершенно одинаковые.

Ту же операцию, с видом лекаря-профессионала, Балимор проделал со второй эльфийкой.

– Соматически никаких изъянов, – заявил он, важно раздувая губы. – Родная мать не отличит.

Ансива и Шэни молчали. Скорчившись на скамейке, они таращились перед собой, словно сдавали экзамен на полную неподвижность.

Чародей отошел к столу, на котором разложил разные инструменты, и покосился на свои шедевры.

Ему пришла мысль записать свои впечатления, и вот уже потрепанный гроссбух раскрыл желтые страницы, как громадную пасть.

– Шок, – начертал корявым почерком Балимор. – Шок вызывает у объектов ступор, сходный с… с… кататонией… Побочный эффект, возможно, продлится неопределенное время…

Закусив перо, старик принялся размышлять.

Итак, первая реакция на трансформацию минула, наступила стадия номер два. Третьей должно было стать полное осознание реальности. Четвертая предполагала признание себя и перемена взгляда на окружающее, согласно новой гормональной картине.

Обрадовавшись, что набрел на неплохое определение, Балимор записал последнее словосочетание в свой гроссбух, половину которого занимали накопленные за десятилетия умные мысли. Когда-нибудь кому-нибудь они могут пригодиться, а если дельце выгорит, то и ему, Балимору, в новой жизни…

– Так! – сказал он сердито, видя, что сестры не спешат возвращаться в реальный мир. Пора было принимать решительные меры – долго здесь эти цыпочки торчать не могут.

Ноль эмоций.

– Придется взять хворостину, – произнес старик, проделав половину пути к очагу. Угроза не подействовала.

Тогда он прошаркал в лабораторию и вернулся с бутылочкой зелья. Что на этикетке было написано, прочитать не представлялось возможным, ибо время хорошо поработало над чернилами.

– И ладно. Так сойдет, – сказал Балимор, сначала понюхав, а затем попробовав содержимое. Все, что он мог утверждать, так это то, что оно резкое.

– Дорогие мои, – произнес чародей грозно, приближаясь к скамейке. – Я, конечно, все понимаю, но вам не мешало бы одеться. Мои годы, некоторым образом, не позволяют мне, исходя из… в общем… я, конечно, не против, потому что обнаженных девиц, источающих красоту и все такое прочее… хм… сто лет минуло, это по самым скромным подсчетам… а я, как-никак мужчина… рассчитывая на ваше благоразумие…

В этом месте он окончательно потерялся, забыв, с чего начинал, что было в середине и, тем более, чем хотел закончить.

Белокурые эльфийки по-прежнему смотрели в пустоту, как манекены.

Было нелегко, но чародей справился. Сперва он дал им понюхать бурду из бутылочки и, видя, что вызывает она лишь мимическую реакцию (хотя и это хорошо), влил в рот каждой по небольшой порции. Для гарантии запрокинул их прекрасные головки, чтобы подстегнуть глотательный рефлекс.

Первой заперхала Шэни, Ансива составила ей компанию, и через мгновение обе свалились на пол, пробуя выкашлять собственные внутренности.

Балимор озадаченно посмотрел на бутылочку, гадая, что же он им такое дал. Вполне возможно, внутри рвотное. Или слабительное.

Второй вариант мог доставить присутствующим определенные неудобства.

Ансива, еще вчера носившая гордое имя Хлок, первой после долгого молчания подала голос.

Звенел он словно колокольчик, простудившийся холодным сентябрьским утром, но все равно в разы мелодичнее, чем раньше.

Блондинка обозвала Балимора старым вшивым ослом.

– Значит, все в порядке, – сказал чародей.

– В п… в п… – Шэни, в облике которой ничегошеньки не осталось от Дейнара, откинулась на стенку и тяжело дышала. – В порядке? Каком?

– Ну, перво-наперво, ласточки мои, вы живы.

– Ласточки? Кто это ласточки? – взвилась Ансива. – Ты что себе…

Она взглянула на себя и завизжала.

Чародей с удовольствием наблюдал за ее реакцией, отмечая могучим исследовательскими умом, что принцесса все сделала правильно. Под рукой Шэни ничего не было, так что ей пришлось сесть на корточки и попробовать завеситься длинными волосами.

Отдышавшись, Ансива в точности повторила этот маневр.

«Ну, а что я говорил о «гормональной картине»?» – подумал старик и, довольный собой, бросил сестрам одежду.

– Отвернись! – прорычала Ансива.

– Извращенец! – взвизгнула Шэни.

Балимор не возражал, все равно надо было заняться чаем. Заваривая пахучий напиток, старик слышал, как эльфийки переругиваются, споря, кому что надевать. Самый жаркий спор вышел из-за трусиков с оборками. Они нравились обеим, и в результате их едва не разорвали пополам.

– Эй, тут что-то написано, в углу, – крикнула Ансива, – ты ведь читать умеешь, старый пень!

Не оборачиваясь, Балимор взял трусики, прилетевшие на стол, и поднес их к лампе.

Вышитая рукой мастерицы-белошвейки эльфийская руна «Ш» красовалась на заднем месте слева.

– Шэни, – сказал Балимор, бросая, не глядя, трусики назад.

– Гадство! – крикнула Ансива, и потасовка продолжилась.

* * *

На столе лежала карта мира, вокруг нее – стопки писем и таинственных документов с печатями Аладии.

Разбойники (а ныне прекраснейшие из дев) хватали то одно, то другое и дрались за трофеи, пока чародей не надавал им по рукам.

– Порвете! Оглоеды! – проворчал Балимор, усаживаясь на стул. – Ну хуже детей малых…

Чаепитие осталось позади. Участники концессии вполне оправились от пережитого и приступили к делу.

Старик поерзал на стуле и из-под нахмуренных бровей посмотрел на своих визави.

Блондинок можно было различить только по росту. Выше – Шэни (она же Дейнар), ниже – Ансива (она же Хлок); лица – одинаковые, точно вылитые в одной форме, слишком красивые даже для эльфийской породы.

Чародей долго разглядывал просвечивающее розовым острое ушко Шэни. Соответствие образу был стопроцентным. Определить в них подделку вряд ли смогла бы даже родная мать настоящих сестер.

За это благодарить нужно было Дейнара, ведь именно ему пришла в голову идея отстричь у пленниц прядь волос, чтобы использовать ее в колдовстве.

– Я хочу, чтобы вы хорошо запомнили свою легенду, – сказал Балимор.

– Да уж не дураки, – фыркнул Дейнар, щупая свой бюст. Занимался самоисследованием он долго и тщательно, играя у старика на нервах.

Хлок не отставал от товарища. Точнее, товарки.

– Дуры!

– Чего?

– Дуры, я сказал. Теперь вы – дуры, а не дураки.

Блондинки смотрели на него, пытаясь вникнуть в суть утверждения.

Чародей нервно почесался.

– С этой минуты забудьте, что вы мужчины. Вы – принцессы аладийские, дочери Феталы, младшей сестры короля Пиннера. Ясно? Вы едете в Долерозию погостить у своего любимого дядюшки, которого не видели никогда в жизни. Пиннер и его придворные вас тоже никогда не видели.

– Почему? – спросила Ансива, бросая на чародея лукавый взгляд.

В горле у Балимора что-то застряло.

– Откуда я знаю? – хрипнул он. – В этих письмах говорится, что вас посылают в Долерозию. Тут еще куча всякой галиматьи: Фетала рассказывает брату о своей жизни в Аладии. Однако письма эти вы королю не отдадите.

– Почему? – спросила Шэни.