– Не спеши возвращаться. Задержись и спрячь то, что мы тебе заплатим. Это будет серебро из монастыря. Твое серебро. Хватит, чтобы выплачивать денежный оброк много лет. Переплавь его, закопай – им нипочем не найти!

– Ну а… откуда мне знать, что ты не перережешь мне глотку? А заодно и моим людям?

– Неоткуда… но выбор у тебя небогатый. Решай.

Рив помедлил еще немного. Он вспомнил своего шурина Мерлу, которого этот самый аббат обратил за долги в рабство. Подумал о жене и детях Мерлы, кормившихся милостыней с тех пор, как глава семейства в ужасе бежал.

– Ладно. Но пусть все думают, что ты обошелся со мной круто.

Шеф притворился, будто пришел в ярость, влепил риву затрещину и выхватил из ножен кинжал. Рив поспешил прочь, выкрикивая распоряжения горстке мужчин, собравшихся в нескольких ярдах. Те нехотя подчинились и взялись сталкивать рыбацкие лодки навстречу приливу, ставить мачты, расправлять паруса. Викинги плотной гурьбой подступили к воде, гоня вперед своих пленников. Английские всадники, державшиеся в пятидесяти ярдах от них, сорвались с места, готовые вмешаться до того, как заложников вывезут в море, но были остановлены видом клинков, сверкнувших над выстриженными макушками.

– Вели им осадить назад, – резко сказал настоятелю Шеф. – Когда мы погрузимся, я отпущу половину твоих людей. А остальных с тобой вместе посажу в ялик, когда отплывем.

– Надеюсь, ты понимаешь, что лошадей нам больше не видать, – мрачно заметил Гудмунд.

– Ты сам их украл. Добудешь новых.

* * *

– …Мы, стало быть, вошли в устье Хамбера на веслах. Тут и стемнело, и мы расположились на ночлег в местечке, где нас нипочем не заметить, а утром двинулись вверх по реке вас встречать. И не с пустыми руками.

– Много взяли? – осведомился Бранд, сидевший среди других членов импровизированного совета.

– Я прикинул, – ответил Торвин. – Алтарное блюдо, подсвечники; ящички – маленькие такие, в которых христиане хранят пальцевые кости своих святых; коробка для святых даров, штуковины для разжигания ладана да еще монеты – много монет. Я думал, монахам запрещено владеть имуществом, но Гудмунд говорит, что если потрясти их хорошенько, то кошельки найдутся у всех. Ну и за вычетом того, что он дал рыбакам, у нас осталось девяносто два фунта серебра. А главное – золото. Венец, который ты снял с изваяния Христа, оказался из чистого золота, и он увесист. Отчасти золотое и блюдо. Это еще четырнадцать фунтов. Пересчитываем золото на серебро из расчета восемь к одному и получаем восемь стоунов, то есть еще сто фунтов в придачу к твоим девяноста двум.

– Итого двести фунтов, – задумчиво произнес Бранд. – Надо разделить их между экипажами, а те пусть делят дальше промеж себя.

– Нет, – возразил Шеф.

– Ты часто повторяешь это слово в последнее время, – заметил Бранд.

– Это потому, что я знаю, как действовать, а остальные – не знают. Деньги не предназначены для дележки. Это армейская казна. За ней-то я и отправился. Если мы ее разделим, то каждый немного разбогатеет. Я хочу использовать ее так, чтобы все разбогатели всерьез.

– Если преподнести такой довод, то армия, думаю, согласится, – сказал Торвин. – Ты добыл эти деньги, тебе и решать, как ими распорядиться. Но каким образом мы разбогатеем всерьез?

Шеф вытащил из-за пазухи маппамунди, которую снял со стены в монастыре.

– Взгляните, – предложил он.

Десяток голов склонился над большим листом пергамента. На лицах написалось недоумение при виде чернильных каракуль – большее или меньшее.

– Можете прочесть? – спросил Шеф.

– В середине, где маленькая картинка, – подал голос Скальдфинн, служитель Хеймдалля, – написано «Иерусалим». Это священный град христиан.

– Лгут, по своему обыкновению, – подхватил Торвин. – Вот эта черная кайма – океан, великое море, которое окружает Митгард, то есть мир. Они, как и следовало ожидать, утверждают, будто их священный город пребывает в центре всего.

– Смотрите по краям, – громыхнул Бранд. – Ищите знакомые места. Если их переврали, то и все остальное ложь и Торвин прав.

– «Dacia et Gothia», – прочел Скальдфинн. – «Готия». Это, должно быть, страна гаутаров, которые обитают южнее свеев. Если только не Готланд. Но Готланд – остров, а здесь изображен материк. Рядом же… рядом у них Bulgaria.

Совет покатился со смеху.

– Болгары – враги императора греков, что в Миклагарде, – сказал Бранд. – От гаутаров до болгар добираться два месяца, и это кратчайшим путем!

– С другого края Готии у них Slesvic. Ну хоть это понятно. Нам хорошо известен датский Слезвик. Тут еще что-то написано: «Hic abundant leones». Это означает «Здесь много львов».

Вновь грянул хохот.

– Я десять раз ходил торговать в Слезвик, – сообщил Бранд. – И мне там встречались люди, которые рассказывали про львов. Это такие огромные кошки, а водятся они в жарких краях южнее Саркланда. Но в Слезвике нет не то что множества львов – ни одного! Ты зря потратил время, таща сюда эту – как ее там? – маппа. Это такая же чушь, как все, что христиане считают премудростью.

Шеф продолжал водить пальцем по надписям, бормоча буквы, которым выучился с грехом пополам у отца Андреаса.

– Тут что-то по-английски, – произнес он. – И почерк другой. Написано «suth-bryttas», это означает «южные бритты».

– Это бретонцы, – сказал Бранд. – Они живут на большом полуострове по ту сторону Английского моря.

– Значит, не такое уж и вранье эта маппа.

– Я все равно не понимаю, как она поможет нам разбогатеть, – проворчал Бранд. – Ты сам сказал, что для того-то она и нужна.

– Эта не поможет. – Шеф скатал пергамент и отшвырнул его прочь. – Но сама идея пригодится. Нам нужно узнать много важного. Вспомните: если бы мы не поняли посреди снегопада, где находится Риккалл, то керлы могли бы нас отрезать и перебить. Когда я пошел на Беверли, я знал направление, но нипочем не нашел бы монастыря без проводника, знающего дороги. Я отыскал Бридлингтон и человека, который вывел нас из ловушки, лишь потому, что побывал там раньше. Улавливаете, к чему веду? Нам известно много всякой всячины, но все зависит от людей. Никто по отдельности не ведает всего, что нам нужно. Маппа должна вобрать знания многих. Тогда мы сможем добраться до мест, где никогда не бывали, определить направления и вычислить расстояния.

– Значит, мы так и сделаем, изготовим познавательную маппу, – твердо сказал Бранд. – Теперь расскажи о богатстве.

– У нас есть еще одно ценное приобретение, – ответил Шеф. – И оно досталось не от христиан. Торвин тебе объяснит. Я выкупил его сам у Мунина, ворона Одина. Выкупил болью. Покажи им, Торвин.

Торвин извлек из-под рубахи тонкую квадратную дощечку. На ней были мелкие руны: каждую выцарапали ножом и наполнили красной краской.

– Это загадка. Тот, кто ее разгадает, найдет клад Редвальда, короля восточных англов. Именно за ним охотился осенью Ивар. Но тайна умерла с королем Эдмундом.

– Вот для чего нужна маппа, – уверенно изрек Шеф. – Если мы запишем каждую мелочь, какую знаем, то в конце концов соберем достаточное число кусочков, чтобы разгадать загадку. Но если не записывать, то успеем забыть первый, когда дойдем до последнего. И вот еще что… – Шеф отогнал непрошеное видение, воспоминание о том, как он взирал на землю с неимоверной высоты и прозревал ее так, как не под силу ни единому смертному. – Возьмем хоть эту маппу. В ней сокрыта одна важная мысль. Это как бы вид на мир сверху. Мы словно охватываем взором всю землю целиком, как умеет орел, и в этом заключается способ отыскивать разные вещи.

Задумчивую тишину нарушил шкипер Гудмунд:

– Но прежде чем смотреть и искать, нам нужно решить, куда податься теперь.

– Еще важнее решить, как командовать этой армией и по каким законам она будет жить, – подхватил Бранд. – В Великой армии мы жили по херманна лэгу, древнему завету наших воинов-предков. Но Ивар Бескостный нарушил его, и я не желаю к нему возвращаться. И мне известно, что амулеты есть не у всех, – он со значением посмотрел на Шефа и Гудмунда среди прочих, собравшихся за столом, – но я считаю, что нам придется условиться о новом законе. Я бы назвал его Вегманна лэгом – законом идущих Путем. Правда, первым шагом к нему будет открытый сбор, на котором вся армия решит, кого из нас наделить властью устанавливать порядки.

Они принялись обсуждать сказанное, и Шеф, как часто бывало, унесся мыслями прочь от яростных споров, которые не замедлили разразиться. Он знал, что предстояло армии: покинуть Нортумбрию, убраться подальше от Рагнарссонов; как можно быстрее пересечь шайры Бургреда, могущественного короля Мерсии; утвердиться в осиротевшем королевстве восточных англов и собрать с населения дань в обмен на защиту от королей, аббатов и епископов. Добытые средства удовлетворят даже Бранда.

А сам он пока займется картой. И загадкой. И коль скоро войско Пути возьмется обезопасить шайры от других хищников, придется снабдить его новым оружием. Новыми машинами. Вот что сейчас самое главное.

В уме предстали очертания небывалой катапульты, и он как бы начал чертить – опять же мысленно. Но его отвлек зычный голос, который ворвался в полугрезы, неистово требуя, чтобы совет выделил место для всех потомственных ярлов.

Туда вошел бы его отец Сигвард, отряды которого почти в последний момент присоединились к покидавшей Йорк колонне. Шеф предпочел бы, чтобы Сигвард остался вместе со своим зубастым, как жеребец, сыном Хьёрвардом. Но может быть, им все-таки не придется общаться. Глядишь, армия так и не примет закона о ярлах.

Шеф вернулся к размышлениям, соображая, чем заменить громоздкий противовес. У него вновь зачесались руки – хотелось взяться за молоток.

Глава 8

Через четыре недели этот зуд унялся. Шеф стоял на стрельбище за зимним станом войска идущих Путем, готовый испытать катапульту. Никакой римлянин не признал бы в этой машине творение своей нации.

– Опускай! – крикнул Шеф расчету из восьми человек.

Длинный брус со скрипом опустился к его нетерпеливым ладоням. С двух крюков, закрепленного и свободного, свисала кожаная праща с десятифунтовым булыжником.

– Взялись!

Восемь дюжих викингов, расположившиеся у другого плеча катапульты, ухватились за веревки и напряглись, готовые тянуть. Шеф ощутил, как это плечо прогнулось под их и его весом – оно имело шестнадцать футов в длину и было сделано из ладейной мачты, спиленной чуть выше палубы. Он почувствовал, что вот-вот оторвется от сырой земли.

– Тянем!

Викинги налегли; каждый вложил в рывок всю силу и вес; они сработали дружно и складно, как будто брасопили рею посреди неспокойной Атлантики. Короткое плечо катапульты нырнуло, длинное – взмыло. Петля внезапно закрутилась с ужасающей силой, достигла свободного крюка, который был снят со своего кольца, и опорожнилась.

Булыжник вознесся в пасмурное небо. Показалось, что он надолго завис в высшей точке дуги; затем камень начал длительный спуск и, наконец, расплескал фенлендскую^[34] грязь в двухстах пятидесяти шагах от катапульты. С десяток зрителей припустили через стрельбище, состязаясь за право схватить снаряд и прибежать с ним обратно.

– Опускай! – гаркнул Шеф во всю мощь легких.

Его помощники, как всегда, не обратили на это ни малейшего внимания. Они ликовали и с гиканьем хлопали друг друга по спинам, разглядывая место, куда угодил булыжник.

– Считай, на целый фарлонг улетел! – восхитился кормчий Бранда Стейнульф.

– Опускай! Это проверка на скорость! – закричал Шеф опять.

Команда мало-помалу вспомнила о его существовании. Корабельный повар Ульф неторопливо подошел и похлопал Шефа по спине.

– На скорость проверишь, когда нагнешься без портков, – сказал он дружески. – Если понадобится стрелять быстро, мы сделаем. А сейчас пора и заправиться.

Его товарищи согласно кивнули и сняли свои джеркины с похожего на виселицу каркаса катапульты.