– Знатно потешились, – похвалил гебридец Кольбейн, щеголявший новеньким амулетом Пути, фаллосом Фрейра. – Жрать охота, вернемся завтра.

Шеф гневно и разочарованно проводил их взглядом до частокола, за которым теснились палатки и наспех сработанные лачуги зимнего лагеря идущих Путем.

Идея усовершенствованной катапульты пришла ему в голову при наблюдении за рыбаками Ордлафа, когда те натягивали снасти. Мощь гигантской камнеметной машины йоркских монахов, разломавшей таран Рагнарссонов три месяца назад, обеспечивалась противовесом. Сам же противовес поднимался стараниями людей, которые были приставлены к лебедке. Все, что он совершал на самом деле, – заряжался силой людей, приложенной к рукоятям.

«Зачем накапливать эту силу? – спросил себя Шеф. – Не проще ли привязать веревки к короткому плечу и налегать прямо на него?»

Новая машина, которую викинги прозвали тяниметалкой, безупречно подходила для стрельбы небольшими камнями, грубо обтесанными в шары.

Она била по идеально прямой траектории, а прицелиться удавалось с погрешностью в пару футов. Снаряды буквально крошили мишень, превращая в пыль камни и пробивая, как бумагу, щиты. Когда викинги научились стрелять с наибольшим эффектом, дальность броска устойчиво повысилась до восьмой части мили. И Шеф был уверен, что, если бы его слушали и делали как велено, он мог бы довести скорострельность до десяти камней за время, необходимое для счета до ста.

Но его отряд не видел в катапульте оружие. Для викингов это была просто игрушка. Может, она однажды и пригодится против стены или частокола. Пока же она разгоняла скуку, царившую в зимнем лагере на болотах, где были строго запрещены даже обычные развлечения викингов, сводившиеся к набегам на окрестные селения в поисках денег и девок.

Шеф, напротив, считал, что метательные устройства хороши во всем. Их можно применять и против кораблей, и против армий на суше. Как выстоять строю под градом булыжников, который обрушивают воины, недосягаемые для луков, когда каждый снаряд неизбежно несет смерть или увечье?

Он осознал, что на него смотрит и скалится ватага возбужденных людей. Рабы. Беглецы из Норфолка и владений короля Мерсии, привлеченные в лагерь на болотистую равнину меж реками Нин и Уэлленд неслыханной вестью о том, что здесь с них снимут ошейники и будут кормить за службу. Им сказали, хотя они и не поверили, что новые хозяева не вернут их в рабство, когда снимутся с места.

У каждого оборванца было по десятифунтовому камню из тех, что они обтесывали день или два при помощи пары дрянных зубил, которых не пожалел Торвин.

– Ладно, – сказал Шеф. – Вытаскивайте колья, разбирайте машину, снимайте балки и заворачивайте в парусину.

Люди замешкались и переглянулись. Один, которого вытолкнули остальные, потупил взор и сбивчиво залепетал:

– Мы вот что подумали, господин. Ты родом из Эмнета и говоришь по-нашему, да и вообще… Ну и тогда…

– Ближе к делу.

– Мы решили, что раз ты из наших, то, может быть, дашь нам стрельнуть.

– Мы знаем, как это делается! – крикнул другой. – Смотрели. Мы не такие бугаи, но тянуть сможем!

Шеф вгляделся во взволнованные лица, оценил хилые от бескормицы мускулы. «Почему бы и нет», – подумал он. Ему всегда казалось, что главное в этом деле – голая сила и подобающий вес. Сейчас же пришла мысль: что, если важнее слаженность действий? Возможно, двенадцать тщедушных англичан управятся не хуже восьми тяжеловесов-викингов. Это было бы исключено, если бы речь шла о топорах и мечах. Но недавние рабы, по крайней мере, будут делать все, что им прикажут.

– Хорошо, – согласился он. – На пробу метнем пять штук. Потом посмотрим, сколько вы бросите, пока я двадцать раз сосчитаю до пяти.

Вольноотпущенники возликовали и устремились к веревкам.

– Погодите! Это будет испытание на скорость. Поэтому сначала сложите камни в кучу, чтобы не тратить времени на ходьбу. Теперь слушайте внимательно…

Спустя час новые подручные ушли складировать машину, которую уже называли своей, а Шеф задумчиво направился к хибаре Хунда и Ингульфа, где находились раненые и больные. Хунд встретил его на пороге, вытирая окровавленные руки.

– Как у них дела? – спросил Шеф.

Он имел в виду пострадавших при испытании другой машины – катапульты с подкруткой, или крутопульты, как называли ее викинги: того самого гигантского арбалета, который избавил от мук короля Эллу.

– Жить будут. Один лишился трех пальцев. Мог остаться без кисти, а то и без руки. Другому вдавило добрую часть ребер. Ингульфу пришлось резать, чтобы достать обломок из легкого. Но рана заживает хорошо, я только что нюхал швы. Гниения нет. Это уже двое за четыре дня, кого изувечила твоя машина. Что с ней неладно?

– С машиной все в порядке. Беда с этими норманнами. Они силачи и тем гордятся. Закручивают зубчатку туго-натуго, а потом один налегает всей дурью на рычаг, чтобы провернуть еще разок. Плечо лука срывается, и готово дело – увечье.

– Значит, виновата не машина, а люди?

– Вот именно. Мне нужны помощники, которые будут слушать, что им говорят.

– Таких у нас маловато.

Шеф посмотрел на друга в упор:

– Таких, которые не знают норвежского.

Семена его мыслей упали в благодатную почву.

Теперь, когда наступили зимние ночи, он будет вооружаться свечой и продолжать работу над новой маппой – подлинной картой Англии.

– Из приличной еды, как я понимаю, ничего не осталось, но каша-то найдется?

Хунд молча вручил ему свой котелок.

* * *

Сигвард неуверенно огляделся. Жрецы Пути соорудили священный круг, отгородились веревками с гроздьями рябины, вкопали копье и развели костер. Простых мирян опять не пустили, и в полумраке под навесом из паруса не было никого, кроме шести жрецов в белых одеждах и Сигварда, ярла Малых Островов.

– Настало время выяснить, Сигвард, насколько ты уверен, что приходишься отцом юному Шефу, – проговорил жрец Фарман.

– Это его слова, – ответил Сигвард. – Все так считают. И то же говорит его мать, а ей должно быть известно. Конечно, она могла сойтись с кем-то другим, как только сбежала от меня, – понятное дело, баба впервые осталась без присмотра. Могла и позабавиться. – Он оскалил желтые зубы. – Но я так не думаю. Она была из благородных.

– Пожалуй, основное я знаю, – сказал Фарман. – Ты забрал ее у мужа. Но вот чего я никак не возьму в толк: она сбежала от тебя, – во всяком случае, так мы слышим. Ты всегда настолько беспечен со своими пленниками? Как ей это удалось? И как она сумела вернуться к мужу?

Сигвард машинально почесал подбородок:

– Прошло уже двадцать лет. Но это было забавно. Я помню очень хорошо. Случилось вот что. Мы возвращались с юга. Не очень прибыльный выдался набег. На обратном пути я решил заглянуть в Уош, нет ли там чего путного – просто наудачу. Дальше все как обычно. Выгрузились на берег. Везде англичане, тоже как всегда. Мы заглянули в эту мелкую деревушку, Эмнет, и забрали всех, кого нашли. Среди них оказалась танова жена – забыл уже, как звали. Но саму ее запомнил. Она была хороша. Я взял ее себе. Мне было тридцать, а ей – лет двадцать. Союз неплохой. У нее был ребенок, так что распахана будь здоров. Но мне показалось, что муж ей не очень люб. Поначалу она дралась как кошка, но к этому я привычный – бабе приходится так поступать, чтобы ее не приняли за шлюху. Она взялась за дело всерьез, когда поняла, что проиграла вчистую. У нее была особая манера – приподниматься со мной на пару, когда собиралась кончить.

Торвин осуждающе хмыкнул. Фарман дал ему знак замолчать, держась за высушенный конский уд, который обозначал его служение так же, как молот – послушание Торвина.

– Но ладью качало, и это мешало потехе. Мы прошли чуток выше вдоль берега, и я нашел приличное место. Решил устроить небольшой strandhögg^[35]. Разжечь костры, обогреться, мяса пожарить, выхлебать пару бочонков эля да поразвлечься вечерком. Надо было поднять ребятам настроение перед плаванием. Но мы, разумеется, были начеку и береглись даже англичан. Вот, значит, выбрал я место. Песчаная полоса, позади – надежные высокие скалы да еще ручей, который бежал через вымоину. Я поставил там пяток человек караулить девок и еще по одному – на утесы с обеих сторон, чтобы дули в рог, если заметят чужой отряд. У каждого был кол, а к колу привязан канат. При виде неприятеля они должны были протрубить и спуститься по канатам, а застава от ручья примчалась бы своим ходом. У нас было три ладьи, мы их закрепили носами на берегу, а с кормы – якорями. Начнись спешка, нам всего и пришлось бы отдать швартовы, выбрать якоря и поставить паруса. Но главное, я запечатал берег накрепко, как брюхо монашки.

– Тебе ли не знать, – заметил Торвин.

Сигвард снова оскалил зубы:

– Мне до епископа далеко.

– Но женщина скрылась, – напомнил Фарман.

– Верно. Мы позабавились. Я взял ее на песке, дважды. Стемнело. Нет, я не пустил ее по кругу, но у ребят был десяток девиц, и они менялись, так что мне захотелось поучаствовать – эх! Мне было тридцать, куда там! И я оставил одежду на песке, а бабу посадил в ладью. Выбрал кормовой канат ярдов на тридцать и скоренько отплыл. Бросил ее там, нырнул и поспешил обратно. Приметил на берегу знатную белокурую толстуху, она аж визжала. Но через какое-то время ребята подняли крик, а я сижу себе с жареным ребром в одной руке и кружкой эля в другой. Сразу за кострами на песке было что-то громадное. Мы решили, что выбросило кита, но когда добежали, эта тварь засопела и кинулась на самого первого. Он отскочил, мы начали искать оружие. Я подумал, что это, должно быть, hrosswhale. Его еще называют моржом. И тут с утеса понеслись дикие крики. Там стоял малый по имени Стиг, и он звал на помощь. Учтите: не в рог трубил, а кричал. Казалось, он с кем-то сражается. Ну я и полез по канату взглянуть, что там стряслось.

– И что это было?

– Я ничего не увидел, когда добрался до места. Но он чуть не плакал и твердил, что на него напал скоффин.

– Скоффин? – переспросил Фарман. – Что это такое?

Скальдфинн расхохотался:

– Почаще слушай старух, Фарман! Скоффин – это то же самое, что скуггабальдур, только наоборот. Исчадье не кота и лисы, а лиса и кошки.

– Короче говоря, – подытожил Сигвард, – к тому времени начался страшный переполох. Поэтому я оставил Стига, велев ему не быть дураком, съехал по канату и приказал всем возвращаться на борт. Но когда мы погрузились в ладью, там уже не было женщины. Мы обыскали берег. Я допросил караул у ручья – они не стронулись ни на дюйм, пока мы собирались, и поклялись, что мимо них никто не прошел. Я поднялся по канатам поочередно на оба утеса. Никто ничего не видел. Под конец я так разозлился на всех, что сбросил Стига с утеса за его нытье. Он сломал шею и помер. Дома мне пришлось заплатить за него вергельд. Но женщину я так и не видел до минувшего года. А тогда был слишком занят, чтобы расспрашивать.

– Мы знаем, чем ты был занят, – проворчал Торвин. – Делами Бескостного.

– И что ты скулишь об этом? Христианин, что ли?

– Она могла просто уплыть в суматохе, – заметил Фарман. – Ты-то поплыл к берегу.

– Тогда уж полностью одетой, потому что ее одежда тоже исчезла. И не сразу на берег, а в обход скал да в кромешной тьме. Потому что я совершенно уверен: на берегу ее не было.

– Морж. Скоффин. Женщина, которая исчезает и вновь возникает уже с ребенком, – задумчиво произнес Фарман. – Все это можно объяснить. Но по-разному.