– Ну-ка, тихо. Тпру, – сказал Янис. Поднял с земли седло и положил его на костлявую спину. Сначала получилось не той стороной, да и потом управиться с ремнями подпруги удалось не сразу. Ремень под грудь, ремень под брюхо, и еще один широкий ремень должен обхватить ослиный зад прямо под хвостом. Корзины Янис прикрепил к седлу двумя отдельными ремнями.

Он вернулся в дом за теплой рубахой из сукна. Взял еще кружку, тарелку и деревянные ложки, которые сам вырезал. На всякий случай обернул свои ножи и резцы тряпкой и приготовил ручной топорик. В лесу он сможет набрать дерева для ложек, а ложки всегда могут пригодиться для обмена на ячмень и смалец. Нет, не на ячмень. Не на смалец. На пиво! На пиво и кабана! И вишенку.

Вещи кучкой лежали у двери. Можно взять еще что-нибудь, что поместится. Янис взял в руки книгу. Нет, слишком большая и тяжелая. Он положил ее на стол, открыв на развороте с деревьями и плодами. Котелок тоже придется оставить. Но только не кроличье одеяло. Его нужно взять с собой. Янис мог с закрытыми глазами провести рукой по одеялу и понять, какая это шкурка. Серая, коричневая или та, в черную крапинку. В одеяле были дыры и проплешины, а в одном месте бугорок кроличьего хвоста.

Янис уже несколько раз ходил от хижины к ослику и обратно. Первая корзина наполнилась быстро. На дне, откуда точно ничего не выпадет, лежал сверток с инструментами. Толстая суконная рубаха выпирала из корзины бугром, мешала закрыть крышку. Кроличье одеяло Янис затолкал во вторую корзину.

На полке возле очага стоял горшок с сушеными ягодами. Фрид их берег, брал понемножку и не каждый день. Но сейчас Янис заберет их все, они ему нужны. Он положил их в носок Фрида, отыскав тот, что без дырок.

Пора уходить. Янис вышел из хижины и запер дверь. Носок с ягодами он привязал к седлу.

Кур-то чуть не забыл! Янис открыл дверцу курятника и выгнал их на двор. Пусть теперь заботятся о себе сами, хоть несколько дней, а может, и дольше. Как-нибудь им хватит ума найти себе укрытие на ночь. Теперь уже не в курятнике, его-то не закроешь. Никто не подкатит под дверцу камень.

– Ну что ж, – сказал он. – Будьте начеку.

Он впервые сказал им что-то кроме «а ну-ка» или «давай», и старшая курица уставилась на него и раскудахталась.

– И не свалитесь в ручей, – напоследок предостерег Янис.

Всё остальное у них получится. Уже середина весны, вовсю растет крапива, жучков и мокриц навалом. Он взял последние три яйца и сунул их в мягкую складку кроличьего одеяла. Наконец отвязал ослика и повел его по двору в сторону леса. Ослик засеменил за ним неровными шажками.

Лока осталась у хижины и лаяла.

Янис обернулся.

– Ко мне, – сказал он.

Лока лаяла, рычала и виляла хвостом – всё вместе, как будто голова и хвост у нее по отдельности.

– Считаю до десяти, – пригрозил Янис. Так всегда говорил Фрид: «Считаю до десяти, малыш, а потом…»

Янис начал считать:

– Один, два, три…

На счет десять он уйдет.

– Четыре, пять…

Честное слово, на счет десять он уйдет.

Медленно:

– Шесть… семь…

Еще медленнее:

– Восемь… девять… десять…

Он уже дошел до одиннадцати, двенадцати, тринадцати, но всё не уходил. Он слышал свой собственный голос. Может, Схенкельман его тоже слышит там внизу и смеется до колик в животе.

– Четырнадцать… пятнадцать…

А может, его услышит Фрид? Значит, он уже почти поднялся наверх. Возьмет и появится вот сейчас с полным мешком и свежими кроликами.

– Шестнадцать… семнадцать… восемнадцать…

Ничего не произошло. Считай хоть до тысячи, хоть сто раз по тысяче.

Он потянул за уздечку и вместе с осликом вошел в лес. Лока побежала за ним. Она прыгала вокруг Яниса, хватала его зубами за рукав и пыталась оттащить.

– Отпусти, – приказал Янис.

Лока зарычала и стала тянуть еще сильнее.

– Нельзя!

Он больно щелкнул ее по носу. Она разжала зубы и, поджав хвост, отползла. Янис прошел еще немного в глубь леса. И еще немного. Перешагнул корягу.

Обещание было нарушено.

Мир велик, бесконечно велик

Тропинка, петляя, вела вниз. В лесу было сумрачно и прохладно. Янис притих. Он и так наделал лишнего шуму там, на дворе. Громко считать вслух – вот уж точно, ничего глупее не придумаешь. Один, два, три, вот он я! Я совсем один! Нужно соблюдать осторожность. Всегда. У Великой хвори во-о-от такие уши, не стоит об этом забывать.

Но шум от них всё-таки был, ничего не поделаешь. Янис наступал на сухие ветки и чешуйки коры. То и дело ломались задетые веточки, низко нависавшие над узкой тропинкой. Ослик тряс головой, уздечка звякала. Поскрипывало седло, и вместе с ним поскрипывал тростник, из которого были сделаны корзины.

Ослик не упрямясь шел следом, Янису даже не нужно было его тащить, привязанная к уздечке веревка провисала.

– Вот молодец, – тихо сказал Янис.

Через какое-то время ослик остановился. Янис потянул за веревку – ни с места.

– А ну-ка! – скомандовал Янис.

Ослик и не думал двигаться.

– Ну-ка, – повторил Янис.

Ослик стоял как вкопанный. Янис тянул, заходил сзади, чтобы подтолкнуть, потом опять тянул – всё без толку. Тогда Янис поднял палку, чтобы ткнуть ослика в бок. Тот сразу же всё понял. Или, во всяком случае, сделал вид, что понял. И как ни в чем не бывало пошел себе дальше. Но спустя несколько изгибов тропинки и один крутой спуск заартачился опять. Янис и толкал его, и уговаривал – ничего не помогало. Зато, как выяснилось, ослик ненавидел палки. Стоило Янису пригрозить ему палкой, как тот начинал шагать дальше.

Среди сосновых стволов мелькнула черно-белая шкурка Локи.

– Ну, иди ко мне, – позвал Янис. Лока его услышала, остановилась и побежала в другую сторону. Вот с Фридом она бы так себя не вела. Одного взгляда Фрида было достаточно, чтобы она повиновалась. Если бы сейчас здесь, в лесу, был Фрид, он бы только сказал «Ну-ка», и ослик бы шел не останавливаясь, да так быстро, что они бы еле за ним поспевали. Все животные повиновались Фриду. Кролики прямо-таки сами шли в силки, один за другим.

Янису пришлось запастись терпением. Он шел впереди, а ослик то шел, то стоял, то опять начинал идти. Так они и продвигались: всё дальше в лес и всё ближе к долине. В начале Янис пугался каждого звука. Взлетающей рядом птицы, скрипнувшей под ногами ветки, внезапно выбежавшей на тропинку и снова нырнувшей в кусты Локи. Лес был для него запретным местом – настолько, что что-то ужасное просто должно было произойти. Или на него вдруг накинется Великая хворь, или какое-нибудь дерево возьмет и упадет, или он сам, того и гляди, споткнется, если не будет всё время начеку. В лесу полно камней и коряг, которые так и норовят поставить ему подножку.

Но нельзя же всё время бояться. В конце концов страх свернулся клубочком и улегся где-то внизу живота. Янис перестал говорить шепотом, обращаясь к Локе или ослику, – да и всё равно ни один из них не слушался, оба делали, что хотели.

В лесу пахло сосновой хвоей и смолой. Стволы деревьев стояли близко друг к другу. Серые ветви нависали над тропинкой.

У небольшого ручейка Янис остановился. Ослик вытянул шею и стал пить. Янис черпал воду пригоршнями. Ослик сразу идти дальше не захотел, а принялся неторопливо объедать листья с куста на другой стороне ручья. Янис положил в рот горсточку ягод из носка. Только понемножку, напомнил он себе, а не то все ягоды сразу закончатся.

Когда они снова выдвинулись в путь, утро было позади. Точнее время в тени леса определить было сложно, так что, может быть, уже давно перевалило за полдень. Янис оказался вдали от всего. От хижины, от двора и кур. Идти было тяжело. Носки из грубой шерсти натирали ноги. Ссадина на щиколотке болела всё сильнее. Ботинки Фрида не годились для долгих переходов. Тряпочки, которыми были набиты носы, выскочили и болтались. Ехать верхом Янис пока не решался: ослик на своих тоненьких ногах едва нащупывал спуск вниз по крутой тропе. Да и корзины бы мешались.

Он вспомнил, как тогда, во время их с Фридом перехода, клокотала вода в ущелье и как долго потом ее рев раздавался сзади. Он остановился, чтобы как следует прислушаться. Щебечут и чирикают птицы. Где-то стучит дятел. Но шума воды нет.

Янис пошел дальше, превозмогая боль. Приходилось всё чаще останавливаться, чтобы отдохнуть. А еще на каждом привале они были вынуждены отбиваться от мух. На уступе скалы их почти не было, здесь же они вились тучами. Ослик бил копытами. Теперь он отказывался стоять на месте даже несколько мгновений, когда Янису хотелось перевести дух. Так что они продолжили путь под гору. Иногда спуск выравнивался, и тропинка шла через лес по прямой. Но не слишком долго: вскоре она опять становилась извилистой. Перед каждым изгибом у Яниса возникала надежда, что вот сейчас ему навстречу выйдет Фрид.

Когда начало смеркаться, Янис совсем выбился из сил. Он достал из корзинки яйца и сложил их в ямку у корней дерева. Потом нашел местечко, где было поменьше бугорков, и расстелил кроличье одеяло. Стащил с ослика корзины и седло и привалил всё это к толстому стволу. Веревку привязал к ветке. Снял ботинки и растер ноги. На левом большом пальце оказалась мозоль. Из правого большого пальца шла кровь. Ссадина на щиколотке горела.

Нужно было развести костер, только вот как? Коробочка с огнивом осталась дома, у очага. Янис поднял сухую ветку и сломал ее пополам, от бессильной злости. Уйти из дома, не взяв ничего для разведения огня! Как можно быть таким дураком? И при этом положить в корзину тарелку – без хлеба, и ложку – без каши. И яйца, которые нельзя есть сырыми. Может быть, завтра он всё-таки их попробует, если не будет ничего другого. Он высыпал в рот последние ягоды. Остался только пустой носок.

Он завернулся в одеяло, мягкой стороной внутрь. Лес был полон разнообразных шорохов, изредка доносились непонятные резкие звуки. Рядом что-то треснуло. Раздался крик, высокий и пронзительный. Это далеко, с надеждой подумал Янис. Он позвал Локу, и на этот раз она пришла. Улеглась рядом, положив голову ему на ногу. Он потрепал ее по холке. Лока прикрыла веки. «Не бойся, – сказал бы Фрид. – Главное, всегда будь начеку». Янис открыл глаза и стал таращиться в темноту. Быть начеку – значит не упускать ничего из виду.

Мир велик, бесконечно велик. Они шли весь день и еще никуда не пришли. Уступ скалы вместе с хижиной – это лишь песчинка. А сам Янис, с его телом и мыслями, еще меньше, чем песчинка. Как же он мало знает о мире! Дома даже темнота была другой. Небо было широкое, и по ночам, если ясно, усеянное звездами. В лесу тьма тяжелее; она растекается между стволами деревьев, по корням и камням, и нигде ни искорки света. Янис прислушивался к ночным звукам. Может, здесь водятся волки и медведи, дикие животные, которых он видел в книге. А в книге было не всё. Великая хворь… Не нужно сейчас о ней думать. Нужно оставаться начеку, всю ночь. Лежа с открытыми глазами, он боролся со сном. В его голове кружились слова Схенкельмана. Про то, что кура-патока не кура, и про гуся для гусыни, и что Фрид в долине греб деньги лопатой. Какая-то мешанина из обрывков собственных мыслей, вчерашнего разговора и песни. И про украденного мальчика. Из всех рассказов Схенкельмана этот был самый страшный. Янис закрыл глаза. Ненадолго. Скоро опять откроет. Лока спала, опустив голову на ногу Яниса.

Он проснулся, испугавшись хлопанья крыльев. Было уже светло, и у корней сосны сидела ворона. Янис стал размахивать руками. Ворона расправила крылья и, взлетев, уселась на высокую ветку. Яйца, которые Янис уложил в ямку под деревом, были расколоты и выпиты. Ослик сорвался с привязи и объедал кору соседнего дерева. Лока лежа что-то грызла.