Стиркой Айвен было не испугать. За время учебы в военной академии она, казалось, перестирала центнеры вещей, сказала бы точнее, но в то время она еще не умела производить подобные подсчеты. Позже, когда она сама вошла в число командного состава и появились люди, на которых можно было бы спихнуть хозяйственные заботы, именно воспоминания об этих постирушках заставляли Айвен саму следить за своей формой.

А теперь дожилась до того, что стирает тряпки имуса. Айвен вздохнула и села рядом с котом. Коты вечно мерзли, на привалах они жались друг к другу, сколько дополнительных слоев одежды не выдай.

Но этот бы точно не стал ни к кому жаться. Интересный экземпляр. Внешне – почти идеальный представитель своей разновидности, разве что по росту не добирает около трёх сантиметров, а по характеру и умственному потенциалу – практически прим. Впрочем, у Айвен была теория на этот счет.

Стоило ей прислониться к его спине, как кот вначале дернулся, затем все же придвинулся поближе. Кожа у него оказалась настолько ледяной, что Айвен пришлось отодвинуть в сторону моллюсков, лечь и обнять кота за плечи.

– Обещай, что если соберешься меня убивать, сделаешь это быстро, – пробормотал он.

– Обещаю, котенок. Ты даже не проснешься, – она погладила имуса по волосам.

– И не закапывай кости. Мясо-то ты наверняка съешь. Ненавижу откапываться из-под земли.

Айвен не стала отвечать на эту глупость, тем более что на полный желудок и возле нагревающейся спины имуса ее клонило в сон. А нужно продержаться еще час сорок семь минут до кошачьего дежурства.

– И давай я тебя обниму, так привычнее.

Он перевернулся лицом к Айвен и обнял ее за плечи. Так и правда было удобнее, зато поза вышла донельзя двусмысленной.

– Если все равно не спишь, последишь, чтобы нас никто не съел?

Кот кивнул и прижал Айвен к себе, явно наслаждаясь теплом.

– И обещай, что если решишь меня изнасиловать, сделаешь это быстро.

– Ты даже не проснешься.

Айвен не видела лицо кота, но чувствовала, как тот ухмыляется. Ничем не прошибить.

И хорошо. С другим бы они не смогли пройти такое расстояние по незнакомому миру. Она тоже обняла имуса и мгновенно уснула.

***

С первого взгляда ее нельзя было принять за корону. Обычный серебристый ободок с единственным камнем в центре, на подобное редкий вор позарится, тем более тот, что сможет проникнуть в здание Совета. Но Крей вором не был и точно знал цену этому ободку.

Корона императора всех родившихся под светом лучезарного и их потомков. Надевший ее не становился сверхсильным, не умножал доступный ему магический потенциал, он всего-навсего обретал власть над волей всех людей и мог отдавать приказы, которые нельзя нарушить.

Отличная возможность изменить мир, уменьшить царящее в нем зло. Потому каждый вечер четвертого дня месяца, ровно за час до заката, Крей приходил в зал с короной и пытался ее поднять. Спускался по ступенькам, приветствовал охранявших артефакт стражей, показывал им документы и разрешение от Совета, ловил тщательно скрываемые злорадные усмешки, после терпеливо ждал, пока один из хранителей нарочито медленно отопрет дверь, и входил внутрь.

Осколок сознания менталиста, живущий у него в голове, слишком хорошо умел считывать эмоции, потому Крей был в курсе всего того, что о нем думали окружающие. Помешанный на власти извращенец, еще более безумный, чем великий князь Трокса. Но когда перед тобой стоит великая цель, есть ли дело до сплетен?

Потому Крей игнорировал усмешки, косые взгляды и медлительность хранителя и все равно шел к короне. Даже сегодня, когда он невыносимо устал и потратил столько энергии на создание заключенного в шар портала до Седеса и его активацию. Нельзя отступать от намеченной цели.

Крей дождался, пока посторонние покинут хранилище, прошептал молитву водным богам, – не потому, что так уж в них верил, скорее не мог побороть привычку, – затем притронулся к короне. Холодная и будто бы наэлектризованная, пощипывающая пальцы легкими укусами разрядов, она не сдвинулась и на долю миллиметра. Как всегда.

В минуты отчаяния Крей считал корону шуткой древних и переставал верить в то, что ее вообще можно сдвинуть. Но если и существовал в обитаемых мирах способный на это человек, то звали его Карлайл Шен. Он родился весной, еще мальчишкой лишился имени, став Креем, после восьми переливаний чужой энергии окончательно потерял свое лицо и любил самую красивую из женщин. Любил настолько сильно, что ради нее был готов выйти на битву с самой смертью. Но сейчас ему снова придется причинить ей страдание.

Крей выбрался из хранилища, не став дергать корону во второй раз, дошел до зоны в представительстве, где не было ограничений на магию и телепортировался в свое жилище, расположенное на одной из тихих, дрейфующих вслед за Прималюсом платформ.

Во дворце лорда-протектора слишком шумно и многолюдно для нормального отдыха, да и ей там было бы некомфортно. Хотя последнее время ей нигде не было комфортно, несмотря на все усилия Крея.

Он вышел посреди зала для прибытия гостей, затем направился в северную часть дома, самую защищенную и напичканную охранной магией и артефактами. Крей торопился и одновременно боялся заходить к ней. Торопился потому, что самое короткое свидание дарило ему радость и настоящее счастье, а замешанный на стыде страх вызывало то, что он снова будет просить ее потерпеть и обойтись без столь необходимой пищи.

– Здравствуй, – Крей зашел в комнату, но ее обитательница даже не пошевелилась. Кажется, со вчерашнего дня она так и не покинула любимое кресло. Густые темные волосы полностью скрывали лицо, пальцы все так же сжимали подлокотники, а соскользнувший с плеч платок небрежно валялся на полу. Начатая при нем вышивка не продвинулась ни на стежок. Наверняка и готовый участок был сделан с целью порадовать Крея, а не ради удовольствия.

– Я принес твою еду, – он поставил на столик одинокий флакон с зеленоватой жидкостью.

– Почему так мало? – она с жадностью набросилась на питье. Последние месяцы только эта зеленая жидкость пробуждала ее от вечной полудремы. – Прости милый, я не должна ничего требовать, но с каждым днем мне все сложнее терпеть жажду.

На какое-то время она стала прежней Лейлой Шен, веселой, любящей, с неизменным румянцем на щеках.

– Прошу, если есть, дай мне еще.

– Я не могу, – Крей отвел взгляд и сжал кулаки. Он чувствовал себя последним подонком из-за того, что не мог помочь ей в такой мелочи, но другого выхода не было.

– Родная, прости, – он сел рядом и обнял ее колени. – Мертвяки дали всего тридцать флаконов, но их придется растянуть на какое-то время. Понимаешь, они просили привести к ним примовскую девку, но этого нельзя делать. Ты помнишь, как читала мне о примах?

Лейла не ответила, только медленно закрыла и открыла глаза в знак согласия, но затем снова застыла в прежней позе. Крей и сам видел, что ей не хватает зелья, видел землистую кожу с расползавшимися по ней язвами, помутневшие глаза и тусклые волосы, которые Лейла давно не собирала в прическу. Он обязательно все исправит, вернет ей здоровье и прежнюю красоту, но перед этим придется потерпеть.

– Помнишь, все эти истории об их необыкновенной силе и красоте? О золотом веке, в котором жили люди при их правлении? О том, что примам сама смерть была не указ? Я нашел одну из них, теперь все наладится, обещаю.

Крей поочередно поцеловал руки Лейлы, затем спрятал лицо в ее холодных ладонях.

– Отпусти меня, позволь умереть. Так будет лучше.

Она говорила равнодушно, будто устала в тысячный раз повторять одно и то же. Устала и не ждала ответа, потому, договорив, сразу же впала в полудрему. До следующего флакона и следующей просьбы о смерти. Лейла всегда была упрямой, но и Крей не уступал ей в этом.

***

Праздник середины зимы длился неделю. Обычные троксцы отмечали лишь первый и последний из этих дней, в остальные ограничивались тем, что пекли или покупали специальные печенья с символами всех двуединых божеств. Птица жизни-смерти, собака – судьбе-року, лиса – честности-обману, корова – встречам-разлукам… За годы жизни на Троксе Кэсси так и не смогла выучить весь пантеон, предтечи будто бы нарочно старались выдумать побольше божеств, чтобы было кому присматривать за каждым их поступком, а то и на кого свалить вину за неудачу.

Зато такое многообразие давало бесконечный повод для тостов. Кэсси уже устала считать, в который раз она наполняет кубок Бьерну, и запоминать, пили ли они за конкретное божество или еще нет. Шестой день непрекращающегося пира дался ей тяжело, лучше бы, как все остальные Троксцы, она пекла печенье и угощала им гостей и случайных путников.

Бьерн громко выкрикнул тост, стукнулся кубком со своими ближайшими советниками, в число которых входил и Бен, и махом выпил медовзвар. Кэсси пригубила для виду и мило улыбнулась двум княжеским дочкам, сейчас бледным и совсем не веселым. Пару ложек рвотного порошка, не совсем свежие сливки, много пахучих пряностей и едва заметная толика магии, сотворить которую помог не иначе как Потворствующий Злу, и девчонки более чем на два дня забыли о том, как строить глазки Бьерну. Поймав улыбку Кэсси, одна из княжеских дочек позеленела и опрометью выбежала из-за стола, зажимая рот руками. Так ей и надо, стерве малолетней, не было такого, чтобы мужчина ушел к другой, без гласного или негласного разрешения Кэсси.

– Ходят слухи, что Безумный снова пропал, – Йорг со стуком поставил кубок на стол и поднялся с места. Бьерн нахмурил брови, не обрадовавшись тому, что старший над его дружиной поднял серьезную тему раньше князя. – Прыгнул в портал вслед за золотой шлюхой.

От его слов ладонь Кэсси обожгло холодом, да так, что пришлось сжать руку и спрятать ее за спину. Анрир снова пропал? Проклятый кот! Бросил ее в самый неподходящий момент.

– Вернется, – махнул рукой Бьерн и подал знак Кэсси снова наполнить ему кубок.

– Но пока его нет, мы можем собрать княжеский совет и проголосовать за начало войны с Авророй! – Лив вскочила с места и потрясла кубком. Ее сразу же поддержали остальные дружинники, словно бы поджидавшие подобного. И никто не подумал закрывать рот или шикать на зарвавшуюся девку, влезшую в мужской разговор. Бен кричал в числе прочих. Небритый, с заплетенными в косы волосами, в нелепой одежде Бенджамин больше походил на одного из дикарей, чем на ее малыша, ради которого Кэсси и пыталась лучше пристроиться в жизни.

– И кто рискнет своей головой? – возразил ей князь соседнего Патта. Он нервно подкручивал ус, то и дело поглядывая на дверь, за которой скрылась его дочь. – Не пройдет и недели, как его величество вернется. И, будьте уверены, свое слово он сдержит: первый, кто решится поднять вопрос о войне, лишится головы. Я хоть и старый, но не настолько дурак, чтобы гневить бессмертного кота, еще ни разу не отступившего от своего слова. И без его поддержки, хитрости и стратегических талантов, на Авроре мы застрянем в первом же полисе.

– Это не слова воина! – прикрикнула на него Лив. – Зовущий На Битву не благоволит трусам! Если хотим получить Аврору – нужно действовать решительно.

– В первую очередь, нужно слушать своего князя, только в его силах принять такое решение, – Кэсси первый раз решила вмешаться в их разговор, но если будет молчать и дальше, то они точно решат идти войной на соседний мир и там же найдут свой вечный покой.

– Не лезь, подстилка! – рявкнула на нее Лив. И Бенджамин даже не подумал одернуть свою девушку, чтобы не оскорбляла его мать.

– И ты не лезь, иначе отправлю к остальным бабам хлопотать по кухне! – Бьерн все же встал с места и подтянул медвежью шкуру ближе к шее, как делал всегда перед тем, как обернуться зверем. – А то и вовсе перекину через лавку и отхожу ремнем при всех. Мала ещё, князю указывать.

Лив покраснела и сжала кулаки, но возразить не посмела. Знала, что Бьерн столь же тверд в своих словах, как и Анрир, потому без колебаний выпорет ее, как обычную девку. А это серьезный позор для воина.