– Я думаю, что три – это число, которое мы должны где-то найти. На него должен начинаться номер телефона, машины, квартиры…Что угодно.

Внезапную активность проявила защитница лилий.

– Я предлагаю зайти с другой стороны! – сказала она. – Вы ведь говорите, что дворовой – это человек, который умер здесь не своей смертью. При этом тут остались его родственники либо любимый человек. Так?

– Верно! – подтвердила Хвостикова.

– Итак, по некоторым признакам мы понимаем, что дворовой – мужчина. Не просто же так он ухаживает за этой прости… меня Зиночка. Может, я плохо думаю о мужчинах, но я бы скорее поставила на любовь, чем на родственные связи. Наш дворовой скорее ухажористый, чем семейный. Дом был сдан в эксплуатацию около 35 лет назад. Значит, мы ищем пенсионерку, живущую в квартире, которая заканчивается или начинается на три. И у которой муж погиб не своей смертью.

– Да вроде не было таких. Не было молодых вдов. Я тут ведь в доме с самой сдачи и живу! – пожала плечами Хвостикова.

– И я не слышала! Не своей смертью умирали, конечно, но чтобы любовная трагедия… – вставила свое веское слово Семеновна. – Вот дворник у нас замерз в прошлом году в сугробе. Но что у него за любовь была? Разве что к водке. Она, родимая, его и погубила.

– А я когда была еще школьницей, как-то видела, что Авдотья Пантелеевна Котова букетик к дереву привязала ленточкой. Я ее спросила тогда, зачем она это делает, а она ответила, мол, своей единственной любви цветы несет. Глебу, Глебушке. И я тогда удивилась очень, ведь мужа у нее по-другому звали. Он, кстати, умер недавно. Но своей смертью, болел.

Вдруг защитница лилий ударила себя ладонью по лбу.

– Точно! Дуня и Глеб! Как я могла забыть… Глеб был местной звездой – видный, спортивный. А еще он умел каким-то образом примагничивать к себе металлические предметы, фокусы показывал с ними разные. Ну и Дуня баба видная, только в браке несчастная. Такая любовь была…Только поговаривали, что ее муж обо всем узнал, избил любовника, да и сбросил в открытый люк… Тот попытался выбраться, и снова сорвался… и умер… слухи ходили, конечно. А как там на самом деле было, кто расскажет…

– А эта Дуня из какой квартиры?

– Из третьей…

Вдруг вся компания снова вздрогнула. Орехокол в последний раз из последних сил слегка подпрыгнул на столе.

– Ну что, в третью квартиру! Бегом! – не в меру энергично заверещал Хвостикова.

Покинув тесное жилище Марьи Михайловны, группа забежала в нужный подъезд и позвонила в дверь. Никто не открывал.

– И что будем делать? – практически хором спросили общественницы. – Может, подписи собрать, чтобы ее выселили? Ну, на всякий случай.

– Нет, я предлагаю взломать дверь! – сказал Петрович, яростно потирая плечо, и как бы готовя себя к атаке.

– Тише, тише! – остановила их Зиночка. – Я, кажется, что-то слышу.

Из-за двери раздавались еле слышные стоны.

– Ломай! – приказала Хвостикова. Петрович пнул дверь, но она не поддалась. Разбежался и со всей силы ударил плечом, но лишь ушиб руку.

– Момент! – произнесла защитница лилий. Вынула из пучка начесанных волос заколку и осторожно вставила ее в замок, медленно поворачивая. – Всему вас надо учить, молодежь!

– Ну и таланты! – восхитилась Зиночка.

– Я свое отсидела еще в 60-х… – между делом сообщила бабка, открывая дверь.

Там, на полу, лежала Авдотья Пантелеевна и что-то мычала. Семеновна бросилась звонить в скорую…

– Вовремя позвонили, откачаем! – сказал суровый врач. – Тут каждая минута на счету.

Авдотью Пантелеевну спасли. Из деревни к ней приехала племянница, чтобы помочь с реабилитацией. Да и сама она была не против перебраться в город. Старушка сидела иногда на лавке, разглядывая двор, или ходила немного туда-сюда, прихрамывая на одну ногу. Иногда она подолгу беседовала с кем-то невидимым, смеялась и ласково ему улыбалась. Племянница подумывала о том, чтобы оформить недееспособность подопечной, но во всем остальном женщина казалась абсолютно адекватной.

Дух больше никак не проявлял себя. Только иногда замечали жильцы, как кто-то перенес по воздуху на газон чуть не угодившую под автомобиль собаку. Спрятал от хулиганов в подвале испуганную кошку. Закрыл люк и уберег тем самым пьяного Петровича от падения в бездну. А Зиночка, когда летом оставляла окно открытым, иногда видела на подоконнике свежие цветы… И только защитница лилий негодовала и требовала собрать внеочередной сход жильцов по этому поводу. Но ее, как всегда, никто не слушал.