– Давайте обсудим то, что ты маленький заносчивый ублюдок, считающий, что все должно достаться тебе на золотом блюдечке? Ты ведь именно это хотел предложить? Не стесняйся, Алекс. Я ведь знаю, – он едко улыбнулся, растягивая губы в тонкие обескровленные полоски, – ты влюблён в Эйлин.

Что за бред? Даже воспалённый от алкоголя разум Алекса не смог бы придумать нечто подобное. И заявлять это с самым спокойным выражением лица. Нет, Алекс никогда не был влюблён в Эйлин Маккензи. Эта заносчивая девица его раздражала, заставляла ладони сжиматься в кулаки и выводила из себя одним только присутствием. И Алекс едва ли мог объяснить, почему сердце в груди начинало сильнее биться при виде ее – несомненно от злости; он именно так себя и убеждал, – а штаны становились слишком тесными, так что приходилось стремительно нестись в туалетную комнату.

– Мистер Маккензи, ваша дочь мертва. Не нужно говорить о ней так, словно она войдёт через секунду в эту комнату. – Алекс глубоко вздохнул и на всякий случай оглянулся на дверь, за которой то и дело маячила фигура помощника прокурора. – Итак, я просмотрел материалы вашего дела и…

– Как рука, не болит? – неожиданно снова оборвал его Алан, пожирая взглядом неуклюже перебирающую пальцами левую руку.

– Вы можете не перебивать меня хотя бы пять минут?!

Алекс взорвался. Он подпрыгнул на месте, опрокинув стул, сам не понимая почему. Дышать стало тяжело: воздух забился в лёгкие. Волосы на руках и задней стороне шеи зашевелились, как от маленьких электрических разрядов, а по всему телу разливались странные горячие волны. Алекс никогда не чувствовал себя подобным образом, но почему-то сейчас все вокруг плыло, покрывалось фиолетово-голубоватой дымкой, а лицо Алана искажалось, шло рябью и причудливыми дендрическими узорами. Свет в комнате замигал: сначала медленно, словно прислушиваясь к сердцу Алекса, а затем все быстрее, пока он сам цеплялся пальцами за край стола. Лампы кряхтели, скрипели и трескались от напряжения.

Алекс ойкнул и осел на пол: правая рука скользнула по краю металлического стола, разрезая вспотевшую кожу. Кровь тонкой струёй устремилась по ребру ладони, собралась на краю и, прежде чем опасть на пол, затекла за рукав белой рубашки и темно-синего пиджака.

Теперь на лице Алана читался интерес. Он рассматривал Алекса, как диковинную игрушку в музее, затем цокнул языком и посмотрел на лампы на потолке.

– Как интересно, – Алан прикусил щеку изнутри, осматривая длинные светящиеся трубы-светильники. – Здесь никогда не было скачков напряжения. Такой силы.

– Наверное, подстанция барахлит.

– Да. Наверное.

Алан говорил неуверенно, но Алекс не придал этому значения. Он наспех отёр неглубокую царапину на руке, поморщился и, поднявшись, поспешил к висящей на стене аптечке. Трясущимися пальцами он щёлкнул замком, ощущая затылком презрительно-надменный взгляд Алана на себе, схватил первую попавшуюся бутылочку и, зубами отцепив крышку, плеснул раствора на ладонь.

– Так что насчёт твоих чувств к Эйлин?

Алекс зашипел. Он не знал от чего больше: от вопроса Алана или от боли, пронзившей его руку до сведённых судорогой пальцев от пенящейся в ране крови.

– Мистер Маккензи, – сквозь зубы процедил Алекс, не обернувшись к нему, и вытащил из аптечки эластичную повязку. Какая странная допросная. И зачем только тут повесили аптечку? Алекс никогда не видел их в подобных помещениях, – вам вменяют хранение и сбыт крупной партии наркотических средств. А еще, если я правильно понимаю, полиция Соединённого Королевства планирует обвинить вас в убийстве своего сотрудника, а также вашей жены и всех ее родственников. Я хотел предложить вам вариант экстрадиции в Англию с запретом на въезд в Штаты, но теперь понимаю, что это просто невозможно. Как только вы окажетесь в Лондоне – за вами придут.

– Ох, ты так обо мне беспокоишься. Я польщён. – Алекс не видел, но знал, что Маккензи снова по-лисьи ехидно улыбается. – Не думал, что ты способен испытывать эмоции помимо скуки от бытия богатым наследником и раздражения.

– А я не думаю, что сейчас уместно с вашей стороны говорить подобное.

– Да брось, Алекс. Мы оба прекрасно понимаем, почему ты сейчас передо мной. Здесь. В этой комнате.

Алекс замер. В голове гудело, как если бы кто-то с силой ударил его. Ноги окаменели и приросли к полу: он пытался пошевелиться, но вместо этого мог только слабо дёргать коленями и смотреть, как смешавшаяся с лекарством кровь капает на светлое напольное покрытие. Он хотел бы обернуться на Алана, но смог только сглотнуть и едва ворочающимся языком выдавить:

– Ну, удивите меня.

Ответ последовал не сразу. Привычка Алана медлить начинала раздражать Алекса – ему и без того хватало недомолвок в семье и тайн, от которых хотелось лезть на стену. Сейчас же каждая секунда молчания Алана Маккензи заставляла струны нервов вибрировать. И смазать канифолью смычок было некому.

– Потому что твоя семья не может дать тебе ничего, кроме имени, – наконец выдохнул Алан; его голос прозвучал прямо над ухом у Алекса, и он резко обернулся, но тот продолжал сидеть за столом и только наслаждался замешательством своего адвоката. – И требует взамен слишком многое. Я угадал?

– Нет. Мимо.

Алекс зло разорвал упаковку бинта и несколько раз обмотал ладонь тканью. Взгляд слепо забегал в поисках ножниц, но как оказалось, их в кабинете не было, а потому пришлось докручивать полную пачку, так что рука перестала в какой-то момент сгибаться. К счастью, на этот раз левая рука оказалась свободной, и Алекс, уложив все обратно в аптечку, сел перед Аланом, схватил ручку и начал быстро делать пометки на первом попавшемся листе.

Алан наблюдал за его действиями, как кот, которому выгребают лоток. Разве что не проверял, насколько чисто Алекс вылизывает доверенное ему дело. Но стоило Александру поднять на него взгляд, как тут же отводил свой, словно и не интересует его то, чем занят новоиспечённый адвокат.

– Что? – наконец не выдержав, бросил Алекс, отложив ручку в сторону.

Он быстро зыркнул на настенные часы и к ужасу обнаружил, что от стандартного пятнадцатиминутного перерыва прошло всего семь минут, за которые он успел уже выйти из себя, поранить руку и исчиркать всю копию свидетельства о рождении Эйлин. Слишком непрофессионально, но успокаивающе.

– То есть у Куэрво еще осталась не только гордость, но и немного состояния, чтобы покрыть все долги? Как продвигается бизнес? Слышал, сейчас в моде больше бижутерия, нежели настоящие драгоценности. А район, в котором у вас основные магазины… он ведь сейчас под местным пастором баптисткой церкви. Ну и как, жители бедного черного района охотно покупают ваше золото? – Алан выгнул бровь и качнулся на стуле, сложив на груди руки.

– Не поверите, но да. Мы прекрасно живём. Вот недавно ремонт сделали.

– Ага, заменили качественную древесину пластиком. Дорого-богато, ничего не скажешь.

– Говорит мне человек, живущий в квартире у своего друга.

– По крайней мере у меня есть друзья. А кто приютит тебя, Александр Куэрво, уйди ты из дома из-под тёплого крылышка родителей?

Слова Алана пощёчиной обожгли кожу, и Алекс хотел было открыть рот, но Маккензи, чьё лицо неожиданно возникло совсем близко от его собственного, пресёк это, хмыкнув, презрительно вздёрнув ровный острый нос и упрямо поджав подбородок.

– Что ты вообще знаешь о своей семье, Александр Куэрво? Кем был твой дед? Кем был его отец? Что у вас вообще за семья? Первые переселенцы или недавние иммигранты, въехавшие на волне европейских революций? Ты носишь английское имя, но твоя семья так и не сменила испанскую фамилию. И при этом ты даже двух слов не можешь связать по-испански. Много тебе дала твоя частная школа около Мадрида, если там с тобой никто не говорил кроме как на английском? Ты даже не знаешь, кто ты сам.

Нет, Александр знал, кто он. Он наследник, гордость семьи и старший сын из… двух отпрысков семьи Куэрво. Он знал, чего от него ждут. Знал, что он должен делать. Каждый его поступок был результатом долгих лет воспитания и нравоучений. А каждый проступок – пагубным влиянием общества и внутренних страхов, от которых Александра тщательно прятался, не в силах порой смотреть на собственное отражение. Уродливое и кривое, оно напоминало ему клоуна в цирке, чьего лица было не видно за гримом.

– В принципе, – продолжил Алан, не дав Алексу даже вдохнуть новую порцию воздуха, и взмахнул руками, – я удивлён, что ты вообще смог привлечь к себе внимание Эйлин. Жалкий, вечно ноющий неудачник. Ты все время жалуешься на то, как жизнь к тебе несправедлива. Прячешься в своих машинах и оскорбляешь окружающих только за тем, чтобы не казаться самому себе ничтожным. Самоутверждаешься, да? Тот случай в старшей школе… – Алан на секунду смолк; на его лице отразилось удовольствие от вызванного у Алекса замешательства, а следующие слова раздались уже в голове Александра: – что тебе сделала эта девушка? Ты растоптал ее на глазах у друзей, унизил и довёл так, что она наглоталась таблеток. Жаль, она была красивой. Ты чувствовал от этого удовлетворённость, Александр Куэрво? Осознание, что ты можешь менять жизни других людей принесло тебе облегчение от твоей личной бесполезности? Прыщ на теле общества. Богатенький и глупый. Я бы ни за что не стал встречаться с таким, как ты.

– Откуда… откуда вы знаете про?..

Сухие слова скреблись по горлу. Александр пытался разомкнуть губы и выдавить из себя звуки, но вместо этого закрывал рот и продолжал пялиться на Алана Маккензи. Он улыбался, привычно нахально, самоуверенно, с чувством вседозволенности, пусть он сейчас и был прикован за лодыжку к ножке стола. Он чувствовал себя свободней, чем Алекс, по телу которого с каждым новым словом мистера Маккензи растекалась злость. Александра трясло. В груди что-то вибрировало, дрожало, подкатывало комом воздуха к горлу и затем растекалось по плечам мурашками озноба. Он держался, сжимал в кулак руку и слышал тихий наэлектризованный треск в ушах.

– Ты бы никогда не смог быть с моей дочерью. Ни в этом мире. Ни в каком-либо еще. Ты мнишь себя богом, но на деле – всего лишь кукла в руках родителей. Кукла, которая любит манипулировать другими. Практически как я. Мы с тобой очень похожи, Александр Куэрво. Только у меня есть силы признать, что мне нравится быть таким. – Алан нервно повёл плечами с обезоруживающей улыбкой, и будь Александр Куэрво женщиной, он несомненно купился бы на подобный жест. Но сейчас движения Алана, его голос и даже то, как он дышит, вызывали внутри Александра негодование, страх и… ненависть. – А ты… винишь всех вокруг в том, что вырос маленьким лицемерным ублюдком. Тебе ведь не нравится быть адвокатом. Родители отправили в юридический, чтобы ты принял по наследству фирму. Но там нет людей. Лишь бумажки. Бездушные и пустые. Тебе нравится решать чужие судьбы, нравится главенствовать и ощущать власть. А будучи юристом фирмы ее не так много, да? Настоящей, реальной власти. Ты сейчас стоишь и думаешь о том, что моя судьба сейчас в твоих руках. И только от тебя зависит, выйду ли я или нет. Но ты обломал зубы. О мою дочь. Потому что даже секс у вас был, – он подался вперёд, неожиданно выдохнув слова молочным облаком, как будто они стояли на морозе, – когда она этого захотела.

Пальцы на кровоточащей правой руке свело судорогой: Александр попытался схватиться за запястье, но тут же одёрнул ладонь – кожа ударила ее током. Лампы на потолке снова начали мигать, рвано и судорожно, как будто пытались дожить на полную несколько оставшихся минут своей жизни. Громких хлопок… и кабинет погрузился во тьму. Свет пробивался только через стеклянные мутные оконца дверей, за которыми все еще маячила тень помощника прокурора.

– Прекрасно. – Александр нахмурился, покосившись на потолок. – Теперь у них выбило пробки. Надеюсь, вы довольны. Оттягивали время, как могли.