Музыка негромко бормотала из небольшого проигрывателя на столе, и Уилл нервно ткнул пальцем в кнопку переключения. Тюремный рок ¹⁸ . Слишком иронично.

Сухой комок застрял у Уильяма в горле – он отдавался на языке вкусом подгоревшей яичницы, растопившегося свиного сала и апельсинового сока, – и все же ему удалось несколькими усилиями мышц протолкнуть завтрак обратно в желудок. Рука рассеянно потянулась к галстуку, но узел на нем уже и так был расслаблен. И когда он только успел?

– Вы меня в чем-то подозреваете? Я знаю свои права и не скажу ничего без адвоката.

– Мистер Белл, – голосом уставшего от жизни и детей учителя протянул детектив, – это всего лишь уточнение некоторых деталей. Так где вы работаете?

– Я хирург. В окружной больнице. Работаю в неотложке.

– Должно быть тяжело пахать по тридцать шесть часов за копейки?

– К чему вы клоните?

Детектив открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но смолк, стоило официантке опустить перед ними поднос заказом. Вежливо кивнув девушке, Уилл потянулся к своей чашке и тут же замер, занеся над ней руку, стоило ему пересечься взглядом с офицером.

Уильям напрягся. Слова детектива летели в него тупыми кинжалами, ржавым лезвием разрезали плоть и вонзались в неё. Казалось, скажи офицер что-то еще, и он провернёт рукоять каждой брошенной фразы, раскрамсывая свежие раны до истекающего фарша. Проще было сразу сунуть руку в мясорубку системы, чем сидеть и выслушивать недвусмысленные намёки от человека, который знает об Уильяме только то, что ему позволяют знать.

– Мистер Белл, не заставляйте меня вытаскивать все ваше грязное белье. Что вы можете рассказать нам об Алане Маккензи?

Уильям мог рассказать об Алане Маккензи многое. Но ничто из этого не значилось в списке десяти причин, по которым Алан мог бы полюбить его еще больше. Или по крайней мере зауважать. Нет, каждый пункт, от которого у Уильяма чесался язык, истекал ядом, отчаянием и раздражением. Каждый пункт просил, чтобы о нем кричали, чтобы донесли всему миру и чтобы спасли его от напасти по имени Алан Маккензи. Но вместо этого Уилл продолжал хранить молчание, скрываться за толстой стопкой фальшивых паспортов и менять одну краденую кредитку на другую. Кажется, он уже и сам полюбил этот образ жизни и отказываться от него в пользу законопослушного пребывания на кладбище не планировал.

– Милейшей души человек, – елейным тоном протянул Уилл, уверенным движением обхватывая горячую чашку. – Иногда бывает вспыльчивым. Злопамятен. – Он отпил горький кофе, ухмыльнувшись. – И обворожителен как черт.

– Пытаетесь играть, мистер Белл? Что ж, в таком случае, что вы скажете насчёт этого? Трансплантация органов. – Один из листов опустился перед Уильямом на стол. Чеки, выписки и короткие сообщения из мессенджеров. – Рецепт на сильнодействующие обезболивающие без предписаний. – Сверху прилетело несколько пожелтевших листов, на которых Уиллу было трудно не узнать свой почерк. – Кроме того еще и провоз людей через границы штатов с целью привлечения их к незаконной сексуальной деятельности. И вишенка на торте, – офицер с победным видом выложил на стол с десяток копий паспортов Уильяма, как на ярмарке «выбирай – не хочу», – фальшивые удостоверения личности. В базе о вас нет данных, мистер Белл. Ваш паспорт и страховой полис фальшивки. Хоть и очень искусно сделанные. Ваша лицензия будет аннулирована, когда это все всплывёт. С другой стороны, – он повёл плечами и, отпрянув от стола, сложил на груди руки, – вы можете рассказать нам все, что знаете о… бизнесе Алана Маккензи и получить защиту.

Если до этого детектив просто проводил над Уильямом рутинный эксперимент на определение аллергии, неловкой рукой оставляя на коже разрезы, то сейчас он забивал гвозди прямо в ладони Уилла, пришпиливая к столу, растерянного и пойманного врасплох. Умирать за грехи Алана было бы худшей идеей в мире.

К тому же он даже религию в твою честь не создаст.

Детектив ждал, медленно потягивая свой кофе из белой керамической чашки, не сводя с Уилла выжидающего взгляда. Часы противно щелкали на стене, а музыка в проигрывателе бездумно сменялась одна за другой под уверенным пальцем Уилла.

– Я бы на вашем месте очень хорошенько подумал, мистер Белл, чего вы хотите больше: комфортабельный одноместный номер с видом на океан или с видом на обтянутый проволокой внутренний двор.

– В следующий раз я буду разговаривать только в присутствии моего адвоката.

Голос Уильяма был тихим и хриплым, он скрежетал по горлу, разрывал его, и пришлось несколько раз с силой сглотнуть, чтобы избавиться от этого ощущения. Тупая боль разбивала виски. Ноги стали ватными и прилипли к полу – Уильям придержался за край стола, боясь рухнуть на пол прямо тут. И главным вопросом для Уилла оставался один:

Почему его так беспокоит то, что кто-то копается в его жизни?

– Что ж, дело ваше, – детектив улыбнулся, собирая все бумаги в стопку, и поднял на Уильяма взгляд. – Буду с нетерпением ждать следующей встречи.

Париж встретил его ванильно-сливовым запахом цветущих магнолий, тихим перешёптыванием безлюдных улиц и вонью заплывшей тиной Сены. Забавно, Уилл никогда не замечал подобного в родном Париже, заполненном ароматом выпечки и толпами мигрантов. Два одинаковых города, за пожелтевшими фасадами которых скрывалось гнилое нутро. Цветы не могли перекрыть гниющую рыбу, как и внешняя приветливость не могла отменить поджидавших за углом опасностей. Этот Париж был другим: ярким, переливающимся огнями, оглушающим. Он был столицей империи, услышав о которой в первый раз Уильям опешил и поспешил в книжный за географическим атласом. Этот Париж был кривым зеркалом его собственного мира, а родной страны и вовсе не существовало – только огромный кусок карты одного цвета с маленькими островами чуть выше Франции.

– Я сваливаю.

– Что? Нет, ты не можешь сейчас свалить!

Отражение быстро перескочило на дверцу шкафа и обиженно уставилось на него.

– Нет, Алан, могу, – раздражённо рявкнул Уильям. Руки тряслись, пока он спешно вытирал пыль с кухонных тумб, небольшого журнального столика и грустно обвисшего в углу цветка. – Не знаю, что ты там снова устроил за моей спиной и в какие картели вписался, но ты хоть знаешь, сколько мне грозит, если они вытянут в суд всё, что нашли на меня? Нет? – Он резко вскинул голову, так и замерев перед зеркалом с поднятой рукой. Алан стоял прямо напротив него, недовольно хмурился и, сложив на груди руки, смотрел бледными серыми глазами, на дне которых не было ничего, кроме детской обиды. – Так вот, могу с уверенностью сказать, что не одно пожизненное точно. Меня не прельщает идея сидеть за решёткой до конца моих дней. А наступят они очень и очень нескоро. Я уже был там один раз, и мне не понравилось. Ты хотя бы знаешь, что случилось спустя всего один день моего пребывания там? Нет?

– А я думал, тебе понравилось.

– Иди к черту, Ал. И даже не думай сейчас говорить мне, что в эту версию мира Ад не завезли. Я сомневаюсь, что он вообще существует. – Уилл принялся яростно натирать мутное пятно прямо в районе щеки Алана, периодически нервно пшикая на него средством для уборки. – Боже… Они вспомнили даже твоих шлюх, которых мне пришлось тащить из Монтаны, потому что тебе захотелось почувствовать сельской жизни! А почему не Лос-Анджелес или Аляска?

– Потому что если бы я захотел парня в юбке, я бы просто трахнул тебя. И насколько я помню, ты сам это предложил!

Если бы отражение можно было ударить, Уилл точно сделал бы это. Но вместо этого его щеки загорелись румянцем от возмущения, и он только сильнее начал натирать зеркальную поверхность, словно пытался проделать в Алане дырку.

– Ты невыносим, – он нервно смахнул несколько налипших пылинок с лица Алана, а затем присел на корточки, проходясь тряпкой по краям стекла.

– Я знаю. – Он лыбился, это слышалось в его голосе. И наверняка свой привычной мерзкой ухмылочкой с видом «Ну я же говорил, что все именно так». – Но это все еще не оправдывает то, что ты сбегаешь. А как же поддержка?

– У тебя прекрасный адвокат, – раздражённо рыкнул Уилл, безуспешно пытаясь избавиться от какого-то мутного пятна на зеркале. Кажется, оно было прямо в стекле, между несколькими слоями тонких пластинок. Он тёр стекло настолько яростно, что в какой-то момент ему послышался слабый хруст. – Уверен, он справится с таким лёгким делом, а присяжные поверят твоим невинным глазкам. Но я, пожалуй, пас. К тому же ты сам только говорил, что… ее нужно найти.

– Но я не думал, что ты так быстро примешься за дело! Тебя обычно с ровного места не сдвинешь, пока ты морально не соберёшься! И не три так сильно! Меня это начинает… интриговать.

Уилл поперхнулся воздухом и шлёпнул тряпкой по блестящей поверхности.

– Что ж, радуйся. Я морально собрался не встречаться с федералами. Так что не скучай. – Уильям резко подскочил на ноги. Пальцы разжались, выпустив влажную от моющего средства ткань. – И в следующий раз предупреждай, если организуешь очередную подпольную группировку с криминальными целями. Я хотя бы буду осторожен со своими делами.

– М-м-м, мой милый маленький Уилл занимается чем-то незаконным? – елейным голос мурлыкнуло отражение, или скорее образ? Алана. – Надоело играть в хорошего мальчика?

Сдержать тяжелый вдох оказалось трудней, чем Уильям мог себе когда-нибудь представить. Хороший мальчик. Последним человеком, кто считал его хорошим мальчиком, была его… Нет, мать никогда не считала его хорошим мальчиком. Он был ее сыном, гордостью, надеждами. Но никогда не был хорошим. Нет. Анна. Кажется… ее звали именно так.

Или это была Маргарет?

Уилл нахмурился. Он помнил. Или по крайней мере пытался. Но лишь глядя на холодные и безмолвные каменные плиты. Тишина в голове приносила облегчение, стоило ступить с гравийных дорожек на мокрый городской асфальт. Он хотел помнить, но забвение было слишком сладким и манящим, чтобы не поддаться ему. Он забывал. И от этого становилось свободней дышать.

– Хорошие мальчики любят девочек, заводят семью и детей к тридцати. И не сводят своих родителей в могилу. Я определённо не хороший мальчик и никогда им не был. Глупо ожидать от меня покорности, раболепия и смирения. Я стряхивал с людей последние центы, после чего те бросались с моста в реку или отправляли себе пулю в висок. Хорошие мальчики так поступают? Не думаю.

Париж встретил его неожиданной для весны жарой, от которой плавился не только асфальт, но и собственные мысли, а образы людей вокруг плыли как в пламени пожара. До главного офиса нужно было преодолеть десять лестничных пролётов, два моста и бесконечное желание бросить все прямо здесь, в эту самую секунду, купить билет на другой конец мира и дожить свой бесконечный век где-нибудь на банановой плантации в окружении сорока котов. Да, это звучало для Уильяма, как идеальный план, но главным изъяном было лишь одно – каштановые глаза напротив, смотрящие на него слишком пристально, вместо того чтобы изучать предоставленные после недолгого отсутствия отчёты.

– Ключ я оставлю в щели между дверью и стеной. Как выпустят – можешь пожить у меня. Только не разнеси квартиру до моего возвращения…

– Как я рад всех вас сегодня здесь видеть!